Рубрика: Статьи

Чтобы отдать жизнь, нужно иметь мужество. Но в христианстве ценится не просто мужество. Согласитесь, что и нехристианские религии и даже атеисты знали такой подвиг. Можно отдать жизнь за идею, за людей. Можно отдать жизнь, вдохновляясь идеей ненависти к врагу, превосходством над ним, чувствуя его неправость, его ничтожество. Но в христианстве есть соль этого подвига, которой нет ни в какой другой религии. Это не просто отдать жизнь, а сделать это, чтобы не озлобиться, даже с сочувствием к врагу. И если это самый крайний подвиг, то меньший подвиг – отдавать силы, внимание, средства, вдохновение к чему-то. Но можно, отдавая, любоваться собой, наблюдать себя со стороны, превозноситься над тем, кто не способен отдать. И этот подвиг Господь не целует, этот подвиг, как сакура, которая прекрасно цветет, но не пахнет и не дает плодов. Все, что не во Христе, может прозвучать, пролететь очень красиво, торжественно, восторженно, но не дать плода. И только подвиг во Христе осолен это главной приметой – без ненависти к врагу. Так умирал Христос и говорил: Господи, прости им, не ведают, что творят, безумцы. Так же и с этими же словами умирал первый мученик архидиакон Стефан. И было много мучеников – с одной стороны, мучеников за Христа, а с другой — просто мучеников, которые процвели, как цвет сакуры, и пролетели – их различало только отсутствие ненависти к врагу.

Недавно один еще очень молодой не битый жизнью и немудрый человек, сказал мне, что, если бы мы остались язычниками, как князь Святослав, мы были бы сильными, покорили бы весь мир. Я ответил: «Мы тысячу лет христиане, слабые, как ты считаешь, и тысячу лет никто нас не мог победить». Какое-то время гнули нас, унижали, потом мы вставали. В чем наша сила? В том, что в нас нет ненависти. Мужчины знают, что, когда в единоборствах противник начинает нервничать, заводиться, значит, он уже проигрывает. А если ты сохраняешь мир, спокойствие, то ты еще выиграешь.

Кто-то может сказать, что в войну уже воевали атеисты. Но закваска была еще дореволюционная, почти у каждого еще был крестик, «Живый в помощи» (90-й псалом) был в кармане. В самые страшные годы гонений на Церковь, 37-е — 39-е, это государство, которое буквально уничтожало Церковь, накануне войны проводит перепись населения, в которой сознательно ставит графу «вероисповедание». И большая часть русского народа в этих условиях пишет: православный. Поэтому войну выиграли не атеисты, в них еще была закваска их матерей, отцов, дедов, которую нельзя просто взять и за десять лет вытравить. Семьдесят лет травили, только к тысячелетию Крещения Руси открыли храмы, и сразу мы снова открыли глаза, задышали-задышали — и стали строить храмы, причащаться, исповедоваться. В нас это было там, на генном уровне. Ведь тысячу лет мы были православными, нельзя так быстро это вытравить. Христианская благодарность — очень хорошее качество. Будем благодарны нашим дедушкам, бабушкам, тем, кто за нас воевал, жизнь отдавал.

Протоиерей Сергий БАРАНОВ
9 мая 2021 г.

«Не осуждай» как часть заповеди «Люби» понимается теоретически очень просто и однозначно. Но когда мы выходим из формата теории в бытие практики, в саму жизнь, в каждом отдельном случае возникают вопросы, часто рождающие недоумение. И слава Богу, что так. Ибо все примитивно только у фанатиков. Я сознательно употребляю понятие «примитивно», а не «просто». Потому что вижу большую разницу между простотой и примитивностью. Природа простоты от Духа Святого, а примитивность – это альтернатива лукавого, пытающаяся довести простоту до абсурда.
Мышление фанатиков примитивно. Ум преподобных прост.

«Не осуждай» — коротко и, казалось бы, просто. Но я задаю себе вопрос: А что делали святые отцы на Вселенских соборах? — Осуждали. Можно парировать привычной формулой: «Они осуждали ересь, но оправдывали человека». Извините, не соглашусь. Вместе с ересью Ария они осудили и его гордое упрямство, которое и привело к богохульству. Они не только осудили, но еще и отлучили его от общения, в некотором смысле применили карательные меры.

Заповедь «Не судите, да не судимы будете» мы принимаем из уст Христа в Евангельском тексте, но в этой же самой книге на протяжении всего повествования красной нитью проходит конфликт Господа с иудейскими законниками, с их лицемерием, которое Христос осуждает определенно и очень горячо.

Возникает противоречие и некоторое недоумение, если мыслить примитивно, не глубоко.

Я доверяю Христу, Который является непререкаемым авторитетом для любого христианина и пытаюсь Его понять, чтобы действовать правильно, так, как Он хочет, чтобы я действовал.

В первые века христианства, когда оттачивались фундаментальные понятия, определяющие нашу веру, в числе прочих ересей возникла секта манихеев, сутью учения которых было отрицание ценности бытия материального мира и в частности тела, как темницы души. В связи с этим рождалось и отношение к судьбам мира, как равнодушие, отрешенность от мировой истории и даже пренебрежение этими процессами, как недуховными. Пространству духа это неинтересно, слишком приземлено и чуждо. Духа какого? Высокомерия, который мерит себя, мыслит высоко, выше формата земного бытия. Но Дух Святой, Дух нелицеприятия, не гнушается никакой исторической личностью или событием, Он всегда и везде присутствует всей своей полнотой. С его стороны нет никакого изменения, все дело в человеке, в способности правильно жить каждое историческое событие. Именно жить, входить в него, а не дистанцироваться, как от недуховного.

Отличие преподобных отцов от людей, живущих историю своим страстным поврежденным умом — в изменении отношения к преображению этого отношения. Не в отрицании, а в преображении отношения. Природа этого изменения – присутствие Духа Святого в твоем рассуждении о любом предмете, событии. Духа, который дает правильную оценку. Чтобы говорить от Духа, нужно быть в Духе, а не в «добрых» эмоциях. Когда мы воюем за правду, нужно понимать, что часто правда Божия и правда человеческая разнятся.

В этом месте делаю жирную сноску, что это различие не в душевном, эмоциональном различии добра и зла, которое понимается сиюминутно, узко, ограниченно. Бог действует на перспективу, на результат вперед. И очень часто не понимается нами, конфликтует с нашим ограниченным «Я».

Слово «лукавый» очень точно характеризует личность, которая пользуется ситуацией для раскачивания человека в его отношениях с Богом, раскачивает Его доверие, покорность промыслу через эмоциональное добро и чувство справедливости. У нас теряются отношения с «несправедливым» Богом, и в своей обиде мы дистанцируемся от Него в сторону другой личности, противоположной. Личности, которая нас очень ждет, чтобы понять, оценить, утешить, занять место Бога. И если Господь несправедлив, антипод будет говорить о справедливости, если Бог строг, то противник будет изображать любовь, пытаясь занять место истинной любви.

Бог может все, но Он не может быть лицемерием. Сатана может многое, но он не может быть правдой. Правдой, которую не всегда можно уловить сиюминутно, если ты не в Духе (Дух, как результат стабильной, долгой, искренней духовной жизни, жизни в покаянии).

Не в Духе, тем более в разгорячении, лукавый профессионально играет свою роль, подстраиваясь под Бога. Слова «Христос» и «Антихрист» различаются приставкой, но имеют один корень. Часто мы все свое внимание отдаем этому «анти» и возникает мнение, что он будет внешне кардинально противоположен Христу. На самом деле, как раз внешние детали будут копироваться этой лживой личностью до мельчайших подробностей, а различие будет глубинное, тонкое, которое недуховный человек не увидит именно в связи со своей недуховностью, душевностью. Антихрист будет всячески прятать приставку «анти» и делать акцент на корень «Христос». Он будет подражать, рядиться в любовь, добро, правду, справедливость. Он это уже сделал в постхристианской Европе, в цивилизации, в котором христианство с его ценностями, неизменными принципами осталось в истории. Если внешние осколки архитектурных, исторических, художественных памятниках остаются, то внутренне – пустота, вакуум, который заполняет другая «культура», паразитирующая все же на христианских понятиях «не осуждай» и «люби». Само слово «люби» стало относительным настолько, что этим святым понятием стали определять всякий срам и согласие с ним.

Философия «неосуждения» и свободы личности с неимоверной ревностью встала на защиту деградации нравственности и в тоже время жестоко ополчилась на традиционные понятия добра и зла, чистоты и правды Божией. Вот где проявляется приставка «анти». Остаются фундаментальные понятия, но искажается их сакральный смысл. Остается слово «любовь», но оно пачкается тем, что ей чуждо. Слово «свобода», как понятие независимости от греха, коверкается вседозволенностью. Правда определяется сиюминутной конъюнктурой. Мы обманываемся формой, не определяя содержание.

В Москве в галерее Ильи Глазунова выставлен диптих «Христос и Антихрист». Два изображения, различить которые даже не сразу представляется возможным, настолько близка внешняя форма. Я думаю, идея художника была как раз в том, что антипод старается внешне максимально приблизиться ко Христу. Говоря «внешне», я не имею в виду черты лица, но слова и идеи, которые не будут соответствовать сути их содержания.

В наше время понятия о Боге стали относительными в связи с тем, что мы Его совсем не знаем. Бог, как любовь, искажен и испачкан. «Не осуждай» трансформировалось во вседозволенность. «Не убий» неожиданным образом стало защищать скандинавского маньяка, убившего десятки людей и теперь выигравшего суды с администрацией тюрьмы из-за холодного кофе.

Второстепенные вещи могут быть обсуждаемы, но фундаментальные вопросы искажать нельзя. Это жизненно опасно и даже не жизненно, а духовно, ведь жизнь окончится, а пространство Духа вечно.

Когда-то Соломон попросил у Бога разума, и с разумом получил все остальное.

Будьте разумны.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Март 2022 г.

Доклад игумении Ксении (Пашковой), настоятельницы Иверского женского монастыря г. Орска на XXVIII Международных Рождественских образовательных чтениях 2020 г.

Слово «подвиг» (ст.слав. – двигаться далее) означает поступок, совершаемый по высоким мотивам, лишённым эгоистических устремлений. Подвиг – это героизм, самоотверженность, жертвенность.

Подвиг в христианстве совершается ради Христа.

Формы подвижнической жизни разнообразны, но цель у всех нас одна – соединение с Богом.

Подобное соединяется с подобным, а противоположное отталкивается. Чтобы полностью соединиться с Богом, мы должны не только по образу, но и по подобию стать едины с Ним. И если мы от образа стремимся перейти к подобию, то нам необходимо обрести свойства и качества Бога.

Бог есть Любовь. А главное свойство Любви – это жертвенность. Любовь «не ищет своего» (1 Кор. 13,5). Любовь всегда жертвенна. Т.е. любовь – это всегда движение от себя в сторону Любимого, а эгоизм направлен в центр самого себя, в сторону собственного «Я». Эгоизм – это антипод любви. И все мы болеем этим недугом. Это заболевание сделало нас качественно противоположными свойствам Любви. Мы утратили свойство любви – жертвенность. Потому что устроение человека, задуманного по образу и подобию Божьему, после грехопадения Адама перевернулось вверх дном. Человек как бы замкнулся сам в себе. Сделался противником Бога и потерял внутренний мир. Оказался пленником греха.

Чтобы исцелиться, освободиться, нам необходимо преодолеть собственный эгоизм, победить с помощью Божьей самих себя. И мы встаём на путь борьбы с грехом и объявляем войну своему поврежденному «Я».

