Месяц: Ноябрь 2017

— Как научиться находить утешение в Боге?

— Чтобы находить утешение в Боге, нужно иметь отношения с Богом; нужно, чтобы Бог для вас стал не теорией и не фантазией, а личностью — такой же личностью, как мы с вами. Нельзя утешаться тем, чего не знаешь. Невозможно познать Бога посредством науки, чтения, разговоров. Только через молитву человек познает Бога. Молитва — это не чтение, не говорение, а состояние духа. Кто не занимался классической музыкой и не обладает музыкальной культурой, тот, имея выбор между классикой и примитивной эстрадой, выберет худшее, то есть, чтобы научиться понимать классическую музыку, нужно много времени и усердия. То же самое и в духовной жизни. Иной человек говорит: «Ну, был я в храме — Бога не видел, ничего со мной не произошло». Но чтобы обрести Бога, этим нужно очень много заниматься. Порой Бог, когда у нас есть искренность, когда в нас есть живое искание Бога, нам дает авансом, немножко вперед, чтобы заинтересовать нас, но потом все равно нужен труд. Нужно перевести свою психику из состояния физиологии и душевности в область духовного. В этом и заключается наука духовной жизни, куда входит и аскеза, и учение о молитве, и вообще всякая духовная практика. Иногда мне говорят: «Батюшка, я бы хотел заниматься Иисусовой молитвой. Сколько нужно времени, чтобы ее обрести?» Я отвечаю: «Если вы хотите войти в эту область, то знайте: обратной дороги оттуда нет. В эту сторону нужно идти всю жизнь, пока не умрете. И дай Бог, чтобы последний ваш вздох был с молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

Любой священник скажет, что отпевать церковного человека и неверующего — большая разница. Полтора месяца назад в нашем монастыре умерла моя мама, монахиня Мария. Ее матушки обмыли, облачили. Я захожу в храм, а она лежит… с улыбкой на лице. И в монастыре не было какого-то мрака, какой-то тяготы, была, знаете, такая тихая торжественность. Не радость в мирском понимании этого слова, а именно — тихая, скромная, святая торжественность. Дай Бог нам всем так умирать… Как опочил, к примеру, Иосиф Исихаст в 1959 г. Когда читаешь о нем, то не веришь, что это почти наш современник: кажется, что это житие какого-то древнего святого и что в наши дни так подвизаться просто невозможно. За месяц до смерти он сказал своим чадам: «На Успение Божьей Матери я умру». Перед самой кончиной он был уже весь одной сплошной раной, но, тем не менее, не дал себе послабления, а стал еще более усугублять свой духовный плач и духовные труды. Его духовный друг, старец Арсений Пещерник, сказал ему: «Отче, ты и так много плакал в жизни, а теперь, перед смертью, зачем тебе плакать?» И старец сказал очень важную вещь, которую нам всем нужно помнить: «Я действительно много положил трудов, много плакал и молился, но все это я оцениваю своим падшим человеческим разумением. А Бог видит все, как есть, чистым взором, поэтому я не знаю, как Он это примет». 27 августа Иосиф Исихаст созвал близких людей, они пришли, отслужили всенощное бдение. И вот после литургии, на рассвете, сидит старец, вокруг него — его ученики, духовные чада, провожающие его в последний путь. И тут его посетило последнее искушение. Он объявил, что умрет на рассвете, однако солнце уже восходит, а он все еще жив. Для любого из нас это была бы блаженная отсрочка, а его это очень встревожило. Ученики увидели его беспокойство и сказали: «Отче, благослови нас сотворить сотницу Иисусовой молитвы». Он благословил. Все взяли четки, прочли сто раз Иисусову молитву. Старец посмотрел в небо, улыбнулся, выдохнул и отошел в мир иной. Это очень не похоже на то, как умирают люди не церковные. Церковный человек умирает мирно, тихо. То есть даже смертельная мука и тягота порой освящается светом Пасхи, мира и радости.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей поездке на Афон.

— В этот раз я отвез на Афон иконы, которые мы написали по заказу афонитов, и пробыли там всего 4 дня. Я вчера подумал, что мог бы уже и не ездить на Афон. У меня в Орске есть женский монастырь с хорошим Уставом, с прекрасной ночной литургией. Иногда нужно прекращать задавать вопросы, потому что, по большому счету, мы уже почти все знаем, но никак не начнем узнанное воплощать, и поэтому у нас нет результата. А нам бы уже нужно начинать практиковать православие. Не разговаривать о Христе, а начать разговаривать со Христом. Не размышлять в умилении о святых, а начать подражать им, пробовать жить так, как они. Это вполне реально, вполне возможно — нужно только очень захотеть.

Я, слава Богу, на Афоне купил новую книжку о старце Софронии Сахарове, которую написала гречанка, бывшая двадцать лет его духовным чадом. Когда она впервые увидела его, то была просто потрясена, будучи не в силах поверить, что до сих пор живут святые. Она пишет: «Он сидел со мной за одним столом, ел, пил, говорил, смотрел мне в глаза — и я всем своим существом понимала, что вижу святого. И так было все двадцать лет». Она видела, что он такой же человек, как все, рожден такой же матерью, у него было детство, были искушения и в течение всей жизни они пытались его одолеть. Но он стал святым. «А почему же я не становлюсь, если не святой, то хотя бы праведной, — задается вопросом автор книги. — Почему же я не могу начать познавать Бога так, как он, лицом к лицу. Почему я все время говорю о Боге, но совсем не знаю Бога. Для меня Бог — это какая-то светлая, далекая, философская идея. Он никогда для меня не станет личностью». Эта книжка очень трогательная, я прочел ее в самолете и всем рекомендую. Ведь некоторые говорят, что времена сейчас не те, подвизаться нельзя, Христос где-то далеко и как бы от нас отстал. Но Христос не может отстать. Он, как и 2000 лет назад, один и тот же и на том же самом расстоянии от нас, на каком и был.

У меня в новом сценарии есть такой эпизод. Мальчик посещает театральную студию, а там режиссер не только образовывает детей в области театра, но и воспитывает их, приучает ребят думать о том, что жизнь выше, шире и глубже их представлений о ней. С этой целью он берет для постановки сценарий по повести Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». В результате мальчик начинает задаваться вопросами о смысле жизни, начинает понимать, что мир с Богом гораздо объемнее, чем мир без Бога, без смысла. Он удивляет маму своими вопросами и размышлениями. Мама говорит: «Что с тобой происходит?» А он, пытаясь познать Бога, не знает, что ей ответить. И вот он сидит на автобусной остановке и говорит: «Бог, я очень хочу Тебя видеть, очень хочу в Тебя верить, очень хочу с Тобой жить. Почему я Тебя не вижу? Почему Ты всегда прячешься? Почему Ты вроде бы и близкий, но в то же время такой далекий. Бог, давай я сейчас закрою глаза, вытяну руку, а Ты мне дашь себя ощутить». Он закрывает глаза, вытягивает руку — и вдруг его руки касается чья-то рука. Он открывает глаза — перед ним батюшка. Мальчишка сначала стесняется, потом начинает открываться: «Бога я никак не найду». И батюшка ему объясняет: «Чем больше ты будешь бежать за Богом, тем дальше Бог будет от тебя убегать. Тебе нужно изменить направление — не куда-то туда, ввысь, а сюда — в сторону своего сердца. Бог ищется не вовне, а внутри». Почему люди, имея желание и искренность, никак не могут достичь Бога? Почему Бог от них постоянно убегает? Да потому что они выбрали неверное направление. Это не вина людей, это просто духовная неграмотность. Их не научили, может быть, даже некоторые священники не научили, потому что сами не узнали. Но наши святые отцы знали это, об этом говорили, этим жили.

Мы спустились с Афона и поехали в Салоники, к мощам Григория Паламы. На этот раз, как мне сказали, их выставили на всеобщее поклонение в самый центр храма. Григорий Палама — как раз делатель Иисусовой молитвы, много об этом писал, много этому учил. У раки с мощами Григория Паламы я рассказал своим спутникам такую историю. У него был друг, тоже монах, который говорил, что Иисусова молитва предназначена только для монахов. А Григорий возражал: «Нет, Иисусова молитва дана всем христианам, не только монахам, но и мирянам». Кстати, отец Григория был сенатором при императоре, светским человеком, но, даже находясь на таком высоком посту, занимался Иисусовой молитвой. И так ею увлекался, что иногда на заседании Сената кто-нибудь к нему обращался, а он ему не отвечал, потому что его в этот момент по сути дела там не было. Император в таких случаях говорил: «Не трогайте его: он молится». И вот, поспорив насчет Иисусовой молитвы, Григорий и его друг-монах разошлись по домам. А ночью этому монаху явился ангел и сказал: «Не спорь с Паламой, он прав: Иисусова молитва для всех, потому что она помогает найти Бога. Как людям спасаться без Него?»

