— Отец Сергий, у входа стоит женщина из секты и собирает милостыню. Люди подают и тем самым помогают этой секте. Так ли это?
— Я не знаю, из секты она или нет. Сам я в жизни много раз давал, и, наверное, восемьдесят процентов просителей были обманщиками. Но двадцать процентов действительно нуждались в помощи. Когда я даю, то заранее вижу, что, может быть, меня обманывают. Но мне всегда думается: а вдруг я ошибаюсь, а он из тех двадцати? Столько раз приходили, утверждая, что отстали от поезда, деньги на билет нужны и пр. Я спрашиваю: «Во сколько отходит ваш поезд?» — «В 8 часов вечера». — «Хорошо, — говорю, — в 8 часов вечера я приеду на вокзал, куплю вам билеты, посажу на поезд». Ни разу никто не пришел. На прошлой неделе звонит мама-одиночка, второй год получающая от нас помощь: срочно нужны деньги для справки в детский садик. Я знаю, что она неблагополучная, поэтому говорю: «Хорошо, принесите счет — мы оплатим». Через неделю звонит: «Счет дали, но сказали, что я могу и сама оплатить. Вам не нужно беспокоиться, отец Сергий, вы такой занятой, я все сделаю сама». — «Да нет, — отвечаю, — я выберу время съездить или кого-нибудь пошлю». Нет ответа. Иногда говорят: люди Бога не боятся. Действительно, когда человек повреждается, то теряет страх Божий, сохраняющий нас. Страх Божий дается как ориентир: правильно или неправильно мы действуем. Ну, раз обманешь, два, сто раз, но все равно, как говорит пословица, сколько веревочке не виться — конец будет, и он может быть страшным. Но когда люди повреждаются, у них наступает помрачение ума: они не понимают, что делают.
Насчет той женщины давайте мудро поступим. Она собирает деньги якобы какому-то больному. Давайте возьмем домашний адрес этого больного, навестим его, принесем продуктов. А если вдруг этого больного дома не окажется, то и вопрос сам собой снимется. Занимаясь больше двадцати лет тюрьмами, двенадцать лет — приютом для бездомных, я видел не только скорбь потерявших себя в жизни людей, но и скорбь их жен, детей и матерей. И когда человек сокрушается о том, что запил и что он такой несчастный, мне гораздо больше жалко его жену. Это мученица: молодая — а у нее черные круги под глазами. Да, ее муж болен алкоголизмом, он сам себя жалеет, просит сочувствия, но почему-то он не жалеет своих самых близких: жену, детей. Если больной, значит, надо лечиться. Если психически больной человек может убить, значит, его помещают в психушку, потому что он социально опасен. Он не понимает, что говорит, что делает. Но мы-то, общество, понимаем, и система психиатрических клиник, или тюремная система предполагает не только наказание, но чаще всего изолирование агрессивного человека, который может избить, ограбить, изнасиловать, убить. Честно говоря, очень редко в тюрьмах, даже на исповеди, я слышу искреннее раскаяние. Чаще всего говорят, что попали в тюрьму случайно, что так получилось, а вообще-то они хорошие. Но ведь тех, кого они убили, нет на свете. А у погибших были отцы, матери, жены, дети…
Я недавно в тюрьме нашел своего одноклассника. Приехал к нему по его просьбе, поскольку ему в тюрьме очень плохо. И вот он рассказывает, что ударил человека и порвал ему печень, но тот умер не сразу, а только на следующий день. Я говорю: «Знаешь, почему тебе плохо? Потому что ты никак не можешь осознать свою вину, ведь ты убил человека. Какая разница, на месте он умер или на следующий день. А ты все время ищешь себе оправдания. Да еще кто-то из сотрудников к тебе неправильно относится. Но ведь ты в тюрьме сидишь за убийство. Ты человека убил, а рассуждаешь о своих правах. А человек, которого ты убил, разве не имел права на жизнь? Его семья не имела права на счастье?» И когда он поймет, что сотворил грех, тогда у него, может, начнется переосмысление жизни. А если не поймет, значит, он безумный.
Протоиерей Сергий Баранов