Смысл любой войны – это движение к миру. Ожидаемый результат – победа. Отличие духовной войны в том, что она совершается за Царствие Небесное, которое «внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Это внутреннее делание, внутренняя борьба за мир Христов в сердце прежде всего. А победа – любовь Христоподражательная, любовь жертвенная, самоотверженная. А значит, добровольное отсечение своей воли.

Практика эта очень трудна. Мы знаем это из опыта святых отцов, но и каждый из нас из своего личного опыта может сказать: как это трудно – преодолевать свой эгоизм, своё «хочу — не хочу», каких усилий это требует, времени, постоянства.

«Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е» (Мф.11:12). Нудится Царствие, то есть с нуждою, с трудом, усилиями и тяжкими подвигами достигается. Долго, не сразу. И мы не стремимся к быстрому результату. Быстрый результат подвига – плоды прелести. Потому что всё, что обретается быстро и сразу, – зыбко, не долговечно. Плоды Духа Святого созревают долго.

Это и есть наш подвиг. Подвиг пожизненный. Духовный труд. Дело спасения нашей души, которое напрямую связано с терпением.

Господь во Евангелии говорит: «В терпении вашем стяжите души ваши» (Лк.21:19). Терпению же мы научаемся, по слову апостола Павла, через скорбь: «… скорбь соделывает терпение, терпение же искусство…» (Рим.5:3-5).

Теоретически мы все можем это принимать, но каждый монашествующий и вообще православный христианин, который пытался со своей греховностью что-то сделать для воссоединения в Духе Любви с Христом, понимает, что в основании всех других добродетелей лежит терпение. Потому что нетерпеливый человек просто не сможет этого понести. Ведь когда в обстоятельствах жизни или при взаимодействии с ближними, или во внутренней борьбе со страстями, помыслами притесняется наше «Я», мы испытываем сильнейшую боль, горечь и скорбь. И как важно в этот момент потерпеть даже самого себя, не замкнуться в себе. Для этого нужен навык терпения, чтобы продолжить подвиг – «двигаться далее» в сторону от себя, в сторону Любимого, в сторону Бога.
Терпение нужно практиковать. Потому-то святые отцы ещё и искусственно через аскетику добавляли себе скорби. Чтобы через добровольное утруждение плоти и духа практиковать, практиковать терпение. Чтобы искусство терпения через практику соделывалось крепче, сильнее, глубже в человеке, закладывалось фундаментом долготерпения. И только на нём потом всё уже строится. Только на этой почве вырастают все остальные добродетели, укрепляется вера, примиряющая душу с Богом и людьми.

Так с каждым разом всё более и более укрепляясь через долготерпение, подвижник обретает смирение – способность ВСЁ терпеть с миром, т.е. при любых обстоятельствах (и внешних и внутренних) не терять мирности духа. Иметь мир с ближними, мир помыслов. Для подвижника это становится признаком пусть не окончательной, но всё же победы в духовной войне, приближением к первозданному образу и подобию.

Согласитесь, для нас, христиан, воинов Христовых, победа в духовной войне состоит не столько в достижении временных, внешних условий для благополучно-безмятежной жизни, а в том, чтобы стяжать и обретать внутри себя, в сердце мир Христов, проявляя любовь жертвенную даже к врагам как истинное свидетельство о соединении с Богом.
И для этого не так важны внешние обстоятельства и то, в какое время (мирное или военное) мы живём, подвизаемся. Мир Христов – вне времени и пространства. Обладатели это мира Христова – победители всегда!

И такими стать с помощью Божией я искренне желаю всем нам.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Протоиерей Сергий Баранов.

Декабрь 2019 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Протоиерей Сергий Баранов

Ноябрь 2019 г.

Что я могу сказать о Боге?

Что я могу сказать неверующему человеку о Боге?

Что я могу сказать самому себе?

Часто я ничего не могу сказать.

Иногда совсем мало, в другой раз больше, глубже.

Но никогда не бывает ситуации, когда я могу сказать всё. Это абсурдно. Бог – это не та тема, где всё понятно. Бог – это Бог. И он остаётся таковым до тех пор, пока не будет оставаться непознанность, безграничность. Когда верующие люди пытаются всё объяснить, доказать, они сами не понимают того, что унижают Бога. Бога, которого нельзя вместить во всей полноте.

В настоящей вере всегда должно присутствовать сомнение. Сомнение в самом себе. Это благородно, так и должно быть. Способность вместить начинается с невозможности вместить. Я знаю, что я ничего не знаю. Так бывает, когда человек останавливается перед Великим чрезвычайным, превышающим его меру. Но это уже встреча. И это встреча с Ним. С Тем, кто Есть это главное, что мы можем сказать о Нём. Всё остальное только отчасти, в меру духовного возраста.

Поэтому я говорю о Нём шепотом, осторожно, боясь исказить или быть неправильно понятым. Но и молчать я не могу, ибо Он хочет, чтобы я говорил.

Атеист:

– Я хочу задать вам очень простой вопрос. Вы – верующие, если вы действительно верующие. Почему я не вижу в вашей жизни чуда. Почему оно где-то далеко 2000 лет назад. Настолько далеко, что сама объективность его размывается, теряется доверие. Это чудо чьё-то, тех, кто был в далёкой истории, тех, кто не может встать и подтвердить. А где чудо ваше, собственное, сегодняшнее? Хромые ходят, немые говорят, если и что смертное выпьют, не повредит им. Будут говорить другими языками. Иисус Христос сказал: «Кто будет иметь веру с горчичное зерно, будет иметь веру горе сказать двигнись и будет так». Но я не вижу в вас такой веры. А может, вы сами не верующие. Или Христос сказал неправду? Вы меня разочаровываете.

Священник:

– Самое дорогое в диалоге – это искренность. Она сама уже заслуживает уважения. Откровенность побуждает меня ставить вот эти же самые вопросы о вере самому себе. И так бывает часто. Ибо это необходимо, когда человек не играет в веру, а ищет ее от всей души. Слово «ищет» предполагает процесс. Поступательное движение вперед от меньшего к большему. Моя вера мала, ничтожна по сравнению с верой святых. Но она во мне уже есть, и это именно она побуждает меня к движению вверх, к поиску, к умножению ее самой. Скорее всего, все начинается с поиска смысла жизни, когда человек сталкивается с первыми потерями, разочарованиями, с нестабильностью, что приводит к чувству времени. Все проходит. Мы постоянно что-то теряем, и в связи с этим все обесценивается. Если я родился, чтобы умереть, пусть даже прожив долгую жизнь, относительно долгую, ведь в сравнении с вечностью моя жизнь – это миг. В чем ее смысл? В том, чтобы дать жизнь детям, которые тоже умрут и будут задаваться тем же вопросом? Вопросом, который три тысячи лет тому назад задавал себе премудрый Соломон в книге Экклезиаста, можно сказать в итоговом документе своей богатой событиями жизни, – суета сует. Все проходит, ¬– и все суета. Это произведение можно было бы назвать глубоко пессимистическим, если бы не его последние строки: «И так живи, и Бога бойся». В новозаветной транскрипции слово «бойся» можно смело заменить словом «люби». Размышление о смысле жизни это еще не вера, но уже направление в сторону ее. Мы уже более внимательно, пытливо всматриваемся в окружающий мир. Мы еще не видим Бога, но всюду начинаем замечать Его следы, следы Его творчества, ибо, куда ни глянь – видна гармония, мудрость. Я часто слышу в ответ: это природа, и тут же задаюсь вопросом: Природа – это Что или Кто? Премудрую поэзию бытия может творить только Кто. В слове «что» не может быть личного творческого начала. Знаете, когда у человека внутри уже что-то произошло с Богом, часто совсем не хочется ничего доказывать. Спросили – ответил, только и всего. Поэтому в этой теме исследования бытия Бога через Его творчества вокруг нас и внутри нас самих мне достаточно самой первой смысловой точки. Большой взрыв, о котором сейчас много говорят, пытаясь объяснить, откуда все появилось, все из ничего. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы любой взрыв нес в себе вместо разрушения великую гармонию? Нужно очень сильно верить в чудо, чтобы утверждать, что прогремев, взрыв разнес вместо какофонии звуков, скажем, пятую сонату Бетховена, вместо разрушения – стройность и закономерность. Наблюдение за гармонией мироздания рождает в человеке уверенность в наличии Творца, с которым еще не произошла у тебя встреча как с Личностью, Персоной. Но вокруг все, весь космос говорит о Нем. Это уже вера, и в то же время еще не вера, не та вера, которая творит чудеса, все это может быть только началом в поиске Его и к возвращению к самому себе, как образу и подобию.

Вот здесь и начинается самое сложное, ибо эта вера предполагает действие стабильное, поступательное движение в сторону Его. Эта практика называется духовной жизнью, которая предполагает преодоление самого себя, своего несовершенства, ограниченности. Ограниченности видения, переживания. Бог находится именно за этими границами. И только преодолевающий их входит в персональное общение с Ним.

И это уже не просто размышление о смысле жизни, наблюдение за гармонией мироздания, не вера в существование Бога, не вера в Него, а непосредственные отношения с Ним. Этого достигали не многие. Но именно это состояние и называется непосредственно верой, верой, способной к чуду. К сожалению, часто верующие люди живут больше чьим-то опытом, опытом святых, в жизни которых это состоялось сугубо, чрезвычайно. Это о них Господь сказал: «Языки возглаголют новы аще и что смертно испиют не вредит им…» Да, к сожалению, часто это не наш личный опыт, это, скорее, доверие к ним. Но в жизни приходится доверять. Когда ты спрашиваешь дорогу, как пройти, тебе приходится доверять ответу совершенно незнакомого человека, и мы доверяем. Но у меня куда больше доверия к человеку святому, который заслуживает доверия самой своей высоконравственной жизнью. Он настолько порядочен, что ты не можешь ему не доверять. Если вам посчастливится встретить в жизни святого человека, поверьте, эта встреча не просто зародит в вас сочувствие к его словам, у вас появится непреодолимое желание пережить его духовное состояние. Вы просто увидите действительно счастливого человека. Счастливого не внешними обстоятельствами, а внутренним содержанием, которое не зависит от внешнего.

Атеист:

– Простите, можно я вас перебью именно сейчас. Не хочу быть категоричным, поэтому не говорю «ВСЕ». Употреблю слово «многие». Многие члены Церкви совершенно не соответствуют тому, что вы говорите. Я не говорю даже о святости, хотя бы праведность. Не на словах, как вы любите и умеете, а вот самим делом. Наверное, вы скажете, что это все не просто, это целый процесс, вы все-таки движетесь вперед. Но со стороны мы видим другое, кто-то совершенно никуда не движется, потому что занял удобное положение и его все устраивает, зачем напрягаться. А кто-то и не собирался никуда двигаться, для него самого вера – это добрая сказка, которая ни к чему не обязывает, о ней можно говорить, обсуждать, но не более того. Бога нужно столько, насколько Он не мешает нам жить. Почему вы столько готовы говорить о святых и совсем не хотите, даже сердитесь, когда вам говорят об Иудах? Сколько в Церкви таких?