— С какого класса можно приучать детей к Иисусовой молитве?

— Постижение Иисусовой молитвы делится на этапы. Как начинается обучение в школе? Школьники идут в первый класс, где они сначала учат буквы, учатся читать по слогам, складывать слоги в слова, наконец, писать. Постепенно программа усложняется и усложняется. В Иисусовой молитве первый этап — устная молитва. Я бы всем вам советовал начинать с устной молитвы. Приучите себя для начала просто ее много говорить, чтобы она перешла в вашу интуицию.

— Батюшка, а можно ее про себя говорить, чтобы не мешать окружающим?

— Конечно. Даже когда окружающим не мешаете, лучше про себя говорите. А то вам вызовут скорую помощь.

— Батюшка, когда вы были в Аризоне у старца Ефрема, то понимали духовно, что он без конца творит Иисусову молитву? Как-то это ощущается?

— Это не только ощущается, это видится. Я однажды листал одну книгу и увидел там фотографию схимника с послушником. Я присмотрелся и внезапно говорю своему другу: «Этот человек сейчас молится». Друг спрашивает: «Ты это через фотографию понял?» Я отвечаю: «Да, я вижу его взгляд». Этим нужно заниматься, чтобы начать понимать необъяснимые для неискушенного человека вещи. Когда я пришел из армии, то устроился работать на шахту в молодежную бригаду монтажников. А так как мы были молодыми, активными, то старались быть взаимозаменяемыми: обучились и на сварщика, и на газорезчика, в общем, все умели. Когда я учился сваривать металл, старый сварщик дядя Ваня мне говорил: «Ты должен видеть через щиток, через это черное стекло, как идет шов, и уметь отличать металл от шлака». Я варю и ничего не понимаю: о чем он говорит? И только через какое-то время до меня дошло: «Дядя Ваня, я увидел, я понял: вот металл, вот шлак». Почему он говорил «Ты должен видеть шов»? Чтобы не сделать поры в шве, ведь мы варили трубы и под воду, и под пар. Так и в духовной жизни. Невозможно сразу все понять. Нужно этим заниматься, и эти понятия и категории станут близки и отчетливо ясны. Человеку иногда говоришь: «Безвидно, безо́бразно», — а он спрашивает: «А что это такое?» А как я ему объясню? Но время спустя он приходит и говорит: «Батюшка, я понял. Теперь, когда я читаю Иисусову молитву, у меня получается держать ум таким образом, чтобы он ничего не видел, ничего не переживал, ни о чем не думал, чтобы он как бы остановился». Раньше он не понимал, что это такое, а теперь не только понимает, что это такое, но и как это сделать.

— Я думаю, священникам и монахам повезло, что они знакомы с высокодуховными людьми. Скажем, вот вы встречались с ученицей отца Софрония. Отец Софроний знал старца Силуана… Когда общаешься с такими людьми, чувствуешь некое вдохновение и на этом вдохновении какое-то время можешь что-то делать. А мы живем в миру, в своих семьях. У кого-то больная мать, у кого-то пьющий муж и так далее, и нет человека, который может тебя вдохновлять. Ты практически один в одиночном плавании. И как нам быть?

— Вы правы: одному очень тяжело спасаться. Почему я в своей духовной жизни занялся монастырем, а вокруг меня собрались сестры? Потому что мы друг друга вдохновляем, и все вместе несем этот подвиг. Когда я построил кафедральный собор, то сразу же после его освящения попросил владыку отпустить меня в монастырь, который у нас тогда сформировался. Тогда же у меня состоялась встреча с одним священником. Он видел по фотографиям, какой красивый кафедральный собор я построил, причем мы сами его и расписали. И вот я ему сказал, что оставляю этот прекрасный собор и настоятельство в нем и ухожу в монастырь. Священник минут на пять замолчал, потом говорит: «Никак не могу понять, в чем же твоя выгода? В чем твоя корысть?» Я отвечаю: «Если ты так будешь думать, то вообще в жизни ничего не поймешь!» Моя корысть в том, что я хочу жить молитвой, а не хочу жить должностью или почетом. Я хочу искать молитву, а через молитву найти Бога, говорить «Господи» и понимать, что я говорю Ему, а не воздух сотрясаю. Не какому-то Господу, о Котором не церковные люди говорят: «Я верю, что там что-то есть». Господь должен быть не «что-то там», Он должен быть твоим Отцом, другом, Он должен вообще стать частью тебя. И когда ты начинаешь жить этими категориями, то в сравнении с ними все остальное теряет смысл. То, что раньше для тебя было ценно или даже драгоценно, становится ничтожным. Это все равно, что сравнивать настоящие бриллианты с китайской бижутерией. Пока вы не видели бриллиантов, то, как папуасы, будете отдавать шкуры животных за бусинки. Потому что жители далеких островов сроду не знали, какими должны быть настоящие драгоценности. А когда человек знает им цену, его уже не обманешь.

— Как полюбить ближнего? Как отойти от себя, от своего эгоизма? Когда к людям приходит настоящая любовь и что для этого нужно делать?

— У вас не получится полюбить ближнего самим по себе, усилием воли или какими-то психологическими технологиями. Вы будете постоянно заходить в тупик, потому что человекам это невозможно — Богу возможно все. Можно ли полюбить по приказу? Любовь не зависит от наших желаний. Вот она пришла и она есть. А если ее нет, то, как бы тебе ни говорили «Люби, люби, люби», ее не будет. Когда Бог придет в вашу жизнь, она преобразится. Как влюбленный человек бежит на свидание? Он не бежит — он летит. Он мчится по городу — ему встречаются его враги, и он говорит им: «Добрый день!» Ему встречается должники — он говорит: «Я вам прощаю долги!» У него внутри любовь, у него глаза безумные — в хорошем смысле этого слова. Когда ты в состоянии любви, тебе очень легко удается прощать, любить, жалеть. Раньше ты в той или иной ситуации сердился на человека, а теперь не сердишься, а жалеешь его, переживаешь за него и снова в долг даешь, зная, что он тебя обманет. Только так можно научиться любить и никак иначе. Бог есть любовь, и когда вы через духовную жизнь начнете обретать Бога, в вас начнет происходить обожение, ваши мысли станут мыслями Бога, ваши чувства станут чувствами Бога. Когда происходит искренняя любовь между мужчиной и женщиной, они становятся одним целым. И могут стать настолько одним существом, что она на него только посмотрит, а он знает, что она хочет ему сказать, и она знает, что он это знает. Физиологически они разные, а их сердца соединены. Так же получается и при обожении, когда человек ищет любви и сугубых, очень тесных отношений не с другим человеком, а с Богом. Он ищет их не потому, что боится попасть в ад, а потому что он едва услышал об этой личности, как она ему сразу же легла на сердце.

Иногда мы не видим Господа, но зато слышим о Нем по рассказам тех, кто с Ним знаком, кто с Ним говорил. Это святые. Можно почитать об отношениях Серафима Саровского с Богом, и уже по рассказам этого святого, который не обманет, не ошибется, доверять ему больше, чем Познеру на телевидении. Потому что тот может ошибиться или обмануть. А этот — святой, говорит очень искренне, чисто, и мы загораемся на его примере. Мы через него поняли, что он знает эту личность и что это хорошая, прекрасная, светлая личность. И мы заранее как бы начинаем ее любить, еще не познав, и начинаем двигаться в сторону Бога. А потом доверие к чужому опыту должно перейти в наш личный опыт, иначе мы так и проживем, всего лишь доверяясь другим. Это несовершенство, нужно самому достигнуть Христа. И, только обретя Его, мы скажем: «Да, слов нет, это прекрасно».