Священник:

– Каждый двенадцатый. Конечно, это аллегория, никто не считал, и, конечно же, это есть. Я понимаю, о чем вы хотите сказать. Я часто слышу этот законный вопрос. Мы понимаем, что в Церкви могут быть нехорошие люди. Но почему Церковь так пассивна в борьбе за самоочищение, за порядочность внутри самой себя? Я слышу эти вопросы и пытаюсь на них отвечать. Ваше переживание о присутствии лицемерия внутри Церкви. В вашем переживании звучит гнев, и я переживаю, но у меня боль. Наше отношение к одному и тому же разной природы. И все закономерно. У вас по-другому и не может быть. Потому что Церковь для вас нечто внешнее, совершенно чужой институт. А для меня это мать родная, поэтому и болит. В связи с тем, что болит, поверьте, я гораздо неравнодушнее вас в эту сторону. Вместо слова «пассивно» я бы употребил выражение «осторожно». Чтобы понять и принять природу этой осторожности, я должен объяснить вам важную деталь. Церковь далеко не либеральна, скорее консервативна в своих традициях, у нас есть своя юриспруденция и система наказания. Так вот самый важный момент: эти карательные средства находятся в руках у таких же грешников, как и те, нравственность которых рассматривается церковным судом. Грешников судят грешники. Но не сознательно закоренелые грешники. А грешники кающиеся. Которые в грехе каждого видят и свою предрасположенность к любому греху, и вот к этому самому. Знаете, как сложно бывает принимать кардинальные решения, вот в таком состоянии, когда ты сам постоянно на суде собственной совести. Как хочется объявить амнистию, дать еще шанс, потому что сам этим пользуешься от Бога, всю жизнь от исповеди к исповеди, не судите, да не судимы будете. Вы можете сказать, что духовенство так долготерпимо только к своим. Священники ежедневно отпускают тысячам людей миллионы грехов. Прощаю и отпускаю – именно эти слова Иисус Христос в Евангелии благословил произносить апостолам, а вслед за ними – духовенству Церкви. Он имел это право от Отца и распорядился им по праву. На каждом суде пред Богом всегда два подсудимых: тот, кого судят и тот, кто судит. Подсудимый должен проявиться в покаянии, судящий – в объективном милосердии, и это очень ответственно. У людей Церкви в истории, и глубокой, и сегодняшней, очень много примеров исправлений. Этот опыт понуждает к долготерпению, снисхождению. И мудрости, которая не спешит. По большому счету, и Бог редко спешит, чаще проявляет долготерпение. И еще один важный момент: в агрессивной кислотной среде появление маленького нежного цветка вызывает восторг и трепет. Это расценивается как чудо, драгоценность. Так вот в нашем несовершенном мире, полном лукавства и греха, рождение одного святого – большая драгоценность, именно потому, что ему пришлось определяться, проявляться в агрессивной среде. Это дорогого стоит. И это цена души каждого из нас. Как мы проявимся в сторону Бога или наоборот.

Атеист:

– Вы много говорите о человеке, что его можно понять, потому что все грешники, даже святые. Но я часто не могу понять самого Бога, особенно ветхозаветного, который благословлял истреблять целые народы. Да и Сам карал жестоко и беспощадно. Это тот же Бог, которого Евангелие называет Бог есть Любовь. Вот это любовь.

Священник:

– Я хочу вам сказать важную вещь. Существует различие между рассудком и разумом. Рассудок – это способность рассуждать, и это присутствует в большей или меньшей степени в каждом из нас. А разум – это знание сути вещей. Первое – это от природы нашего ума, и это благо, но не совершенно. А второе, скорее харизматической природы. Это как откровение, и это от Бога. В вашем случае, как неверующего человека, от природы. Это состояние имел Адам в раю, когда давал имена животным по их сути. Он не исследовал, он просто знал через интуицию. Почему я об этом говорю. Потому что не смогу ответить на все ваши вопросы, удовлетворив вас. Не потому, что ответа нет, нужна еще способность слышать, которая от интуиции. Разные люди, читающие Библию, читают разные книги в связи со способностью понимать один и тот же текст. У одних она переворачивает все сознание и кардинально изменяет жизнь, другие остаются совершенно равнодушными к этой же книге. Один и тот же текст и такие разные действия. К духовным темам нужно подходить духовно, не столько рассудком, а больше интуицией. Это как в музыке, ее не сочиняют логически, должны включиться другие механизмы нашей психики. И только тогда все происходит. Вопросы, которые вы ставите, также волнуют и меня. Пытаясь разрешить их, я ухожу в ту область моего психобытия, в которой возможны ответы. Сложные вопросы не решаются рассудком, это, скорее, область молитвы, когда ты не пытаешься понять, а спрашиваешь у Бога и получаешь ответ. Ответ, который мы способны слышать и принять, иначе – тишина. Вопрос о жестоком Боге Ветхого Завета стоял и передо мной, и я задавал вопросы и не удовлетворялся ответами. В связи с этим перестал спрашивать и прекратил размышлять. Я стал молиться и получил ответ, который меня удовлетворил. Но это мой ответ, ответ мне, моему духовному состоянию, если хотите. Для вас он может не прозвучать в этом случае, прошу прощения, я ограничен в средствах. Все, что мы видим вокруг себя и в бесконечной черноте космоса, – это свет. Все, что не свет, – остается чернотой. Свет, который исходит от источников света, и свет, отраженный от материи. Первый свет можно назвать чистым светом, девственным, ибо он несет информацию только о самом себе. Природа второго, отраженного, изменяется, в него входит информация объекта, который его отразил, поэтому, собственно, мы его и видим нашими глазами, это уже не чистый девственный свет, а скорее синтез его и отраженного объекта. Библия часто говорит о Боге, как о Свете. Аллегория это или действительная деталь Его природы. Для меня удобно сейчас употреблять именно это понятие. Бог как чистый девственный Свет движется в бытие этого мира, который Он создал в границах времени и пространства, и этот мир Его отражает, отражает, наполняя информацией о самом себе, как он есть в данный момент исторического времени. В чистую, девственную идею Бога о мире входит сегодняшнее состояние этого мира, состояние свободного человека, по своей воле склоняющегося к добру или злу. Строгий Бог Ветхого Завета и Бог Любви Нового – один и тот же. В Нем Самом нет противоречий, все дело в человеке, который сам не есть свет, а всего лишь отражающий объект, наделенный свободной волей. Есть понятие, что Бог пронизывает Собою даже ад, но ад остается адом. Так святой человек в состоянии богоподобия минимально преломляет девственный свет Божества, входя в Его природу, тогда как падший, грешный наполняет девственную природу информацией о самом себе. И это происходит как в отдельных личностях, так и в целых народах определенной исторической эпохи.

Атеист:

– Вот так всегда. Я подозреваю, что вы, когда вам нечего сказать, начинаете говорить очень сложно, чтобы запутать, заморочить голову. Я не удовлетворен.

Священник:

– Не сердитесь на меня. Это не от лукавства, я искренен перед вами. Просто бывают вещи, которые трудно объяснить, их можно только прожить. Как я могу объяснить человеку, который ни разу в жизни не любил, что такое любовь. Мне придется только вздыхать, разводить руками, пытаться подобрать понятия, и, в конце концов, признать, что это не возможно. Вы должны это прожить. Без личного опыта мы постоянно будем приходить в тупик. Христианство – это не теория, это практика, сама жизнь. Наверное, с этого и стоило бы начинать. А вообще все это не главное, я хочу делиться с вами не информацией, а самой любовью, как энергией Божества. В этом главное чудо и приобретение моей веры. Если во мне будет любовь, не деликатность, воспитанность, добрая эмоциональность, а сама любовь в высшем ее проявлении – до любви к врагам, – во мне будет Бог, и здесь прекращается слово, только легкая улыбка и добрый взгляд в вашу сторону. Просто мы с вами разные, можно сказать, параллельные. Вы живете в своем мире, который для вас объективен. Я вижу и чувствую по-другому. И я очень счастлив. Однажды один философ сказал: если бы не было Бога, Его стоило бы выдумать, потому что без Него все рушится. Он как скрепа, держащая весь смысл бытия. Мне не нужно Его выдумывать, Он есть в моей жизни. И я очень счастлив настолько, что не хочется спорить, только легкая улыбка и добрый взгляд в вашу сторону. Аминь.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Апрель 2018 г.

Господи, благослови!

Человеку от создания его дана жажда. Он хочет пить, хочет есть, ищет комфорта, увеселений, ищет общения, жаждет творчества, знаний, впечатлений, дружбы, любви. Он нуждается в том, чтобы говорить и быть услышанным. Хочет слушать, в нем есть интерес. Всю жизнь он стремится утолить свою жажду во всех её формах. И тогда, когда он получает всё, у него остается ещё жажда неизведанного, неиспытанного, чего-то нового. Он хочет, он жаждет, он не удовлетворён. Так мы созданы Богом, если человек не мечтает о чём-то, значит, его душа умерла. Святые люди становятся равнодушны ко всему земному, но это не значит, что их жажда прекратилась, просто она изменила своё направление. Они алчут, жаждут духовного, небесного. Человек не может познать Бога в полной мере, это невозможно. Но это великое благо. Значит, всегда останется неизведанное, неиспытанное. Не прекратятся движение, динамика, жизнь. Значит, будет смысл.

Здравствуй, дорогой мой друг.

Обращаюсь к тебе именно так, искренне и с любовью, несмотря на кардинальную разницу наших мировоззрений: мое драгоценное православие и твой унылый, сердитый нигилизм. Но все может измениться. Чему я не раз был свидетель. Только бы к лучшему. Дай-то Бог!

Пишу тебе со Святой Горы Афонской и передаю весеннее, солнечное настроение. У нас, в России, еще ранняя весна. В марте морозно и везде снег, а здесь, в Греции, уже довольно тепло. В прибрежной полосе совсем зелено, вовсю цветет пасхальное дерево, летают шмели, щебечут птицы. Я с удовольствием вдыхаю свежий весенний воздух полной грудью и в блаженном восторге восклицаю от всего сердца: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе».

У меня не выходит из головы наш последний разговор перед моим отъездом. Вернее будет сказать, спор, потому что разговор не получился. Виной всему моя горячность. Прошу у тебя прощения искренне, от всего сердца. Так о Боге не говорят, нужно с любовью и долготерпением. Ну да что не получилось сказать лицом к лицу, попытаюсь теперь изложить на бумаге. У меня теперь, слава Богу, нет стремления переспорить. Есть только желание поделиться своим сокровищем веры с тобой. Помоги мне, Бог, сделать это разумно…

Ты искренне недоумеваешь, как можно верить в то, что нельзя увидеть, осязать, обонять, познать. Я отчасти с тобой соглашусь в том, что органами чувств, как то зрением, осязанием, слухом, сложно увидеть Бога. Но, обрати внимание, мы много чего не видим в этом мире, не ощущаем, сколько остаётся за границами спектра нашего зрения, шкалы звука, сколько тонких вещей, недоступных осязанию. Неверующие люди часто ссылаются на науку. Но именно современная наука говорит о том, что человечество на данном этапе своего развития видит, слышит, ощущает не только органами своих чувств, но и современными сверхточными приборами совсем небольшой процент материи и энергии вселенной. Большая их часть остаётся за пределами нашего познания. Совершенно неуловимо в гипотезах и догадках. Все это, находящееся за границами сегодняшних человеческих возможностей, учёные называют тёмной материей и тёмной энергией. Не в смысле их негативности, а по причине непознанности. И то, чего мы не знаем, гораздо больше того, что мы изведали.

Ты говоришь: видеть, слышать, осязать, познать. Но познание давно уже отделилось от органов чувств. Современная наука давно уже не познает этот мир на ощупь. Мы вышли за эти пределы. Учёные делают свои открытия, уже не только глядя в микроскоп или телескоп, большая часть открытий происходит на бумаге через математические формулы и физические уравнения гипотетически. В ходе наших бесед ты как-то с жаром сказал, что веровать в Бога безумно. Не знаю, что именно ты вкладывал в свои слова, но отчасти я согласен: это действительно так. Если под умом мы понимаем логику, логическое рациональное мышление. Тут я тебе скажу, да и любой учёный подтвердит: мир гораздо шире, чем мы можем понять. Возьмем хотя бы квантовую физику. Чтобы находиться в этой области науки, нужно отчасти отказаться от логики, ум должен стать иррациональным, иначе всё будет рушиться, ломаться, конфликтовать.