— Когда остаешься наедине с Богом, кажется, что все хорошо, и есть много сил для преодоления трудностей жизни. А когда возникает искушение…

— Искушения должны прийти, потому что они делают нас, во-первых, искусными, а во-вторых, показывают, подлинна наша любовь или это просто иллюзия и фантазия. Порой человек говорит «Люблю», а приходят сложные времена, и от его любви ничего не остается. Значит, он обманывался сам и обманывал любимого человека. Любовь доказывается действием, поэтому нам нужен крест, чтобы самим себе доказать, что мы действительно любим, и Богу показать, что мы Его любим. С нами происходит то же самое, что и с молодым человеком, желающим не только обладать своей возлюбленной, но постоянно доказывать это. Он, рискуя жизнью, на скалу лезет, чтобы цветок для нее сорвать. Он работает, чтобы одеть и обуть ее. Это свойство любви — жертвенность. Если нет жертвенности, значит, нет любви. По этому критерию можно определить, любовь это или просто увлечение.

Поэтому искушения должны быть. Они приучают нас к жертвенности ради Христа и делают мудрее. Иногда в жизни, в коллективе, где-то в компании приходится слышать такие слова: «Этот парень, наверное, в армии не служил». Те, кто служили в армии, прошли целую школу жизни, стали мужчинами, перетерпели, перестрадали и сделались мудрее. У меня шестеро детей, два из них инвалиды с сахарным диабетом. И я вижу, что дети, которые страдали с детства, взрослеют и мудреют быстрее. Поэтому не бойтесь искушений, не паникуйте, когда они приходят, доказывайте в искушениях свою верность Христу, что вы жаждете крестоношения так же, как и Он. В какой-то мере даже радуйтесь искушениям. Они заставляют наши сердца работать на уровне любви, делают нас опытными. Большой плюс искушений состоит еще и в том, что они открывают нам наши немощи. Если приходит искушение, а мы не устояли, то все наши вчерашние подвиги показывают нам, что мы — ничтожества. Отвернется Бог, не будет вдохновения в тебе — и ты ничего не сможешь сделать. И тогда ты опять начнешь из своей лужи взывать: «Господи, Господи, Господи, только не отходи от меня, иначе опять я превращусь в ничто».

— А если искушения касаются близких людей? Ты видишь, что человек явно ошибается. Как быть: со смирением принимать эту ситуацию или все-таки попробовать изменить ее?

— Тут нужна мудрость, чтобы не сделать хуже. А то будет: хотели как лучше, а получилось как всегда. Когда человек стоит на краю пропасти, нельзя, упаси Бог, делать резких движений. Вы можете его туда толкнуть или криком, или какой-то своей эмоцией. Он стоит на краю, у него уже камушки из-под ног вниз полетели — в это время нужно замереть и, как хирург, который глаз оперирует, быть очень осторожным. Так же и с нашими близкими, находящимися на краю духовной пропасти, нужно быть очень деликатными, чтобы в нее не столкнуть. Человек так создан: стоит его быстро привлечь к себе, он мгновенно отшатнется. Когда мы даже близкого человека резко тянем в Царство Небесное, он невольно делает движение назад. Есть такая грустная шутка: когда кто-то в семье начинает воцерковляться, остальные члены семьи становятся мучениками. Он так мучает всю семью, что все думают: какая страшная религия — православие; как мы хорошо жили, когда не знали ее. Я в монастыре и матушке игуменье, и всем сестрам говорю: «В каждом деле, в каждом диалоге мы должны искать результата, а не действия как такового».

У меня есть пьеса про психиатрическую лечебницу. Там профессор говорит больным людям: «Ну ладно, хоть мотивация у вас хорошая». Иногда человек имеет хорошую мотивацию, но не настроен на результат и ведет себя, как слон в посудной лавке. Это еще называется медвежья услуга. Всегда смотрите на результат и действуйте ради него, а не ради своего мудрого слова. Можно говорить очень много, а результата не иметь вообще или иметь отрицательный результат. Ведь порой вы говорите не в то время, не тому, не так, не мудро, а если мудро, то не в кон. Будьте осторожны и деликатны со своими близкими, не перекормите их православием. Занимайтесь собой, и пусть они видят, что православие делает вас лучше, а не хуже.

— Как научиться терпеть?

— Чтобы научиться терпеть, необходимо учиться терпению. Чтобы научиться кататься на коньках, нужно очень много кататься на коньках. Чтобы научиться рисовать, нужно очень много рисовать. Кто не практиковал терпение, тот не может быть терпеливым. Поэтому не бойтесь искушений — они делают вас терпеливыми и мудрыми. Знаете, как легче переносить искушения и скорби? Посвятите их Христу. Он крест несет — и вы с Ним. Если мы не можем уйти от болезней, искушений, неурядиц на работе, оскорблений, недоразумений, значит, придется их выносить. В какой-то момент мы понимаем: наверное, это судьба, ведь зачем-то Бог нас на это благословил. Тогда мы говорим: «Господи, если Ты считаешь, что это нам полезно, мы ради Тебя будем это нести».

Наши бабушки и дедушки, которые войну пережили, были очень терпеливы. Нашей матушке-схимнице Силуане 90 лет, а она на литургии стоит и даже инфаркт на ногах перенесла. Мы узнали об этом, только когда ее в больницу повезли проверить сердце. А врачи нам говорят: «Она месяц назад инфаркт перенесла. Как она вообще жива?» Если у человека никогда ничего не болело, и вдруг у него чуть-чуть заболел желудок — для него это конец света. И наоборот. Человек, которому постоянно приходилось что-то терпеть, становится закаленным, сильным и может больше перенести. Даже физически крепкий человек не может соревноваться в марафоне с тем, кто этим долго занимался. Там ведь не только физические данные нужны, но, главным образом, великая воля и терпение. Как-то по телевизору была передача про наших марафонцев-пенсионеров, поехавших на мировое состязание. И вот одна женщина говорит: «Я бегу и чувствую: все, меня повело, так что даже в канаву упала. Вот лежу я там и говорю себе: «Мария, ты же за Россию бежишь. Собралась с силами, кое-как выкарабкалась из канавы, потихоньку пошла, пошла, пошла и все-таки добежала до финиша»». У нее была наука терпения. Наша жизнь — это своего рода марафон. Нужно детям объяснять, что в жизни не все будет гладко. Однажды не станет и родителей, которые тебя оберегают, пылинки сдувают. Но даже и при родителях не все будет так, как хочется. Нужно детей учить терпению. Порой недальновидные родители ограждают их от всех искушений, скорбей, тягот. Дети в результате вырастают беспомощными, выходят во взрослую жизнь так, словно дверь открыли, они вышли на улицу и за ними закрыли. Стоят и не знают, что делать: мамы с папой нет, подсказать некому. Так в армии было: родители далеко, а нужно всю ночь уголь разгружать или на посту стоять, или бежать куда-то. И без вариантов. Пинка дали — и беги.

— Как работать на результат, если девочка ленится учиться? Ей легко дается учение, но ее все время приходится пихать, толкать, тянуть…

— Вы все правильно сказали. Толкать, пихать, тянуть, но еще и говорить. С детьми нужно говорить. Чем бы ребенок ни занимался, ему понадобится трудолюбие и преодоление своего «не хочу». Биологии, химия может ему не понадобится, но трудолюбие будет необходимо всю жизнь. Если ребенок лентяй, ему будет очень тяжело в жизни. И в монастырях иногда делают работу не ради какого-то внешнего результата, а ради внутреннего. Терпение, приучение к труду, преодоление себя — это все очень хорошие качества. Трудолюбивый везде выживет и все вынесет. А не трудолюбивый просто погибнет.

— Часто приходится видеть тяжко страдающих, онкологических больных детей. Случается бывать и на детских похоронах. Как в таких ситуациях примириться с Богом?

— В моей книжке есть глава «Почему, Господи?» Мы находимся в очень серьезной ситуации и, самое страшное, что мы этого не понимаем. Почему Силуан Афнской плакал обо всем мире? Он любил человечество и видел в будущем часть этого человечества в аду. Это очень страшно, это жутко.

— Батюшка, говоря про искушения, вы имели в виду любые искушения?

— Я говорил об искушениях, которые приходят не от вас. Нам хватит тех, которые приходят от обстоятельств жизни. Терпите их.

— Когда можно привести девочку на исповедь?