Ты очень доверяешь своему уму, твоё личное бытие кажется объективным, окончательным. Ты – центр Вселенной. А попробуй подняться на высоту птичьего полета, и ты уже точка. Давай полетим выше, дальше. Из космоса тебя уже нет, и Земля не кажется бесконечной. Ещё выше и дальше – в черноте космоса пропала Земля. И Солнце стало маленькой звездой. Ещё дальше – и Солнца нет. Другие звёзды, другие галактики, ещё дальше, ещё и ещё. Ты уже даже не пыль Вселенной, сама объективность твоего бытия стала иллюзией, а мы ещё можем лететь и лететь…

Это о пространстве, а время?

Отрезок твоей жизни чего-то стоит, в нём столько событий, впечатлений. Ну а через тысячу лет вперед или назад? А миллион? Миллиард? Твоя жизнь не только теряется в этом масштабе, она теряет свою объективность, она уже даже не миг, её нет совсем. Если мы не можем понять таких вещей, как бесконечность времени и пространства, как мы можем понять Бога?

Безумие веры познаёт непознаваемое. Чтобы войти в область сверхъестественного, нужно выйти из области рационального. Там, за границами твоего ума, за этим пределом, есть жизнь. Не жизнь разума, а жизнь духа, которая происходит по своим, часто другим, законам. Но она не иллюзия, она объективна. Как объективна бесконечность космоса, точки твоего физического бытия.

Вдруг из центра Вселенной, из «нечто» мы становимся «ничто».

Ничто сами по себе бессмыслица, ноль. Эта странная действительность заставляет нас замолчать, содрогнуться в бесконечности, черноте космоса и времени. В этом унылом, жутком одиночестве нам становится нужен ОН. Тот, который знает смысл. Который Сам этот смысл.

Бог находится в области за пределами, границами нашего разума.

Но Он познаваем. Эту антипатию можно объяснить, разделив понятия рассудка и разума. Разум вмещает в себя рассудок, но он живёт и другими, более тонкими харизматическими свойствами нашей души, которые и познают духовное. Это состояние молитвы, которое своей природой различается с размышлением. Когда ум молится, он не мыслит в рамках привычного. Состояние молящегося ума совсем не похоже на хождение по лабиринтам логики. Ум молящийся получает объективное знание харизматически, через вдохновение. Здесь, на Святой Горе, до сих пор сохраняются понятия о состоянии ума в молитве и не только понятия, это практикуется ежедневно и еженощно. Эта практика называется умным деланием, принцип которого в состоянии ума вне логики, размышления. Размышление субъективно, ибо оно постоянно сопряжено с сомнением. Человек склоняется то к одному, то к другому.

Вера – это не пытливая убеждённость. Это состояние, для которого не нужен процесс. Господь сказал в Евангелии о вере так: «Если поверишь и не размыслишь в сердце своём». Как точно Он описал состояние веры одним предложением – не размыслишь в сердце своем! Вера – это не испытание, не противоречие: «да» или «нет». Это короткое «да», которое как вспышка молнии. Миг – и ты в свете разума! Для тебя всё понятно без испытаний и рассуждений. В земной жизни это называют: «осенило». Раз – и всё!

Сам, не понимая того, ты сказал точную фразу: «Нужно быть безумным, чтобы быть верующим».

Действительно! Нужно сознательно отказаться от земного, грубого, рационального, логического разума, чтобы жить тонкие духовные состояния. Именно жить, а не рассуждать. Есть в мире очень много того, что мы не в состоянии понять, но в состоянии пережить, не понимая природу явления. Не жалко тебе, сокращаешь бесконечность этого мира до узости твоей особенности его понять? Я верю лишь в то, что способен понять, как это ограниченно. Неужели не хочешь выйти за рамки, границы твоей логики? Именно выйти, шагнув туда, за черту твоего разума, там, оказывается, ещё целый мир, который твой ум не может вместить, но который человек может переживать другими способами души. Логика – это не весь я. Я шире, глубже. То, что я тебе говорю сейчас, это не философия, это жизнь Афонских монахов. Обычная жизнь в состоянии сугубой молитвы. Они не говорят об этом, они этим живут. Естественно.

Приходя на Святую Гору, они постепенно научаются своими старцами-учителями жить молитву в состоянии безвидности, безо́бразности. Чтобы логическое, образное мышление не замыкало их в границах понятного, грубого. Через годы усердия и постоянства они, ещё ограниченные законами плоти, выходят уже в безграничность направления к Богу. Становятся духовными орлами, способными подняться над земным.

И если плотские люди смотрят на горизонт, то духовные со своей высоты видят далеко за его границы.

Ты думаешь, что логика – это твоё сокровище, на самом деле это кандалы, которые не дают тебе идти далеко за её пределы. Здесь, на Горе, много неграмотных монахов, неграмотных в земных науках, в этикете, не способных красиво сказать. Но есть среди них такие, перед которыми ты умаляешься в ничтожество, очень остро переживая, что перед тобой гигант духа. Его мир безграничен по сравнению с твоим. Ты ничтожество, жалкий урод, недоросль со всеми своими знаниями, талантами и способностями, находящийся всего лишь в пределах земного, грубого бытия.

В то время как они уже давно шагнули за эти границы в безграничность духовную.

Это даже и не надо доказывать, да они и не стремятся.

Ты просто почувствуешь это без слов.

Бывают в жизни ситуации, когда слов не нужно.

Прости, может, я говорю сложно, непонятно. Я хочу сказать, что в жизни всё понятно только дураку. Думающий человек всегда сталкивается с тайной на каждом шагу и в связи с этим видит свою ограниченность. Скованность, пленение границами, которые человечество всегда хотело расширить.

Так было всегда в науке, культуре, религии. Человек, не жаждущий знаний, – мёртвый человек, скучный, неокрылённый. Один из преподобных отцов нашего времени говорил своим ученикам: «Как бы я хотел, чтобы вы стали поэтами. Поэтами не в литературном смысле, но в духовном. Летите за границы своей земной ограниченности, летите высоко. Пусть про вас скажут – безумцы. Пусть мы для мира были и будем безумцы ради Христа, которого мы полюбили, возжелали. Для духовной поэзии нужно безумство».

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Март 2017 г.

Я прошу прощения у Господа и у Богородицы, и Они сразу меня прощают. Все просто и легко. Пока Богородица не объяснила мне суть делания покаяния, и всё стало очень серьёзно и даже страшно. Они действительно прощают и очень быстро. Но чтобы прекратилось бытие греха, за это кто-то должен умереть. Я не умираю, я прощён. Но умирает опять Господь. За каждый мой грех Он умирает очередной смертью и даёт мне ещё одно право на прощение, потом ещё и ещё… Я исповедовал очередной раз свой грех, своё предательство Христа, переживал прощение, и вдруг мой взгляд встретился со взглядом Богородицы. Она была очень печальна. Более того, она плакала. И в этот миг я понял это как откровение, что действительно прощён совершенно. Но за это прощение заплачено опять большой ценой, как 2000 лет назад на Голгофе, так и сейчас, здесь на моей исповеди. И это уже не просто: «Прости», – «Прощаю», – и всё. А вот и не всё. Всё для меня. А для Него? Для Него опять смерть. И, оказывается, всё не так просто и легко. Соглашаясь на грех, я даю ему бытие, жизнь, энергию своей души. И он начинает быть, начинает действовать, отравлять всё во мне и вокруг. Он становится моим страданием, моей болезнью. Даже пока я этого не замечаю, не отслеживаю, но он будет мучить меня, убивать. Он – моё со-бытие. Он во мне. И когда я это понимаю, я иду на исповедь к Нему, к моему Спасителю. Потому что вызвать грех к жизни, дать ему бытие – было в моей власти. А вот, чтобы умертвить его, убить, нужна смерть, на которую я не готов, не способен. Тогда Бог берёт на Себя мой грех и умирает с ним, прекращая его бытие. Так было там, на Голгофе. Господь взял на себя нашу человеческую плоть в полной мере с бытием греха, кроме сочувствия греху, взял на Себя такую плоть и умер с нею, убив грех. Страшная жертва. Если ещё понять, что эта жертва не за Себя, а за недостойного человека, за меня. И это не только тогда, 2000 лет назад, это каждый день, каждый мой грех. Я стоял перед Богородицей, понимая это, и в то же время боялся просить епитимьи, как маленького сострадания соумирания с Ней, с Ним. Просил только полного прощения, понимая, какова будет цена для Неё. Моё неисправление похоже на Гефсиманию, когда Господь страдал за нас до кровавого пота и говорил спящим ученикам: «Ну, неужели вы не можете побдеть со Мной хотя бы немножко? За ваши же грехи». Я ничего не делаю, ничего не хочу, не понуждаю себя хоть на малое. За меня всё несёт Христос. До кровавого пота. А я только говорю Ему: «Прости», – и Он прощает и умирает. А я пока живу.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Апрель 2016 г.

Однажды преподобный Паисий Афонский, как он сам рассказывал, уединившись в тишине своей отшельнической кельи, исполнял монашеское правило. В тишине и уединении сердце было настроено на тихую, мирную, внимательную молитву. В какой-то момент душа преподобного стала мягко переходить в состояние созерцания, и он увидел Нетварный Свет, который заполнил собой всё пространство кельи и самого Паисия. Он, этот Свет, заполнял собой, пронизывал всё пространство и самого преподобного, наполняя всё его существо миром и неэкзальтированным, тихим блаженством, которое приводило святого в состояние кротости и смирения. Сколько длилось это состояние созерцания Нетварного Света Божия, отец Паисий не мог сказать. После посещения благодати он стал приходить понемногу в себя, присел на стул. Взял со стола стакан с водой и попил, потом через время что-то скушал… и заплакал. Заплакал от того, что буквально некоторое время назад он был весь пронизан неземной благодатью и вдруг, только ещё она отошла, как он потянулся к таким простым, земным вещам, как ястие и питие.

Преподобный после опыта посещения Духом Святым пережил очень остро и больно своё человечество, которое требует своего.

«Я, прах и пепел, – рассуждал отец Паисий, – должен был после встречи с Господом забыть не только о еде, но и о самом себе. Ну, какой я всё же ещё земной…»

Посещение Божие бедного человека всегда сопровождается чувством своего недостоинства и глубокого покаяния, в отличие от прелестных бесовских состояний, которые искушают подвижника мнением о себе, о своем достоинстве. Приводя этот пример, хочу остановиться на другом моменте, а именно на том, что и преподобный Паисий, и все великие отцы Церкви отмечали то, что во время прихода обильной благодати в состоянии созерцания всегда теряли счёт времени или, лучше сказать, выходили из времени. Соединяясь с Господом, в состоянии обо́жения они входили в Его свойства, одним из которых является пребывание вне времени. Ныне и присно, и во веки веков неизменно. Сколько человек пребывает в исступлении – может, день, может быть, пять минут, он не понимает. У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день.

Почему я останавливаю ваше внимание на этой теме? Хочется разрешить недоумение, которое присутствует в нашем духовном пространстве. Это непонимание того, почему, вопреки русской монашеской практике, в греческих монастырях и, в частности, на Святой Горе Афон, присутствует традиция быстрого чтения, произношения молитвы Иисусовой. Ни в коем случае не имею желания строить разговор апологетически, как спор. Просто пытаюсь поделиться некоторыми доводами. И в первую очередь, хочу начать с самого простого – у них есть результат, который мы констатируем как факт. Он есть и очень хороший. Этот результат оправдывает средства. На Афоне желающим научиться Иисусовой молитве дают заповедь – творить её как можно больше. Сначала просто устно, немного утомляя новоначального монаха послушаниями для того, чтобы не было сил и времени на рассуждения, мечтания. Просто, сухо, много, без богословия и высокоумия.

В это время преследуются две цели. Во-первых, говоря её максимально много, в будущем даже непрестанно, мы просто ломаем нашу непривычку, которая противоречит новому для нас делу – постоянному произношению молитвы Иисусовой. Мы просто ломаем своё «не хочу». Это похоже на молодого ослика, который хочет бежать вперёд на смену впечатлениям, а его заставляют идти скучно по кругу. Он буянит, брыкается, но потом смирится и мирно пойдет, как надо. Здесь просто нужно перетерпеть, сломать свою непривычку; и когда ум смирится, непривычное постепенно станет привычным, а затем и приятным.

Второй момент, очень важный – держать ум в словах молитвы и думать о молитве. Это совершенно не одно и то же.

В этих двух моментах присутствуют совершенно разные состояния ума. И это закладывается именно здесь, в самом начале практики Иисусовой молитвы. Ум должен быть простым, несложным, я сказал бы, даже сухим, ни в коем случае не нужно позволять ему быть логическим, думающим, размышляющим. Это приводит к прелести.

Некоторые говорят, что между каждой молитвой нужно оставить интервал, чтобы размыслить о ней, что-то пережить. Мы так не делаем. Одна молитва тут же переходит в другую, без пауз и интервалов, в которые могут войти помыслы. Мы ничего не обдумываем, не анализируем. Анализ – свойство рассудочное. Мы держим ум не в этом состоянии. Мы просто держим его в словах молитвы, здесь другая природа ума. Эта природа ума не в логике, а в интуиции. Максимальное произношение молитвы Иисусовой сначала ломает непривычку к этому простому деланию, а затем приводит это делание из области логики в область интуиции.

Привычное уже делается интуитивно. У интуиции своя особенность: она мыслит не логическими цепочками, а мгновенным впечатлением. Попробую объяснить. Чтобы описать свежее, нежное весеннее утро с прозрачным, чистым, далеким небом, богатством весенних ароматов, колоритом новых красок, журчанием ручьев и щебетанием птиц, мне придётся исписать минимум лист, а то и больше, гораздо больше. И в то же время я могу, выйдя на весенний луг, всё это пережить в одну секунду, всё сразу: свет, цвет, звук, запах. Сразу всё – одним впечатлением, и это будет объективно и очень реально.

Однажды мы беседовали с моим другом, иеромонахом, который не мог понять и в связи с этим принять практику быстрого чтения молитвы Иисусовой. Он был образованным, грамотным, логическим человеком, и мне пришлось объяснять ему логически. Скажи, пожалуйста, как быстрее ты сможешь читать книгу – вслух проговаривая слова или про себя умом? Конечно, умом.

Тогда пойдем дальше. Ты образованный, должен знать технику быстрого чтения, когда взгляд и ум пробегают по странице текста, не отвлекаясь на литературную его часть, а выхватывает сам смысл без лингвистических особенностей. Да, есть такое.

Но если такое возможно со сложным повествовательным текстом, в котором мысль, событие сменяют одно другое, тем более, это возможно с короткой молитвой, которая одна и та же. Мы её говорим и говорим, не делая промежутков, в которые может войти постороннее. А затем, когда она становится привычкой, её хочется говорить и говорить больше и больше, как только останавливается одна, ты говоришь уже другую, совершенно не теряя внимания и не отвлекаясь ни на что.

Очень важный момент в практике Иисусовой молитвы – войти в состояние безвидности, когда ум, творя молитву, живёт не логическим образным мышлением, а более простым, безвидным, внутренним. Такой ум очень быстрый, легкий, потому что простой. Он может творить молитву очень быстро и много. Какая повозка поедет быстрее? У которой меньше помех на дороге. Чем путь будет более гладким, тем быстрее движение. Всё дело в помыслах, это как раз те помехи, которые тормозят движение.

Помыслы приходят из области образного, логического мышления. Переведи ум в область безо́бразного, простого состояния, и помех будет меньше. Это лучше получится, если ваш ум будет не вовне и не в голове, а если вы через труд и постоянство научите его находиться у сердца. Там, внутри, очень тихо, безвидно, сосредоточенно. Если монах знает это место и имеет навык быстро находить его, это позволит ему быть в наибольшей безопасности от помыслов.

Я употребил понятие «у сердца», а не в сердце. Это очень важно, ибо вход в сердце – дело благодати, наше дело – стоять у дверей и смиренно стучать. В эту область нельзя вламываться. Это святая святых, ключ от этой двери только у Бога. Никакие технические средства не позволят тебе туда войти самому. Я повторяю: смиренно стоим у двери и стучим, даже лучше – просто стоим и ждём. Но если смирение, труд и постоянство дали вам навык находить место у сердца, это уже очень много. Преддверие рая уже пахнет раем – там тихо и мирно.

Еще хочу повторить: внимание на молитве Иисусовой приобретается не только и не столько напряжением, сосредоточением. Очень важно изменить природу ума, из логического, образного перевести его в безо́бразный, простой, который в связи со своей простотой и будет более сосредоточенным. Сосредоточенным естественно, без напряжения. В простом – просто.

Здесь молитва происходит без лингвистической её формы, а одним впечатлением, мгновенно, тем более у человека, имеющего навык к ней, у которого она происходит через интуицию, очень просто и в тоже время очень точно. Без иллюзий, фантазий. Бог прост, Он и переживается просто, без помех, препятствий. Святые отцы учились не преодолевать препятствия, а обходить их, не задерживаясь на борьбу, двигаясь только вперёд, быстрее и быстрее. Ничего удивительного, что их внутреннее умное движение ускорялось, затем ускорение отрывало их от земли, прекращались законы трения, соприкосновения, а затем движение переходило из горизонтального, временного направления в вертикальное – к Богу. Вертикаль останавливает время. Это область бытия Духа Святого.

И еще очень важный момент: наша цель – не внимание, а Бог. Вниманием простой, несложный ум позволяет нам Его видеть безвидно и слышать неслышно. Это средство к Богообщению, которое мы приобретаем в Иисусовой молитве.

Однажды мне сказали, что, молясь Иисусовой молитвой, трудно молиться за кого-то, потому что образ того, за кого ты молишься, отвлекает тебя от Бога. Это действительно так, если ты не имеешь навыка молиться внутри безо́бразно. Но если твой ум приобрел этот опыт безо́бразного мышления, то тот, о ком ты молишься, проходит через твою Иисусову молитву одним простым впечатлением, не отвлекая его от главного – Бога. Ты переживаешь человека, как точку без сопутствующих описаний, примет, сложностей. И самое главное, что двух-трёх ты переживаешь не как две-три точки, а как одну. И всё человечество – как одно простое целое.

Когда учат игре на фортепиано, сначала ставят руку. Если этого не сделать в самом начале, музыкант будет «хромать» в своем творчестве всю жизнь. В любой науке сначала закладываются фундаментальные понятия. В науке из наук – Иисусовой молитве – учитель в самом начале ставит правильное направление движения ученика. Это происходит даже сначала непонятно для послушника, он не всё понимает: почему именно так, просто доверяет опыту старца.

Самое главное – с самого начала выстроить психологию новоначального, не в рассудочном, логическом направлении, там он Бога не найдет. Он должен развиваться духовно не в логике, а в интуиции. В связи с этим его жизнь выстраивают так, чтобы он поменьше рассуждал, философствовал, богословствовал. Иначе приобретёт сложный логический ум. В это время ему полезно побольше трудиться, немного утомляя себя, чтобы не было желания порассуждать, поболтать, помечтать. И делать побольше молитвы устной, которая, во-первых, будет давать навык нахождения с ней и, во-вторых, опять же приучит к немногословию ни устами, ни умом. Не нужно заставлять новоначального вдумываться в слова молитвы. Вы так будете провоцировать, стимулировать его думы. Молитва происходит не там и не так. Это состояние не рассудочное, а, скорее, харизматичное.

Поменьше мыслей, впечатлений, эмоций, поменьше сложностей и побольше простоты, стабильности, трудолюбия. Всё придёт естественным образом. Не случайно часто говорят: «Твори Иисусову молитву – она сама тебя научит, а духовник со стороны присмотрит».

И в заключение: простое может делаться быстро именно потому, что оно несложно. В чём пример нам афонские отцы – практики, опыт которых нельзя понять теоретически, не войдя деятельно в их святой труд.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Январь 2016 г.

Когда только зарождалась наша монашеская община при Свято-Георгиевском храме, мы собрались в церковное братство, название которому дали «Фиваида». В нашем обществе были не только люди одинокие, свободные от семейных уз и обязанностей, но и прихожане, которые в силу семейных обстоятельств не могли принять монашеские обеты в полной мере. Тогда мы начали с малого. Каждый день все у себя дома заводили будильник на 2 часа ночи и в течение часа совершали Иисусову молитву.

Кроме этого, после каждой воскресной литургии, собравшись в трапезной, мы немного говорили о молитве и духовной жизни. Тогда я написал небольшой устав нашего братства, где были обозначены цели и средства к духовной жизни. Случилось так, что я показал устав нашим прихожанкам, благочестивым девам – родным сестрам. Хотелось заразить их духом подвижничества в надежде, что они примкнут к нашей духовной семье. Но, прочитав мои листки, они неожиданно для меня ответили: «А для чего это нужно, зачем общество? Разве мы не можем молиться сами по себе, что, кстати, мы и делаем. Трудиться, делать добрые дела, сохранять себя в девстве, посещать богослужения, исповедоваться, причащаться?»

Тогда вопрос повис в воздухе. Наверное, от неожиданности я просто смутился и ничего не ответил. Прошло несколько лет, наша община переросла в женский Иверский монастырь. Хороший монастырь с добрыми, скромными, послушными сестрами, которые радуют меня и всех, кто соприкасается с нашим монастырем. Радуют духом любви, простоты и скромности. Виден результат, о котором мы мечтали в самом начале.

И вот сегодня возвращаюсь к тому вопросу: «А для чего нужно собираться в монастырь?» Что в нём есть того, чего мы не можем исполнить дома сами по себе? Безусловно, всё можно и вне монастыря: молиться, посещать богослужения, делать добрые дела, исповедоваться, причащаться… Всё, кроме одного: монастырь даёт уникальную возможность делать это не по своей воле. И это самое драгоценное в монастыре. Через таинство послушания всё начинает переходить в совершенно другое качество: и молитва, и доброделание, и вся аскеза.

Находясь в паломнической поездке в Аризоне у старца Ефрема, я познакомился с русской паломницей Н., которая поведала мне грустную историю своей духовной судьбы. Она прожила в России в женском монастыре 8 лет! И оставила его из-за того, что надорвала своё физическое, а, главное, духовное здоровье. Мне было очень жаль этого молодого инвалида.

Виновата ли она? Не знаю. Но точно знаю, что суть этого подвига послушания нужно, во-первых, разъяснить так, чтобы послушник загорался желанием творить послушание, понимая, какие сокровища оно даёт. И во-вторых, нужно дать средства к этому деланию. Нельзя, категорически нельзя лишь говорить послушнику: «Смиряйся», – и всё. Он сломается, надорвётся, и вы будете за это в ответе.

Сейчас я снова в Аризоне, и у меня возникло желание поделиться своими мыслями с моими дорогими сестрами – монахинями Иверского монастыря и со всеми теми, кому интересна эта драгоценная тема послушания.

Чтобы понять, насколько серьёзна эта тема, обращаю внимание на то, что нас в лице прародителей Адама и Евы поссорило с Богом. Преслушание. Преслушание, через которое в нашу жизнь вошло столько скорби и боли. Мы потеряли дружбу с Богом. Потеряли тогда, и делаем это до сих пор. Ведь Он попросил: «Не делай так». А мы делаем по-своему, и между нами возникло противоречие.