— Нужно говорить с ней в 3—4 года, объяснять, что вы завтра пойдете на исповедь, и для вас это великое событие. Вы как мама или подготовите ее к исповеди, или не подготовите. Это зависит от вас. Ребенок может и в шесть лет прийти на исповедь, если он готов подойти к батюшке и сказать: «Простите меня, пожалуйста, я вчера конфету украл». Эти исповеди бывают очень честные. С детьми нужно говорить. Я вот еду с Афона и сам себе твержу: «Отец Сергий, как ты мало говоришь со своими детьми. Гораздо больше говоришь с какими-то посторонними людьми». Ладно, приеду домой — непременно поговорю. Только сперва надо обнять, поцеловать, а после этого порою и говорить не надо.

— По моим ощущениям, любви в мире все меньше. Зачастую и в храме все меньше любви. Подсчитали, сколько людей причастилось, собрали какую-то сумму, и все. И в воскресной школе то же самое: меньше любви, больше изучения наук. Стоит ли держаться тогда за воскресную школу? Как детей не отвратить от храма, а привить любовь к нему, и самим быть в нормальном духовном состоянии?

— Вам не удастся быть в нормальном духовном состоянии, если вы будете осуждать. Вы сразу потеряете благодать, и вам будет очень плохо. Церковь Христова существует две тысячи лет. И когда меня спрашивает: «А у вас есть иуды?» Я отвечаю: «Есть». — «А сколько?» — «Каждый двенадцатый». Посмотрите апостольские времена. Иуда предал Христа прямо на Тайной Вечере. Послания апостолов рассказывают о грехе симонии. Что это такое? Это когда духовный сан приобретают за деньги. И это первый век христианства. Возьмите четвертый век. Сплошное духовное разложение Византийской церкви, но Иоанн Златоуст остается Иоанном, негодяи — негодяями. Возьмите любой век, любую эпоху существования церкви и всегда найдете иуд и святых. Нужно понять, что речь идет о вашем личном спасении. В патерике есть такое выражение: «У тебя дома покойник, а ты идешь плакать по соседскому». Это безумие.

— Как отличить осуждение от того, что на самом деле плохо? Например, ребенок выбирает себе друзей, которые ведут себя отвратительно.

— Чем рассуждение отличается от осуждения? Рассуждение работает на коротких волнах. Чтобы дать оценку какому-то явлению, необходима всего пара слов. А при осуждении начинаешь говорить ежедневно и бесконечно. Чтобы дать духовную оценку и подсказать своим детям и самому себе, что хорошо, а что плохо, нужно очень немногое. Можно очень коротко сказать: «Сегодня соседский мальчик сделал вот так. Это плохо, не подражай ему». И достаточно. А мы же можем и его родителей зацепить, и бабушку с дедушкой, да еще сказать, что на площадке у них живут одни наркоманы…

— Если ты говоришь, а тебя не слушают, стоит ли продолжать говорить или лучше отойти? То есть можно ли детям читать нотации?

— Или, как молодежь говорит, можно ли выносить детям мозг? Во всем нужно иметь чувство меры, чувство такта. Достаточно сказать несколько слов, чтобы расшевелить совесть человека. А можно завестись на целый час, и у него уже не совесть будет действовать, а только инстинкт самосохранения: когда же это кончится?

— Когда обращаешься к Богу со своими проблемами, стоит или не стоит ждать от Него ответа, как ждать, в какое время или самому что-то делать?

— То, что мы должны сделать, мы должны делать. А Бог потом Сам скажет, что Он хочет. Но мы сами должны трудиться, а не перекладывать на Бога совершенно все. От нас зависит искренность и труд, результат — от Бога.

— Почему посещение Афона, как правило, меняет людей в лучшую сторону?

— Не обязательно ездить на Афон. Можно и в России встретить искреннего человека, который подвизается. Встретишь такого и вдохновишься его примером, его любовью, его миром. Искать подвижника, конечно, нужно, потому что одному тяжело. Если живешь среди наркоманов, пьяниц, убийц, то ты вроде бы и так хорош. А когда видишь хороших людей, которые лучше тебя, начинаешь беспокоиться за себя: вон какие хорошие люди, а почему я не стремлюсь быть таким?

— Батюшка, среди наших людей, побывавших в вашем монастыре и ощутивших там духовный импульс, появились желающие воцерковляться по-настоящему. Возможно, здесь организуется группа духовно активных прихожан. Что бы вы могли на первых порах нам посоветовать?

— Я бы посоветовал этой группе собраться и оттолкнуться от какого-нибудь духовного события. Приезжайте к нам. Вместе помолимся, вы получите духовный толчок, ваш внутренний маховик получит импульс. А по возвращении домой будете все вместе исполнять правило, окормляться у одного духовника, собираться на беседы, делиться тем, что у кого получается, у кого не получается, как это преодолевать, как молиться и пр. Будем дружить монастырями, друг за друга не только молиться, но и помогать советом, добрым словом. Я думаю, это все реально, только нужно очень сильно захотеть. Ведь это такая драгоценность — духовная жизнь. Если меня лишить монастыря, нашего правила, нашей литургии, просто заплакать хочется, кем я могу стать в тот же день. Поэтому вы тоже старайтесь. Жизнь идет, остановить ее нельзя, каждый день уходит безвозвратно. День прошел — его больше никогда не будет. А завтра еще день, потом еще, еще, а там, глядишь, год потеряли, десять лет потеряли — и все говорим: «Мы скоро начнем». И ты привыкаешь к этому «завтра-послезавтра», и с этим и умрешь. Нужно бояться терять время. А вдруг тебе и дней-то немного осталось, вдруг у тебя судьба такая — в средних летах умереть или в не очень старых? Поэтому спешите жить духовно, не откладывайте на завтра, пытайтесь ежедневно что-то делать.

— Батюшка, страхи сами по себе рождаются. Помолишься — вроде бы проходят. Потом снова возникают…

— Опять молитесь, если вам молитва помогает. Ум, не наученный молиться, не наученный вниманию, постоянно терзается то страхами, то грехами. Бесы такой ум берут за шиворот и таскают туда-сюда. А когда ум приучен к молитве, к порядку, к своему месту, его уже не так просто сдвинуть. Поэтому нужно практиковать внимательную молитву, чтобы ум постепенно стал подчиняться вам.

— Во время Иисусовой молитвы думать о родственниках, наверное, не стоит?

— Думайте о Христе. Христос объединяет Собой весь мир. Когда вы будете во Христе, вы там встретите всех своих родственников и вообще весь мир. Священное Писание говорит, что даже мать свое дитя не может так любить, как Бог нас любит. Думайте о Христе, соединяйтесь с Ним, и во Христе все будем едины.

— Батюшка, а покаяние — это одномоментный процесс или он должен длиться годами?

— Покаяние — это изменение. Сначала мы должны обеспокоиться, потом грехи должны нас не просто беспокоить, но терзать, как застарелые раны. Вы должны дойти до ненависти к грехам, но ни в коем случае не до отчаяния. Бывает покаяние от нас самих, а бывает покаяние от Духа Святого. Покаяние от нас самих очень ограниченно. Каждый из нас, конечно, видит какие-то свои недостатки, но мы видим не очень глубоко. Если бы Бог открыл нам зрение, и мы увидели себя такими, какие мы есть, мы бы все впали в глубокое отчаяние. Поэтому Бог не дает нам увидеть в полной мере нашу суть. По возрастании нашего смирения, духовной крепости, Бог открывает нам все больше о нас самих. Почему святые, чем ближе к Богу, тем больше плакали? Они глубже видели, больше узнавали о себе самих. Некоторые люди приходят в храм и говорят: «А мы вообще не грешные». Это не значит, что они плохие, просто ничего не видят. К нам в монастырь, слава Богу, стали подтягиваться протестантские семьи: воцерковляться, в православие переходить. Они же не занимались покаянием, для них это что-то новое. Я смотрю, как они потихоньку входят в эту тему. Сначала вообще не понимают, что такое покаяние, потом начинают больше видеть, жить православной духовной жизнью, начинают просвещаться Духом Святым. И только потом плакать начинают.