Всю жизнь нас преследуют противоречия: в отношениях с Богом, с родными и близкими, с посторонними, которые проходят через нашу жизнь. Противоречия, противоречия, противоречия – бесконечной чередой! Это нас угнетает, надрывает, ломает. Наша жизнь становится невыносимой. Иногда кажется, что лучше бы и не жил. Представляете, как обесценивается драгоценный дар жизни. Дар, который может стать сокровищем, радостью, счастьем, а он наполняется сплошным мраком, тяготой, невыносимостью.

Очень хочу снова стать счастливым, вернуть радость жизни. И именно поэтому буду делать всё, что в моих силах, чтобы остановить противоречия.
Сначала хотя бы сократить их. Для этого начну утеснять свою самость, своё мнение, которое постоянно конфликтует с мнением других, доставляя мне духовный дискомфорт, внутреннюю войну.

В этой войне не бывает победителей – это очень важный момент, который нам нужно понять. Даже если мы окажемся правы, всё равно нам придётся, доказывая свою правоту, пережить конфликт, драму, которая лишит внутреннего мира. Не случайно говорят, что самое лучшее сражение то, которое не начиналось.

Высочайшим рецептом счастья Господь называет любовь к врагам. Это и есть рай не в географическом, пространственном понимании, а в фактическом. Это когда мы переживаем райское состояние счастья из-за отсутствия внутреннего конфликта, вместо которого нас наполняют мир и любовь ко всем, даже врагам. И пусть они по своему качеству остались врагами, это их проблема, нам это зачем? Надо беречь своё, то, что у нас внутри. И беречь любой ценой, ведь слишком оно дорого и драгоценно, чтобы вот так просто потерять.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 6), – говорит Слово Божие. Каждый насытится той правдой, которую ищет. Правда Божия отличается от правды человеческой тем, что земная правда существует как факт, а небесная – всегда как результат. То есть если мы говорим правду как факт и через это имеем ссору, конфликт, наша правда имеет плохой результат, она становится неправдой, бедой, скорбью.

По земным меркам распятие Господа было большой неправдой. Он был невиновен. Он был Свят. Он был Бог, за что Его на крест? Это несправедливо, противозаконно по нашим человеческим меркам. А каков был результат? Эта страшная неправда, несправедливость оказалась самым святым результатом. Господь взял на Себя нашу человеческую плоть, плоть пораженную, и совершил с ней действие, кардинально противоположное эгоизму. Он позволил несправедливо распять Себя и, более того, он возлюбил распинателей, воскликнув в предсмертной молитве: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23, 34). Он не прекратил внешнего конфликта, он остановил его внутри Себя.

Он совершил преображение внутри Своего человечества, остановил конфликт, войну, скорбь, которую несло человеческое психофизическое тело пять с половиной тысяч лет. Господь наполнил Своё человечество раем. И предложил то же самое нам, грешным.

Но путь туда идёт через крест. Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24). Преодоление своего Я – это крест тяжелейший, это пот и кровь, и никак иначе, но зато каков результат – рай!

Когда Господь сказал Своим ученикам: Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе (Мк. 9, 1). Тогда апостолы думали, что пришествие Господа совершится уже в 1 веке. Но Христос говорил о личном переживании Царствия Небесного в Духе Святом уже в этой жизни. То есть Царствие Небесное можно предвкушать уже здесь, на земле. Так же и состояние ада можно переживать еще в теле.

Заповедь о любви к врагам, о прощении, смирении – это не заповеди запрещения, это рецепты твоего счастья. Насколько более счастлив на земле человек с добрым, мирным нравом, не помнящим долго зла! И, напротив, как тяжело жить человеку скандальному, противоречивому, злому! Он и другим портит жизнь, но и сам глубоко несчастлив.

Есть такое выражение «праведный гнев». Хочу сказать: праведный он или нет, гнев не может доставлять человеку радость, он приносит дискомфорт душе. Дискомфорт даже мягко сказано. Поэтому повторяю ещё раз очень важную вещь: мы творим послушание не ради порядка в монастыре, а ради личного счастья. Мы уходим от конфликта, противоречия, даже когда мы теоретически правы. Мир дороже, мир – как результат.

Сейчас очень грустно слышать иронию на место из Древнего патерика, где отцы заставляли сажать вверх корешками саженцы. Ирония происходит из-за непонимания сути дела. Отцы учили, что главная суть монашеского делания – это не постройка келий и даже храмов, не сады и огороды, не всё остальное внешнее и даже не устав. Главным является преодоление противоречий в общежитии между братией, с самим собой и, главное, с духовником. Если мы не преодолеем конфликтов, которые рождаются от недоверия, рассуждения о братиях и духовнике, у нас ничего не получится. Мы можем построить многое, вырастить урожай, украсить монастырь, но в духовном ничего не получится, если мы внешнее будем предпочитать внутреннему. Оценка внутреннего состояния очень простая – будете ли вы радостны или наоборот.

Я оцениваю духовное состояние сестёр именно так: в добром ли они состоянии духа, не унылы ли, не сконфужены? Если сестра не научилась отсекать свою волю, её воля будет постоянно конфликтовать с другими, даже с духовником, которого она может любить как отца, но иногда сердиться на него, и если вовремя это не лечить, может и возненавидеть.

Такой результат может происходить, если сестра начнёт оценивать духовника, его действия, распоряжения. Он, как человек, может быть и неправ. Это естественно. Но, рассуждая о нём и (что ещё хуже) осуждая, ты входишь с ним в противоречие. Возникает конфликт, и начинается ад.

Сейчас стали часто говорить, что ввиду отсутствия духоносных старцев полное послушание невозможно, вследствие чего нужно жить по рассуждению. Сразу хочу остановиться на двух моментах. Если полное послушание невозможно, то в какой мере оно всё-таки возможно? Тут мы или стремимся к идеалу хоть в какой-то мере, или отвергаем его совершенно.

И, второе (что очень важно): если ты никому не можешь довериться в послушании, тебе все-таки придется быть в таковом у самого себя. А как иначе?

Духовник может ошибаться, и ты можешь ошибаться, вы оба люди.

Но, оставаясь на своей воле, ты лишаешься таинства послушания, которое может исцелить твой первородный эгоизм. Эгоизм, следствием которого и являются все конфликты и несчастья человека. Через это – ссора с Богом, духовником, братьями и сестрами… Поверьте мне, причины всегда найдутся. Очень объективные, правильные, но результат будет грустным.

Я не рассматриваю крайние случаи из ряда вон, когда духовник может провоцировать ересь, раскол, блуд. Эти ситуации понятны, но даже в таком случае лучше, посоветовавшись с кем-то, тихо уйти, чем продолжать постоянно осуждать его.

Очень важный вопрос: послушание возможно только совершенному старцу или же эти отношения могут быть и с человеком, не достигшим меры совершенства, но искренне верующим, скромным, порядочным христианином? Ещё раз напоминаю: ведь и ты не совершенен. Ты скажешь: «Но ведь это моё личное спасение…» А в чём твоё спасение, чего ты хочешь достичь? От чего избавиться?

От самости. В том-то и смысл. Чтобы избавиться от самости, её нужно преодолеть, утеснив, смирив, подчинив. Это нужно сделать, потому что это как раз та змея, которая грызёт твоё сердце, делая ему больно. Убей её, наступи ей на главу.

Очень важный вопрос о жизни по рассуждению. Что вы понимаете под рассуждением? Это логический процесс, который вы хотите стимулировать, развивать? Как часто рассуждение переходит в осуждение? Как часто? Да почти всегда. Кроме того, ум, навыкший постоянно рассуждать, становится сложным, логическим. Его наполняет бесконечный мусор, который мы зовём помыслами. Как тяжело жить сложному уму, который грызут, атакуют бесконечные помыслы. Тяжело жить и тяжело ужиться даже с праведниками.

Таинство рассуждения – это не логика. Это именно таинство, которое рождает молитва. Духовный человек знает не потому, что он долго думал, а потому, что Бог открыл очень просто и понятно. Он немного думал, он много молился. Не столько о конкретном вопросе, а вообще – это его образ жизни, который формирует мировоззрение, духовную чуткость. Он знает, потому что знает.

Таинство послушания дает уникальную возможность изменять природу ума, делать его более простым и в связи с этим очень чутким. Простой, несложный ум видит всё просто, и это в духовной жизни очень ценно. Сатана всегда стремится всё усложнить, а потом запутать. Если у тебя состоялись отношения с духовником, игуменьей, ты, доверившись им, можешь оставить множество попечений, рассуждений. Это позволит тебе освободить огромное духовное пространство и наполнить его молитвой Иисусовой, которая в свою очередь принесёт тебе мир и внутренний покой даже при внешнем дискомфорте, неустроенности.

По большому счету, мы все это понимаем, но почему-то не принимаем.

Конечно, сказать легче, чем сделать. Но, во-первых, мы должны иметь правильный ориентир – куда идти, чтобы знать направление движения. И во-вторых, я бы предложил вместо науки рассуждения заняться наукой борьбы с помыслами, которая поможет нам в послушании и даст драгоценный дар не- конфликтности, мира, покоя, любви.

Борьба с помыслами – это внутреннее умное делание человека. И никакие внешние подвиги не дадут результата без умной работы. Внешняя аскеза может быть только вспомогательным средством для умного делания.

Не могу дать никакого средства для борьбы с помыслами, кроме умной молитвы Иисусовой, которая должна через долгий навык перейти из устной формы просто максимального произношения её в область безо́бразного, безвидного пребывания в ней.

Когда мы пытаемся сосредоточиться на молитве, мы запираемся в кельи, закрываем дверь, опускаем шторы, чтобы ничто внешнее, зрительное, шумное не отвлекало от духовного дела. Примерно так же мы делаем с умом, когда затворяем его в груди в безвидном, тихом месте, ограждая его от помыслов.

Это место очень уединённое, там очень тихо, без помыслов. Но, чтобы его найти и встать там, нужно очень много заниматься молитвой Иисусовой в простоте сердца и в послушании ради смирения своего «Я». Смирение предполагает смирность, тихость, уравновешенность. Только такой ум может уловить очень тонкую нить Духа Святого.

Ум должен стать очень чутким. Никакие конфликты, недоразумения не должны отвлекать его от главной темы. Но на земле вы никогда не найдете внешних идеальных условий. Даже уединившись от всех внешних искушений, вы попадёте в область внутренних конфликтов с помыслами. Этого нельзя избежать, это можно только преодолеть через науку смирения, которая предполагает долгий опыт терпения искушений. Терпение соделывает искусство, навык.

Самым главным навыком смирения назову искусство оставаться всегда мягким, не напряженным, не зажиматься, не входить в конфликт. Категорически неправильно, начиная борьбу, зажиматься, становиться твердым. Твердое ломается, гибкое гнется и снова встает. Навыкните, что бы ни случилось, не напрягаться, не давайте лукавому вывести вас из себя. Что бы ни случилось – мягко и невозмутимо произносите: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

Конечно, это требует долгого труда преодоления себя, упражнения в терпении, но когда начнет получаться, вас несказанно обрадует результат. С вашего сердца как будто упадет камень внутреннего конфликта, сердце вздохнет полной грудью, оживет.

Тогда вы увидите, что те моменты противоречий в послушании, которые раньше вам доставляли только дискомфорт, сейчас являются для вас средством к приобретению навыка смирения. Смирения, которое дает смирность, мир. Мир, о котором говорил Господь: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам (Ин. 14, 27).

Земное дает мир внешний, который очень зыбок, ненадежен. А Бог даст мир внутренний, дорога к которому идёт через крест преодоления, смирения себя. Это драгоценная наука послушания, которая в первую очередь нужна тебе самому, это путь в рай твоего сердца.

Силуан Афонский, вкусив сладких плодов послушания, искал средства к оному не только в отношениях с игуменом, духовником монастыря, он старался оказывать послушание любому, потому что видел опытно, реально, что он этим приобретает. Не случайно конечным итогом его духовной жизни была любовь ко всему человечеству.

Каждый из нас переживал любовь к отдельным людям: родителям, детям, друзьям. Мы знаем, какое это сладкое чувство. Представляете, какую сладость переживал святой в любви ко всему миру?! И сладость, и боль, потому что любовь предполагает переживание за любимого.

Не бойтесь боли, не паникуйте перед искушениями, оставайтесь мягкими, смиренными, не вставайте жесткой стеной на их пути, пропускайте их мимо себя, делая свое дело: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Может быть, это самое главное в нашей скоропреходящей жизни.

Господи Иисусе Христе, помилуй мя.

Аминь.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Аризона,
ноябрь 2015 г.

Таинство не понимается.

Таинство переживается.

Задавать вопросы всегда легче, чем на них отвечать. Тем более, если это вопросы серьёзные, сложные, выходящие за рамки обычного. «Где же мой Бог? – спрашиваешь ты. – Как я могу Его увидеть, убедиться, поверить?»

Как можно объяснить человеку, никогда не переживавшему состояния любви, что это или как? Очень трудно подобрать слова, сравнения. Иногда отвечаю лишь так: «Любовь – это не в голове. Любовь – это в сердце».

О Боге легче молчать, чем говорить. Потому что говорить нужно, подбирая слова, понятия к сверхъестественному. Во мне происходит сейчас борьба между сложностью положения – говорить о Боге – и искренним желанием помочь тебе Его найти, ибо это перевернёт всю твою жизнь, всё сознание. Перевернёт очень добро и прекрасно. И я начну точно так же: «Бог – это не в голове, Бог – это в сердце».

Есть такое направление в изобразительном искусстве – импрессионизм. Буквально это переводится с французского impressionnisme (от impression) как «впечатление». Буквально и очень точно. Принцип воздействия этого искусства (оно, кстати, может быть и не изобразительным) в том, что оно действует не через логику, как реализм, а через впечатление. То есть логически рисунок, композиция, цвет могут быть нарушены в пределах привычного, но воздействие на впечатление человека может быть ещё мощнее и точнее, чем в обычной форме.

Художники заметили эту особенность психики человека и стали использовать в своих творческих целях, делая, таким образом, сознательные акценты на тех деталях, которые они хотят особенно подчеркнуть. И наоборот, старались пренебречь тем, что в их творческой задаче второстепенно. Например, я ставлю перед собой задачу нарисовать не сюжет, а радость, не событие, а состояние. Можно это сделать в реалистической манере. Но можно пойти и другим путём, например, нарисовать радость в наивном искусстве, как детский рисунок. И то, и другое будет работать. Первое – через логику к сердцу, второе – прямо в сердце. В этом, кстати, импрессионисты ничего не изобрели. Человечество уже много сотен лет пользуется этим принципом. Впечатление мощнее и точнее логики.

Неслучайно, ещё в начале ХХ столетия известный французский художник Анри Матисс, побывав в России и познакомившись с русской иконой, воскликнул: «Мы открываем новое в изобразительном искусстве, а в русской (византийской) иконописи всё это есть уже много веков».

Иконописец пишет не портрет и не событие. Он хочет показать состояние, и в этом творчестве ему часто мешают тесные рамки реализма. Ему хочется писать точнее, ярче, понятнее сердцу. Ни в коем случае нельзя путать с западной чувственной, эмоциональной живописью. Западник изображает человеческие состояния, византиец пишет воплотившегося Бога. Даже когда создает образ Богородицы или святых, он пишет обо́жение. Обо́жение, которое невозможно отразить в реализме. Всё время будет получаться человек.

Но иконописец изображает не человека, а состояние. Он не скован законами пропорций и перспективы. Он подчиняет их своей духовно-творческой задаче. Делает перспективу обратной, ломает пропорции для того, чтобы сделать нужные ему акценты. Например, рисуя печально-умилительное состояние в наклоне головы Богородицы, он сознательно ломает линию глаз, чтобы Матерь Божия смотрела прямо на нас. В реализме это преступление, в иконописи и импрессионизме – обычный приём, ради конкретного результата. И самое главное – это работает и работает очень мощно и точно.

Почему я так много уделил внимания импрессионизму? Так как хочу сказать, что Бог – не материя, Бог – дух. К теме Бога нельзя подходить с мышлением патологоанатома. Его нельзя мыслить в таких критериях, категориях. Здесь нужен совершенно другой «инструментарий», категорически иной подход. Хочу сказать самую главную мысль: нельзя познать Бога логически. Логика может только говорить о Нём. О Нём, но не с Ним. Понимаете, Он в другом формате. Он не логичен, иррационален.

Он – Бог. Твой рассудок слишком узок, чтобы вместить Его. Ты будешь переживать всё время катастрофу, пытаясь логикой понять сверхлогику. Ты или сойдёшь с ума, или сломаешься и станешь безбожником, что, кстати, не лучше первого. Вера – это совершенно не то, что ты себе доказал. Вера – это состояние. Состояние очень реальное, это не умозаключение. Умозаключение – это философское понятие, в котором ты рассуждаешь, но не переживаешь. Вера – это событие, которое ты переживаешь очень реально, не отвлеченно. Со-бытие… Ты входишь в Бытие Бога, и это не фантазии, это твоя реальность, в которой ты находишься. Ты не думаешь об Этом, ты Это переживаешь.

Любопытный факт: один из ведущих сотрудников института мозга в конце своей научной карьеры сказал: «Я всю жизнь занимался мозгом, а надо было сердцем…» То есть ум человека, то, что определяет его «я», – не в голове, а в сердце. Сердце мыслит. Мозг анализирует, но окончательную оценку дает сердце. Сердце мыслит, видит, слышит. Кого мы называем «проницательным человеком»? Того, кто видит более тонко, чем просто предмет, событие. Это способность дать правильную оценку. Но такое состояние скорее харизматическое, чем логическое. Это не анализ, а чутьё. Это очень тонко, и это из сердца. Т.е. именно сердце – тот орган, который способен видеть тонкое, неуловимое. Бог находится именно в этой области. Не в рассудке (рассудок – слишком грубый инструмент, чтобы заниматься сверхтонким), а в интуиции. Интуиция – это ум сердца. Сердце так мыслит. И здесь разница между возможностями рассудка и интуиции, как у оптического микроскопа с лазерным…

Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть (Лк. 17, 21). Господь говорит о сердце, которое имеет способность переживать Царствие Небесное, то есть Бога. Это именно тот орган, который видит духовное.

Даже душевное недоступно рассудку. Чтобы слышать музыку Рахманинова, недостаточно быть рассудительным человеком. Её нужно слышать не ухом, а сердцем… Иначе ты будешь к ней равнодушен. Но духовная область ещё более тонкая, чем душевная. Здесь камертон вашего сердца должен быть настроен ещё более чутко. Религиозные люди знают, где находится Бог, и поэтому выстраивают свою духовную жизнь именно там – в сердце, мыслительной способностью которого является интуиция, природа которой харизматична.

Бог дал человеку рассудок, и мы пользуемся им как Богоданным инструментом. Другое дело, что мы должны понимать его ограниченность в тонких, духовных моментах человеческого бытия, особенно в отношениях с Богом. Состояние веры я не отделяю от состояния молитвы. Молитва, происходящая в сердце человека, выводит его в совершенно иную сферу бытия. Он мироощущает, живет по-другому.

Молитвой, происходящей в сердце, я называю именно Иисусову молитву, которая происходит безвидно, безо́бразно, бесчувственно и в то же время очень реально, не мечтательно. Вид, образ, даже чувство будут заставлять тебя переживать Бога очень грубо, по-человечески, так как Он не есть. Поэтому в духовной практике православной молитвы Иисусовой одним из главных условий является нахождение ума не в голове, а в сердце.

И здесь смысл не только в сосредоточении. Рассудок мыслит образами, логическими цепочками, которые будут постоянно отвлекать ум от главного. Но, что ещё очень важно, природа Бога такова, что она мыслится, переживается не в том формате. Она безо́бразна и в то же время очень реальна для того, кто в практике своей духовной жизни поймал правильный фокус своего духовного зрения.

Почему ты не видишь сердцем? Потому, что ты не привык, не научен им пользоваться, и в связи со своей незанятостью, неупотреблением нерв сердца стал атрофироваться. Если бы человека с рождения держали в совершенно тёмной комнате, его зрительный нерв отмер бы в связи с незанятостью. И человек сказал бы: «Я ничего не вижу, значит, ничего нет».

Это трагедия, но не катастрофа. Существуют реальные рецепты восстановления жизнедеятельности нашего сердца, не как насоса, перекачивающего кровь, а как органа духовного зрения. Нужно просто дать ему духовную работу. Православная аскетика даёт целый ряд рецептов для работы сердца. Это и пост, и труды для усмирения бунтующей плоти, и послушание, которое ломает наше ЭГО «Я», и многое другое. Но самым главным можно назвать молитву, которая должна практически переходить по мере духовного роста из области говорения в область состояния. Неслучайно словесная форма молитвы святых отцов по мере их приближения к Богу сокращалась и, в конце концов, переходила в форму благоговейного молчания, которое было глубже и богаче любого слова.

Говоря о самом высоком и тем самым как бы определяя вектор нашего духовного движения, сразу обращаю внимание на то, что духовное делание предполагает постепенность, огромное терпение, стабильность и избегание эмоциональной разгоряченности. Конечно, необходим совет тех, кто знает эту науку.

В сущности, Молитвой отцы называют именно молитву Иисусову, всё же остальное – псалмопением, как то: чтение Псалтири, канонов и акафистов. Псалмопение может быть подготовительной фазой перед молитвой Иисусовой, настройкой души на духовный лад. Но в связи со сложностью, повествовательностью текста оно мешает человеку войти в состояние безо́бразного мышления, которое необходимо для внимательной молитвы. Молитва Иисусова, в отличие от псалмопения, движется не поступательно вперёд, а по кругу, не выходя из простой короткой формы, которая сменяет одна другую, одну и ту же: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Что позволяет подвижнику уходить от образного, логического, сложного мышления во время молитвы в область безо́бразного, простого, точного.

Это не даётся легко и быстро. У некоторых это занимает годы, у других – десятилетия, даже при соблюдении главного условия постоянства. Кстати, постоянство, несмотря ни на что, и есть одно из самых главных качеств смирения. То есть когда человек определился со своей целью (Бог), он не сходит с заданного пути ни при каких условиях, даже если у него 10 лет ничего не получается, но он не отчаивается, не расстраивается, не опускает руки и всё же делает и делает своё дело. Это уже огромный результат. Он научается науке смирения, т.е. быть смирным, несмотря ни на что, мирным, мягким.

Это главное условие молитвы, её фундамент – смирение. Неслучайно, Господь сказал: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5, 3). Нищие духом, т. е. смиренные, наследуют Царство Небесное, значит, обретут молитву, как принцип Боговидения. Можно сказать, что смирение неотделимо от состояния молитвы. Держа внимательную молитву, подвижник подобен канатоходцу: чуть вправо или влево – и ты потерял опору. Он должен быть очень чутким, гибким, мягким. Это позволяет ему не испугаться, не сорваться эмоционально. Равновесие в теле, в душе, а иначе – падение.