Покаяние от Духа Святого — это харизматическое состояние. Сегодня ты вроде бы доволен собой, совершенно не обеспокоен, а придет Дух Святой — смотреть на себя не захочешь. Я в этот раз привез с Афона дорогой подарок от Бога. В эти четыре дня Бог мне дал то, что я не поменял бы ни на что другое. Он мне за эти 4 дня показал, какая я дрянь. Это не ирония, это драгоценность для христианина. Отсутствие этого — большая опасность. Когда не ощущаешь глубины своего падения, это очень плохо. Для чего Господь дал нам физиологически то, что каждая болезнь отзывается болью? Для того, чтобы мы обратили на нее внимание, обеспокоились и начали как-то лечиться. Страшна та болезнь, в течение которой у нас ничего не болит. Когда человек переживает тревогу за самого себя, недовольство собой и порой прямо до слез, это очень драгоценно, очень спасительно. Бог — такая уникальная личность, что едва мы раскрываем рот, как Он уже говорит нам: «Прощаю». Проблема не в том, что Он не прощает, а в том, что мы не изменяемся. Мы способны в следующую же минуту после прощения делать то же самое — вот в чем беда. Поэтому занимайтесь духовной жизнью. Пусть от вас уйдет сочувствие грехам, пусть оно перейдет в ненависть к ним. А Бог вас уже давно простил. Богу не нужно вас истязать за ваши грехи. Мы созданы для радости, и когда бежим от греха, то должны радоваться. Когда ваше покаяние доходит до отчаяния, значит, это бесы стимулируют вас каяться. Бесы по природе своей не творческие натуры, поэтому они пользуются тем, что Бог создал, но усугубляют это, искажают, искривляют. Не случайно святые отцы называют сатану обезьяной Бога. Дьявол обезьянничает, подражает Богу, но все у него выходит вкривь да вкось. Когда бесам не удается откровенно склонить нас на зло, они начинают сильно усугублять или покаяние, или радость обращения, чтобы мы потеряли осторожность и ощущение своей греховности.

17 ноября 2017 года

— Я приехал с очень хорошей новостью. Я хотел вам сказать, что Бог есть. В этих словах, может быть, есть доля шутки, а с другой стороны, в них может заключаться и грустная ирония. Порой церковные люди очень долго живут духовной жизнью, очень много знают о Боге, знают церковные обряды и каноны, исторический и культурный религиозный контекст, но совсем не знают Самого Бога. Бог для них остается очень светлой, но весьма далекой философской идеей. Иногда кто-то уходит из православия в другую религию или даже в атеизм. В таких случаях я обычно говорю, что скорей всего человек и не был в православии. Он был рожден православным, исполнял обряды, но не занимался подлинной молитвой. Чтение молитв по книжечкам, молитвословам, акафистам — это еще не молитва. Святые отцы все это называли псалмопением, а Иисусову молитву — именно молитвой. Состояние человека при чтении каких-либо церковных текстов несколько отличается от того, которое святые отцы искали в умной, сугубой Иисусовой молитве.

Порой люди, долго находясь в православии, не имеют качественного результата. Они могут очень много говорить об этом, объективно спорить, приводить доводы, цитаты, но в них не видно отражения Бога. В святоотеческом богословии есть такое понятие, как «обожение». Многие люди думают о Боге как о чем-то далеком и внешнем, тогда как обожение — это состояние, при котором человеческая природа соединяется с природой Бога, и человек начинает видеть Бога, слышать и чувствовать Его. Это как в физике: есть огонь и есть металл — две разные природы, но когда металл соединяется с огнем, они сливаются в одну стихию: это уже и не металл, и не огонь, это раскаленный металл. Примерно так происходит в таинстве обожения, когда человек наполняется Святым Духом и сам становится святым. Не по своему достоинству, не по своей святости, а по святости Бога, Который находится в нем.

По-видимому, вы пригласили меня для того, чтобы узнать об Иисусовой молитве, поскольку обо все остальном, наверное, уже слышали. Я вырос в нерелигиозной семье, в небольшом городке, где никогда не было ни храма, ни священников. В армии был секретарем комитета комсомола, говорил, что все попы — либо аферисты, либо шизофреники. Потом стал взрослеть, задумываться, искать, в конце концов, пришел к Богу и ни с того ни с сего объявился в подряснике и с бородой в родном городке. Последняя моя должность — художник-оформитель, я модно одевался — и вдруг появляюсь в таком непривычном для моего окружения виде. Первая реакция друзей и знакомых: жалко — хороший парень, и вдруг заболел. Я сразу понял, что словами мне никого не переубедить, а доказать, что я не сумасшедший, можно будет только качеством моей новой жизни. До моего воцерковления мой духовник велел мне ходить в рваном пальто и рваной шапке. Это, конечно, еще более усугубило негативное отношение окружающих ко мне. Одни смотрели на меня с улыбкой, другие — с сожалением. Но прошло какое-то время, и мои друзья и знакомые стали относиться ко мне иначе. «Ты не сумасшедший, — говорили они, — ты стал другим, причем не хуже прежнего, а лучше». Это я к тому, что порой воцерковленные люди с течением времени становятся не лучше, а хуже. Я очень люблю православие, для меня оно — несомненная драгоценность, и когда люди деградацию своей личности называют православием, мне бывает так больно, что хочется кричать: «Ребята, это не православие. Православие не может быть злым, истеричным, эгоистичным, потому что Бог не таков, а православие — это движение к Богу, и впоследствии — жизнь в Боге». Слово «обожение» очень точное: человек соединяется с Божеством. Но когда человек начинает кичиться своим обожением, возникают вопросы: с кем он соединился и что с ним произошло? Может быть, он все время шел не в ту сторону?

Утром я общался с одной монахиней, спросившей меня о молитве, о молитвенном направлении, принятом в нашем монастыре. Кредо нашего монастыря — и оно выстрадано мной опытным путем — заключается в том, что мы не занимаемся добрыми делами в надежде стать добрыми и тем самым обрести Бога. За свою священническую жизнь я перепробовал все: двадцать лет езжу в тюрьмы, двенадцать лет опекаю приют для бездомных, являюсь попечителем детского дома для детей с умственными отклонениями, занимаюсь молодежным театром, пишу книги, снимаю фильмы, расписываю храмы на Афоне. Всего этого очень много, но если меня спросят, доволен ли я своей жизнью, я отвечу: «Ничуть». При всем этом внешнем, сделанном мною, я ведь могу быть откровенной дрянью. Если я буду все это делать, любуясь собой или позволяя себе какие-то внутренние грехи, то грош мне цена. Господь в Евангелии сказал, что нужно очистить внутреннюю чашу, тогда внешняя тоже будет чиста. Если внутри тебя будет Бог, тогда все твои внешние дела будут иметь качественно иное — правильное — направление. Ведь можно читать «Отче наш» и в то же самое время размышлять о какой-нибудь гадости. Если внешне ты вроде бы делаешь добрые дела, а внутренне не соответствуешь внешнему, то это называется лицемерием. Такими лицемерами были евангельские фарисеи. Сам Господь в Евангелии говорит: «Как Я устал от вашего лицемерия. Вы заняты внешними делами и поступками, но в вас нет любви, в вас нет честности». И фарисеи, в конце концов, Бога и распяли.

Возвращаясь к Иисусовой молитве, к тому, что она дает нашему монастырю, скажу следующее. Все мы искренне желаем стать лучше, но у нас это почему-то плохо получается. Одно дело, когда человек сознательно живет плохо и думает: я плохой человек, поэтому буду продолжать жить безнравственно, бесчестно, непорядочно. А другое дело, когда человек искренне хочет стать лучше, жить порядочно, честно, искренне, чисто. И очень грустно бывает, когда он, приложив к этому массу усилий, вдруг говорит: «Господи, у меня ничего не получается». Я пришел к тому, что человек не хозяин своего ума. Я читаю «Отче наш», а мой ум движется совершенно в иную сторону. Я хочу усилием воли остановить свой ум, но вижу, что моя воля меня не слушается. То есть после грехопадения ум, сердце и воля человека разлетелись в разные стороны. Ум понимает: это нехорошо, дает этому оценку; а сердце говорит: а мне приятно, я буду это делать. Ум призывает в соработники волю: запрети сердцу делать плохое; а сердце говорит: ничего вы со мной не сделаете. Бывает и по-другому: сердце склоняется к добру и очень искренне начинает желать чистоты, правды, света, но ум не дает сердцу этого сделать. Если кто-нибудь из вас пытался читать молитву внимательно, то вы понимаете, о чем я говорю. Мы становимся на молитву, сосредотачиваемся и начинаем ее внимательно читать. Получается это у нас секунд тридцать, минуту, может быть, три. А на пятой минуте оказывается, что наш ум не с нами, не в молитве, не с Богом.

Мы в нашем монастыре поняли: у нас не получится доброделание, если мы творить добро будем без Бога, сами по себе, поэтому занялись, в первую очередь, молитвой, которая через Бога организует ум, волю, а уж потом попытались делать добрые дела. А без молитвы получается как в расхожей шутке: хотели как лучше, а получилось как всегда. Иисусова молитва призвана организовать наш ум. Конечно, это очень долгий процесс, в этом деле нужна стабильность и долгий труд всей жизни. Мы встаем с утра, чистим зубы, умываемся, приводим в порядок одежду и обувь и этим занимаемся всю жизнь. Так и духовные занятия рассчитаны на всю жизнь. Когда человек занимается Иисусовой молитвой, то понемногу подчиняет себе свой ум и в результате становится хозяином своего ума. Человек держит свой ум там, где тот должен быть: в области сердца.

Бог есть Дух, и Его невозможно ограничить какими-то понятиями и тем более образами. Пытаясь втиснуть Бога в рамки образов и понятий, мы Его умаляем. Вочеловечивание Бога было Его снисхождением к нашей немощи. Он спустился к нам не для того, чтобы остаться с нами. Не случайно Он вознесся, чтобы указать нам путь в Царство Небесное. Несмотря на то, что Бога невозможно описать словами, святые отцы говорили, что Он не совсем уж нечто трансцендентное, недостижимое ни в какой форме, ни при каких условиях. До некоторой степени Бог познаваем как Личность. Бог — не философское понятие. Священное Писание говорит о Боге как о Личности. Значит, в какой-то форме, в какой-то степени человек Его переживает. Когда мы читаем Псалтирь, канон, акафист, там идет сложный повествовательный текст, и у нас включается образное мышление. Мы, к примеру, представляем себе израильтян, находящихся в плену, сидящих на реках вавилонских. Один образ у нас цепляется за другой, и мы отвлекаемся от Самого Бога. Мы думаем о Нем, но теряем Его. А практика Иисусовой молитвы предполагает сотворение очень простой формулы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И мы стараемся ее произносить безвидно, безо́бразно.

Порой, когда я рассказываю людям об этом, они ничего не могут понять. Я говорю: «Давайте начнем делать, и со временем вы поймете». Кое-кто из них приходит некоторое время спустя и говорит: «Мы поняли, что значит безвидно, безо́бразно». Оказывается, можно организовать свой ум так, чтобы он жил вне логического мышления. Поэтому думать и молиться — не одно и то же. Когда мы думаем, то пользуемся логическим образным мышлением, а когда молимся — ум находится в другом состоянии. И в этой безвидности и безо́бразности как раз и находится Бог. И людям, которые занимаются Иисусовой молитвой долго, искренне, обращаясь и к другим видам аскезы, Бог открывается. И тогда они становятся святыми и начинают ощущать Бога безвидно и переживать его безо́бразно. Хотя порой люди, впервые узнавая об умной Иисусовой молитве, начинают путать ее с восточными практиками медитации.

— Как найти духовника?

— В Евангелии Господь часто говорит: «Вы смотрите — и не видите, слушаете — и не слышите». Мы все смотрим на одно и то же, но каждый видит свое. Но в том, на что мы смотрим, все-таки есть одна главная идея — Бог. В каждом событии нам нужно увидеть исключительно то, что Бог в него заложил, а не то, что мы сами себе выдумали. Очень опасно в этом смысле наше личное творчество. Кто пытается понять Бога логикой, тот все время будет заходить в тупик, поскольку наша логика — весьма ограниченный инструмент. Василий Великий сказал: «Я ни от кого так не пострадал, как от плохих учителей». Конечно, вам следует найти того, с кем можно советоваться. А как определить, ваш это духовник или не ваш? Не по тому, что он говорит, не по тому, как он говорит, а по тому, что с вами происходит при общении с ним, изменились ли вы качественно или нет. Как можно определить хорошего врача? Выздоравливаешь ты или нет, лучше тебе или хуже. Ваш духовник должен производить в вас изменения к лучшему. Если этого не происходит, значит, вы что-то неправильно делаете; употребляете усилия, но не достигаете результата. По-моему, на Страшном суде первыми будут стоять христиане. Суд начнется с нас, поскольку нам было дано то, что не было дано другим. И этот драгоценный дар мы не только не преумножили, но и умалили своим неверным отношением к нему.

— Как это — меняться качественно? Что вы понимаете под этим?

— Вот качественное изменение — Мария Египетская. Какая у нее была крайняя степень падения, но какая при этом высшая степень исправления. Она была блудницей, и в житии, рассказывая о своем состоянии, говорила, что это даже повторить стыдно. А после семнадцати лет, проведенных в пустыне, Мария стала чище любой девы. Это и есть качественное изменение. Это не слова. Все сейчас могут грамотно и красиво говорить, так что хочется сказать: хватит слов, покажите ваши дела. Если нечего показать, то, наверно, лучше и не говорить, потому что это уже лицемерие. Как я в своей книге написал: «Перестаньте говорить о Христе, начните говорить со Христом». Он для нас, христиан, часто остается чем-то добрым, светлым, но чем-то очень далеким. Мало кто переживает Христа как Личность. Когда человек находит молитву, Христос становится очень близким. Это очень трудно объяснить, как и рассказать о том, что такое любовь.

— А вам кто-нибудь сказал, как надо заниматься молитвой?

— Любой человек, приходящий в церковь, начинает читать духовные книги, и во всех святоотеческих текстах говорится о молитве. Почти со всеми случается одна и та же история. Я приехал как-то в один монастырь, и ко мне вечером в келью пришел тамошний дьякон — поговорить о молитве. И начал, рассказывая о своей жизни, чуть ли не цитировать книгу «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Дескать, я рукоположился в сан дьякона и задумался о том, что в своем положении призван к сугубой духовной жизни, должен искать молитву, изменить свою жизнь. Я спрашиваю своего духовника: «Можно ли мне заниматься Иисусовой молитвой? И что значит — непрестанно молиться?» Он мне отвечает: «Будь попроще. «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «Ну, и хватит с тебя, а то с ума сойдешь». Я тогда решил обратиться не к священнику, а к монаху. Спрашиваю его: «Как мне заниматься Иисусовой молитвой и надо ли вообще ею заниматься?» А монах мне отвечает: «Да нет, ты так с ума сойдешь. Будь попроще. 50-й псалом выучи — и хватит». Монах все-таки не архимандрит, думаю я, пойду-ка я к архимандриту: «Батюшка, я к вам насчет Иисусовой молитвы. Надо мне ею заниматься или нет?» А тот отвечает: «Ну, что ты все усложняешь? «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «50-й псалом знаешь?» — «Знаю». — «90-й выучи — и хватит с тебя».

Со мной было то же самое. Слава Богу, вскоре я попал на Афон. Впервые на вершину Святой Горы поднялся в 2000 году. Там был храмик, в котором лежала штемпельная подушка с печатью, а на ней — вершина Афона, крест и надпись на греческом: «Atos 2333 метра». Кроме паспорта, у меня с собой ничего не было, и я поставил себе в паспорт афонскую «прописку». С тех пор я был на Афоне более тридцати раз и не просто паломником, а как иконописец: стал благотворительно расписывать небогатые кельи, храмики, иконы. И обратил внимание на то, что все монахи там с четками, все заняты Иисусовой молитвой. Я стал спрашивать у них: «А можно мне ею заниматься?» И услышал в ответ: «Почему же нельзя? Кто ж тебе запретит спасать свою душу? Это не можно, это до́лжно». Так я получил благословение. Стал заниматься молитвой на свой страх и риск. Но, Слава Богу, у меня был не только риск, но и страх. Какое-то время я делал молитву, когда получалось, когда вспоминал. А как-то раз поехал в Аризону к старцу Ефрему, последнему ученику Иосифа Исихаста, и там мне порекомендовали творить молитву не от случая к случаю, не по вдохновению, не по желанию, но взять у них правило, которое они дают не только монашествующим, но и мирянам. И я стал это делать именно как правило, которое — хочешь не хочешь — нужно делать. А все, что делается стабильно и долго, обычно приносит плод.

В нашем молодом монастыре, которому всего 5 лет будет, мы, пожив этим уставом стабильно, ничего не пропуская и не искажая, начали чувствовать добрый плод нашей деятельности. Начали находить друг в друге добрые изменения. И сами в себе стали их обнаруживать. То, что раньше нам было не под силу, — сдержать свой гнев, эгоизм, понудить себя, побороть свою лень — понемножку стало получаться. Мы вроде бы стали немножко лучше. Это хорошо видно, когда живешь в коллективе. И если нам кто-нибудь запретит заниматься Иисусовой молитвой, мы ее все равно не бросим. Это как драгоценная жемчужина, за которую можно много чего отдать и многое потерпеть.

Началось же все с того, что я был настоятелем кафедрального собора в Орске, и в каждый мой приезд с Афона ко мне приходили люди с расспросами насчет молитвы и даже захотели ее практиковать. Однажды мы собрались и решили своей небольшой общиной начать ею заниматься. Договорились, что каждый из нас будет заводить будильник на 2 часа ночи. Когда он звонил, мы вставали, переводили его на 3 часа и начинали читать Иисусову молитву. В 3 часа ночи он вновь звонил, и мы ложились уже до утра. Сначала это было неимоверно тяжело, но постепенно все устроилось: час пролетал незаметно, а все мы с утра вставали не разбитые, но бодрые, поскольку внутри у нас была гармония. Человек с плохим внутренним состоянием может вовремя лечь, но всю ночь проворочаться и не уснуть. И наоборот: тот, у кого внутри все хорошо, может проспать всего пять-шесть часов и встать очень бодрым.

Так мы жили года три, потом у нас появился монастырь. Мы взяли другой Устав, кстати, похожий на Устав, по которому живет монастырь отца Ефрема в Аризоне. Теперь мы в двенадцать часов ночи служим Литургию, а до этого, с девяти до одиннадцати вечера, при звоне колокола сестры расходятся по кельям и делают по сто поклонов с Иисусовой молитвой, и затем внимательная молитва до одиннадцати. Им в это время не нужно никаких идей, никаких переживаний, эмоций. Монахини стараются держать ум нерассеянным, чтобы ничего не представлять, ни о чем не переживать, не вспоминать о вчерашнем, не думать о завтрашнем, а только сосредотачиваться на молитве. Так у нас происходит каждый день и каждую ночь. И к тому, что делается стабильно, организм приспосабливается, более того, это становится его потребностью.

— Что собой представляет Иисусова молитва?

— Это очень короткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», — которая постоянно повторяется. Ты молишься и стараешься удержать ум от рассеянности. Начинается это с устной формы, потом переходит из области разума в область интуиции. Человек уже не понуждается творить молитву, а она у него делается непроизвольно, естественным образом, примерно так, как мы не планируем свои вдохи и выдохи, а просто дышим. Так же человек и молиться должен — естественным образом. После того, как ты начинаешь молиться в уме, некоторое время спустя ум у тебя соединяется с сердцем.

— Как нам, мирским людям, прийти к этой молитве?

— Я бы вам рекомендовал не ждать от Иисусовой молитвы никаких сверхъестественных состояний, кроме внимания. Не нужно ждать созерцания, каких-то наслаждений, избави Бог. Поставьте себе целью просто внимание на молитве, и этого будет вполне достаточно. Тогда вы начнете понимать, что именно вам мешает молиться. Вы обратите внимание на то, что в вашем сознании постоянно идут картинки, и придете к тому, что вам мешает образное мышление. Вам нужно настроиться на долготерпение. Потому что фундамент молитвы — терпение, а терпение — родственник смирения. Некоторые люди понимают смирение как нечто из области этикета. Это примитивное понимание смирения. Смирение — это невозмутимость сердца в любой ситуации. Что бы с тобой ни происходило, как бы ни относились к тебе люди: невнимательно, грубо, оскорбительно, — ты смиренно продолжаешь делать свое дело. Как бы ни складывались обстоятельства, каким бы ни был промысел Божий, которого ты не понимаешь, у тебя не должно возникать желаний бросить делать свое дело. Идет молитва или не идет, уходит от вас внимание или не уходит — вы должны как ни в чем не бывало творить молитву и со временем приобретете навык терпения. Не может быть терпеливым тот, кто не практиковал терпения. Почему святые отцы выдумали аскезу? Это была наука, дающая практику терпения, смирения. И на этот фундамент наложилась молитва, посредством которой они общались с Богом. Этой наукой нужно заниматься всю жизнь, как физикой или музыкой, если хочешь овладеть этими науками в совершенстве. И конца этому совершенству нет. Если вы хотите быстрого результата, то заранее обрекаете себя на неудачу.

Ко мне иногда матушки подходят и говорят: «Батюшка, я сегодня во время правила так и не смогла сосредоточиться на молитве. Я, наверное, потеряла это правило». Я отвечаю: «Ты не потеряла этого правила, ты эти два часа занималась практикой терпения. Ты не бросила правила, не разгневалась, не вышла в коридор, ты до конца пыталась молиться». Мне однажды позвонила одна московская монахиня: «Я уже пожилая, мне 75 лет, я хочу заняться Иисусовой молитвой. Дайте мне благословения на немножко, штук на сто». Я говорю: «Матушка, вы вроде бы и хотите заниматься Иисусовой молитвой, и вместе с тем не хотите. Сто молитв — это очень мало: как такая практика перейдет в вашу привычку, станет вашей второй натурой, вашей интуицией?» Целый день, если есть возможность, надо говорить устную молитву. В Аризоне, у старца Ефрема, кого ни встретишь, все время слышишь «Кирие Иису Христе елейсон», то есть они по-гречески говорят Иисусову молитву. Днем творят ее устно, потому что дневное послушание отвлекает от умной молитвы, но устную молитву никто не мешает делать. А вечером можно уединиться в комнате и заняться внимательной молитвой. Если у вас есть детки, уложите их, и пока они засыпают, начните делать поклоны, читать Иисусову молитву. Потом к ним на краешек кроватки присядьте и прочтите свое правило.

Иногда человек говорит, что у него нет свободного времени, что он совершенно занят, и вдруг его приглашают в ресторан, и он сидит там до двух ночи. В чем польза правила, которое ты имеешь? Оно очень сильно организует ум. В Аризоне то правило, которое мы совершаем, не боятся давать даже светским людям. Я его там получил и с тех пор неукоснительно исполняю. Для меня казалось, что сто земных поклонов — это тяжелый подвиг. Я сделал в первый раз десять поклонов, и ощутил такой прилив крови к голове, что думал — она лопнет. Но, оказывается, физиология очень быстро настраивается на такой ритм. У нас матушка Силуана, которой 89 лет, делает, по-моему, больше ста поклонов.

Делайте поклоны очень мягко, спокойно, в том ритме, при котором не задыхаетесь. Я как-то со своими матушками вышел на лужайку — поклоны делать. Сделали. А наша матушка Гавриила, у которой больное сердце, и говорит: «А что, разве сто сделали? Раньше я больше тридцати за один раз не делала, делила на части». Но такой темп надо сперва задать в голове. Почему мы торопимся? Потому что порой считаем поклоны какой-то экзекуцией, и нам хочется побыстрее их сделать, чтобы отвязаться. Но если ты настроился держать ум в словах молитвы, то будильник звонит внезапно: оказывается, час миновал, и тебе было не тяжело. Наша физиология имеет большие резервы. Когда делаешь поклоны как какой-то неимоверный подвиг, тебе в два раза тяжелее. А надо расслабиться физиологически, а самое главное — психологически.

В Аризоне в качестве правила дают девятьсот Иисусовых молитв и триста Богородичных. Есть мнение, что читать их нужно очень медленно, а есть мнение, что очень быстро. Я творю это правило с учетом афонского — быстрого — произношения. Если между молитвами делать паузы, через них могут прийти посторонние мысли. Тем, кто практикует медленное произношение, опыт афонитов, конечно, не подойдет. Чтобы не отвлекаться на счет молитв, святые отцы придумали четки. Те, кто имеет это правило — девятьсот и триста, — порой используют четки не сотницу, а трехсотницу: трое четок прошло — это девятьсот, потом одна четка — триста.

— Когда человек в молитве соединяется с Богом, можно сказать, что происходит обожение, что благодать входит в человека? Это такое же состояние, как во время причастия?

— В этом деле очень опасно торопить результат. Если психические состояния, пусть даже добрые и духовные, будут опережать ваше смирение, то здесь возможна ошибка, возможно то, что называется прелестью. Человек может возомнить о себе неизвестно что, а это большая беда. Ветхозаветный израильский народ — это действительно Богом избранный народ, любимый Богом, но он свою богоизбранность принял не как ответственность, а как честь, и сошел с ума от гордости. Ответственность заставляет быть осторожным, а богоизбранность надмевает. Самый глупый человек — гордый человек. Поэтому когда пришел Иисус Христос, они не увидели в Нем Бога. Они бок о бок с Ним сидели, а потом распяли. И по сей день это происходит.

В практике молитвы я бы вам советовал не спешить с результатами: созерцанием, переживанием Бога — но подольше оставаться в словесной форме молитвы; а в умной молитве — подольше заниматься практикой внимания. Настрой на поиск внимания сам потом подскажет, что ему мешает и что нужно отсечь, и вы путем проб и ошибок будете находить средства, помогающие удерживать внимание. Нужны стабильность, терпение, и ни в ком случае не должно быть высокого мнения о самом себе.

Добрая обеспокоенность на свой счет должна сопутствовать всей вашей духовной жизни при вашей попытке жить чисто. У вас не будет получаться, и это вам поможет понять, что без Бога вы — ничто. Человек, который пытается стяжать Духа Святого, начинает видеть, все как есть, не искаженно, начинает Духом Святым видеть глубину своего падения. И тогда он начинает плакать, но не от того, что у него ничего не получается, а от того, что видит свою ничтожность. Почему святые, чем больше приближались к Богу, тем больше плакали о себе самих? Потому что в контрасте с чистотой Бога, они все яснее видели самих себя. Кстати, здесь вам наверняка пригодится духовник, который сам может и не заниматься Иисусовой молитвой. У художников есть такое понятие: «взгляд замылился». Художник пишет картину, и вдруг перестает ее видеть. Так же и в духовной жизни: взгляд у тебя замыливается, и ты перестаешь себя критически оценивать. Взгляд со стороны полезен не только от духовника. Муж может сказать жене: что-то сегодня с тобой не то. На работе могут сказать, в транспорте. Взгляд со стороны чаще всего бывает объективен, а мы чаще всего сами себя необъективно оцениваем, потому что любим себя, ведь каждый из нас хотя бы отчасти эгоист. Нам не хочется видеть плохого, а только хорошее. А иногда люди, особенно наши враги, говорят о нас то, чего бы мы не хотели, но от чего тоже бывает польза.

Знаете, мне однажды захотелось молиться, а не читать текст; говорить Богу, а не воздуху. Меня иногда спрашивают: «Батюшка, можно ли молиться Иисусовой молитвой на литургии?» Я отвечаю: «Я себе когда-то это позволил, а теперь по-другому уже не могу». Раньше, когда я не творил молитву на литургии, то говорил: «Благословенно Царство…», произносил Великую (мирную) ектению, а потом, когда хор начинал петь первый антифон, мог умом уйти из алтаря и думать о том, что буду делать после литургии. Первый антифон заканчивался, я возвращался в алтарь, говорил «Паки и паки», а потом стал ловить себя на том, что, говоря эти слова, думаю о своем. И так происходила вся литургия, на которой я то ли был, то ли не был. А когда я позволил себе после «Благословенно Царство…» или даже до него говорить Иисусову молитву, то начиналась литургия — начиналась молитва. И вся литургия вплоть до последнего «Аминь» была наполнена «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Когда молитва перейдет в интуицию, станет твоей второй натурой, ты сможешь даже книжку читать и при этом творить Иисусову молитву. Иной раз люди говорят: «Батюшка, я спала, а в голове у меня была Иисусова молитва».

Один мой знакомый, когда пришел на Афон, попал в братство греческого старца, которому сейчас уже 96 лет. Первые несколько дней мой знакомый не мог понять, где у них работает дизельный генератор. День и ночь звучало: бу-бу-бу-бу-бу-бу. Только на третий день он сообразил, что это старец своим баском день и ночь твердит Иисусову молитву. Он спрашивает старца: «Отче, вы сутками, что ли, говорите эту молитву?» — «Да, сынок». — «А как у вас это получается?» — «Ну, милый мой, я шестьдесят лет здесь живу и все шестьдесят лет это делаю. Это моя вторая натура». Когда человек начинает молиться, у него оживает душа. Как физиологически человек дышит воздухом, точно так же душа дышит молитвой. Если человеку перекрыть кислород, он чувствует удушье. Так же и тому, у кого ожила душа, невозможно прекратить молитву, потому что он будет чувствовать духовное удушье. Даже если бы тот старец захотел остановить молитву, то не смог бы, потому что это дыхание его внутреннего человека.

— Здесь есть люди, которые хотят вместе с вами попробовать Иисусову молитву. Можно ли это будет исполнить?

— Как я могу запретить то, чем сам живу? Это было бы неискренне и нечестно. Я только скажу вам еще раз, в чем надо быть осторожными. Не ищите в практике Иисусовой молитвы каких-то особых состояний или наслаждений. Не это наша задача. Иногда приходят ко мне и говорят, что им надо с квартирой что-то решить, с семьей или с невестой, и перед какой иконой об этом можно попросить? Я говорю: «Идите к распятию. Посмотрите на Христа, на то, что у Него кровь течет из рук, из ног, и просите, потому что Он дал нам право просить». Когда у Христа, Который за нас на Кресте висит, хочешь что-то попросить, проси очень осторожно и в конце всегда добавляй: «Да будет воля Твоя». Эти слова Христос, умирая, сказал своему Небесному Отцу: «Не как Я хочу, а как Ты хочешь». Так и нам нужно молиться. Христос шел на Крест, молился до кровавого пота и трижды повторил: «Да минует Меня чаша сия. Но пусть будет не как Я хочу, но как Ты хочешь». Можно просить, но когда начинаешь переживать Христа, Который не две тысячи лет назад пострадал, и все на этом кончилось, а Который ныне и присно и во веки веков на Кресте, то становишься более чутким и осторожным. Стоишь перед крестом и говоришь: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И ничего тебе не надо, даже внимания с Его стороны. Это состояние бескорыстной молитвы, когда ты не просишь даже ничего духовного, очень свято. И любая корысть, хотя мы имеем право просить, унижает нас, оскорбляет нашу молитву. Любовь должна быть бескорыстной. Мы любим не потому, что ожидаем чего-то от любимого. Настоящая любовь, как апостол говорит, не ищет своего. Она все без остатка отдает возлюбленному. Даже если он отвернется и забудет про меня — пусть; если ему так надо, да будет так. Такую любовь показал нам Христос: совершенно бескорыстную, не ожидающую благодарности с нашей стороны. Он висел на Кресте, а иерусалимляне, разочарованные тем, что не получили от Него царства земного, освобождения от римлян, благополучия, плевали в Него и говорили: «Врачу, исцелися сам». А Господь их даже таких любил. Нам бы в отношениях со Христом надо бы именно к такой любви прийти, к бескорыстной, когда мы перестаем у Него что-то просить. Эта короткая формула «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» святыми отцами сокращалась и сокращалась, пока они не начинали просто говорить: «Исусе, Исусе…» А потом и вообще словесная форма этой молитвы прекращалась, и они просто созерцали Его без всяких слов.

— Как в миру быть с людьми и сохранять себя?

— У вас это не получится. И у меня не получится. И у Серафима Саровского не получилось бы. Увидев высоту христианства, один из апостолов воскликнул: «Да кто же может это понести!» И Христос ему ответил: «Человекам это невозможно. Богу возможно все». Когда даже в малой степени происходит обожение, человек переходит в состояние вдохновения. Корень слова «вдохновение» — дух. Приходит Дух Святый — и у человека есть вдохновение делать добро. Нет вдохновения — даже примитивную работу сделать не может. Для духовного подвига, для совершенства, для святости нужно вдохновение, которое исходит от Духа Святого. Нужна молитва. Кто может усилием воли вдохновиться? Кто может усилием воли заставить себя любить? Людям это невозможно. Даже любовь мужчины к женщине приходит не через понуждение, а через вдохновение…

9 ноября 2017 года