Ни терпение, ни смирение, ни внимание не достигаются усилием воли, только долгим опытом делания, несмотря ни на что. Поэтому в науке Иисусовой молитвы очень важную роль святые отцы отдавали количеству, которое со временем через науку смирения переходит в качество. И неслучайно первым этапом молитвы Иисусовой они определили молитву словесную. То есть когда подвижник занимает максимальную область своего духовного пространства сначала просто произношением этой молитвы. Максимально, т. е. со временем непрестанно.

Это реальность, когда человек делает одно и то же много раз, это переходит в привычку. Как часто мы говорим: «Привычка – вторая натура». Привычное мы делаем уже бессознательно, интуитивно. Но мы это делаем, это уже делание, если мы наряду со словесной формой будем постепенно стараться держать внимание в словах молитвы. Ни в коем случае не вдумываться в глубокий смысл. Просто держать ум в словах молитвы, оставляя его простым, несложным. Наша интуиция перейдет из бессознательного в сознательное, умное. Мы станем привыкать к состоянию молитвы, оставаясь в нём дольше и дольше. Именно к состоянию. От говорения – к состоянию.

Хочу подвести итог. Бога нужно искать в правильном направлении, не в логике, а в сердце. Нельзя говорить о сердце только как об органе чувств. Оно мыслит, видит, слышит. Там наш ум, в более тонких его возможностях, чем рассудок. Рассудок рассуждает, ум (сердце) даёт окончательную оценку. Это, во-первых.

Во-вторых, ум сердца нужно развивать. Это не происходит легко. Нужен духовный труд, который на всю жизнь, долгий и стабильный. В наставлении монахини Иулиании (заведующей иконописной мастерской Троице-Сергиевой лавры) есть такие слова: «Если ты хочешь научиться писать икону, тебе нужно делать это как можно чаще и усердней». Царствие Божие нудится, и употребляющий усилие достигает его.

И еще один важный момент. Не нужно быть чрезмерно серьёзным, зажатым, замороченным. Духовный труд должен идти просто, несложно. На Афоне один молодой монах говорил мне, что когда он попал в послушание к старцу Греку, то стал пылко его расспрашивать, как творить Иисусову молитву, на что тот очень просто ответил, вот так: протянул вперед руку с четками и произнес: «Кирие Иису Христэ, элейсон мэ». Но молодой монах начал допытываться о технике, дыхании и опять услышал в ответ: «Кирие Иису Христэ, элейсон мэ». То есть старец акцентировал внимание на главном, на том, что этим нужно заниматься много, долго, стабильно и иметь ум логически простым, не замороченным. Бог не видится сложным умом. Ум должен быть чистым, простым. Блажены чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8), – говорит Слово Божие.

И самое главное: это правда. Правда, подтверждённая тысячами православных святых. Людей таких же, как мы, но через подвиг, искренность, постоянство достигших состояния обо́жения. Когда Бог из трансцендентного, далёкого становится твоей реальностью, Богом – не идеей, а Богом Личностью уже без всяких сомнений.

Тогда ты воскликнешь: «Как я мог раньше быть неверующим?!»

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Август 2015 г.

День был пасмурным, сырым и серым. Нет. Он был совершенно мрачным, черным. Этот день был невыносимым. Машина двигалась по городу уныло и монотонно. Я хотел, чтобы она ехала еще медленней, чтобы автомобиль совершенно остановился, повернул обратно – только не туда…

Меня везли на отпевание маленького четырехлетнего мальчика, которого выкрал маньяк, зверски издевался и жестоко убил, размозжив маленькую детскую головку молотком. Три дня город помогал родителям, молодым людям, разыскивать их ангелочка. Никто и не предполагал, что он находится совсем рядом, в погребе соседского дома, в страшных мучениях, в детском ужасе, леденящем кровь. Мы ехали туда.

Просто исполнить обряд и молча уйти права не было.

– Вы должны, батюшка, вы обязаны успокоить родителей. Скажите им слова утешения, поддержите.

Я должен что-то сказать, объяснить случившееся, связать с промыслом Божиим, с Его ролью, замыслом в этой страшной трагедии. Если имя Ему Любовь, то как это всё объяснить, соединить?

Я был должен…

Но я – лишь молодой священник с совсем коротким жизненным опытом. Я очень слаб, я ничего не могу, я не хочу выходить из машины. Ну что же я им скажу, чтобы не оскорбить, не обидеть в такой момент пустым словом, пусть высоким, но пустым. Чуть-чуть не так – и в этом зыбком положении, когда все нервы натянуты как струна, необдуманное слово может не утешить, оно может оскорбить, убить.

Они, наверное, тогда плохо разбирали слова. Передо мной были два получеловека: полумама и полупапа над маленьким гробом.

Полу – потому что они сознанием только наполовину были здесь. Они были как пьяные, как в тумане. В критической ситуации включилась защитная реакция организма: притупилось сознание. Иначе сердце бы разорвалось, оно не перенесло бы проблемы в полном объёме, во всей остроте.

Я должен был, мне сказали, что я обязан их утешить. Ничего я не мог. Просто молился, старался читать ровно, лишь бы самому не разрыдаться и не усугубить и без того тяжелую ситуацию.

Прочитал, пропел отпуст, аминь. И всё, что смог сказать, я сказал в несколько слов: «Ваш маленький сынок сейчас там, где не плачут, не оскорбляют, не делают больно, где не убивают детей. Он теперь там». И всё.

Тогда мои слова закончились. Но именно тогда передо мной стали вставать вопросы: «Почему?» Вопросы, которые человек всегда задавал Богу в ситуациях критических, тяжелых, невыносимых, когда эти вопросы человек уже не задаёт, он их кричит вверх! Кричит с укором, с упреком, даже со злобой! Ну почему?

Ведь имя Тебе – Любовь! Ведь Ты всё можешь! Почему же, ответь.

ПОЧЕМУ?

Я стал задавать вопросы, а ОН постепенно, очень терпеливо стал на них отвечать. Начиная с самых простых, грубых, до более тонких, духовных.

Я стал отчасти понимать некоторые ПОЧЕМУ. Это делает меня немножко сильнее, непротиворечивее в сторону Его. А иногда даже, когда моя грубость бывает способна заглянуть в тонкие моменты Его промысла о человеке, сердце способно смягчиться признательностью, благодарностью к Нему! Даже в минуты скорби и несчастья становится способным сказать: «Слава Богу за всё!»

Итак, почему же?

С самого простого.

Почему вообще существует боль? Для чего?

Если человек создан для радости благим Творцом?

Вот именно потому.

Чтобы быть в радости, нужно находиться в условиях, дающих эту радость, и, наоборот, нарушая, разрушая принципы радости, мы получаем её отсутствие, то есть скорбь.

Человеку после грехопадения трудно об этом рассуждать своим огрубевшим умом, а иногда просто не хочется трудиться ленивым сердцем над этими вопросами. Пусть всё течёт, как течёт. Но когда Бог не может объяснить через разум, достучаться в сердце человека в его грубом, скотском состоянии, Он бывает вынужден действовать через инстинкты, один из которых называется инстинктом самосохранения.

Почему в физиологию человека заложена зубная боль? Потому что не будь её, наших зубов хватило бы на неделю, может, на месяц. Мы грызли бы кости, камни, гнули железки и лишились бы своих зубов.

Но любящий Бог, когда мы не слышим Его тихого голоса, начинает кричать нам через эту боль: «Стой! Остановись! Так нельзя, опасно для тебя». Также любая другая физиологическая боль, например, боль в сердце. Мы можем бежать к какой-то цели, бежать-бежать, ускоряться, исчерпав резервы организма, дойдя до критической фазы, когда сердце может просто надорваться и лопнуть, и в этот момент Господь кричит нам через сердечную боль: «Стой, чадо, остановись, сейчас ты надорвешься, присядь, отдышись, Я беспокоюсь о тебе!»

Так во всем с любой физиологической болью.

Но и с душой то же самое. Любое нарушение нравственного закона принесет боль. Боль как крик от Него: «Чадо, так нельзя, противоестественно, остановись!»

Боль предательства, боль ревности, зависти, обиды, боль гнева, как отсутствие мира в сердце, и так далее.

Иногда любящие родители, наблюдая, как чадо, делающее первые шаги в жизни, не имея опыта боли, упорно лезет туда, где опасно. Так вот, мама и папа, не находя средств в одолении упрямства своего карапуза, позволяют ему малый опыт своеволия. Пусть его слегка ударит, чтобы потом был осторожней, внимательней, сохранней. Сердце родителя разрывается от детского плача, но он идёт на это в малом, чтобы потом не хлебнуть полной чашей в большем.

Все просто и понятно, но есть еще ПОЧЕМУ!

Почему страдают праведники, почему невинные?

ПОЧЕМУ?

Почему Христос зовет нас в Царствие Небесное и тут же предлагает крест?

Почему Его радость в антиномии проходит через крест?

Это очень сложно для нас, более того, противоестественно. Господи, мы не можем Тебя понять, а, не поняв, как принять?

ГОСПОДИ, ПОЧЕМУ?

Перед моими глазами стоят родители молодой девушки, которая покончила с собой. В молодом, цветущем возрасте ещё бы жить да жить и вдруг… В последнее время это случается всё чаще и чаще. Я боюсь осудить, поэтому пытаюсь понять, почему она или он стали способны на этот шаг. Но шаг этот – всего лишь миг. Что было до того, как человек переступил этот порог? Бывает так, что до этого, уже давно он умер. Он еще ходил, моргал, передвигался в пространстве, ел, пил по инерции, но душа уже переступила точку невозврата, и самоубийство было уже логической точкой.

Любая болезнь сопровождается болью как сигналом, как набатом: ты болен, нужно срочно лечиться, иначе летальный конец. Болезнь души тоже сопровождается болью и часто даже более сильной, чем боль физическая. И тогда кажется, что лучше бы болела рука или нога, но только не душа. Эта боль в своих критических фазах может доходить до того, что становится сильнее, чем естественный для человека страх смерти. Бывает так невыносимо, что смерть видится как выход.

Другое дело, куда ведёт этот выход. Но человек об этом не думает, ему очень больно, и поэтому ему нужен быстрый выход.

Она болела и поэтому умерла. Но в чём её нездоровье, почему? Я позволю себе высказать одно понятие, которое на первый взгляд покажется безумием. Но я говорю именно так. Её негативный опыт боли, который привел к страшному концу, случился вследствие отсутствия позитивного опыта боли.

Вот эту безумную фразу я и хочу сейчас объяснить.

Мы возвращались из паломничества со Святой Афонской Горы. Прошедшие дни поставили перед моим попутчиком, человеком не глубоко воцерковлённым, много вопросов, о которых он думал и спрашивал меня.

В частности, мужчина не мог понять причин, целей такой крайней аскезы, с частными примерами которой нам довелось столкнуться: «Я не понимаю, зачем чрезмерно подвизаться. Ну, молились бы для души, трудились в радость. Зачем усугублять, почему на грани?»

Так вот, дорогой мой, почему; постарайся понять, что я тебе скажу: их цель, их радость, как и наши с тобой, состоят в соединении с Богом, там Рай в Боге, там наслаждение – Царствие Небесное.

Но соединиться с Ним мы можем только по подобию, когда мы становимся подобны Ему в свойствах своей души. Подобное соединяется с подобным и, наоборот, противоположности отталкиваются.

Нас можно взять в Рай, искусственно поселить в нём, но если наше внутреннее состояние будет противоположно Богу, мы не найдем там покоя. Мы будем в противоречиях, а противоречия принесут дискомфорт и боль, и Рай станет адом. Так вот, соединиться с Богом мы можем только по подобию.

А если Он – Любовь?

И в чём главное свойство любви, я бы сказал, её смысл?

В жертвенности.

Жертвенность – главная примета, через которую мы можем увидеть присутствие любви, её наличие, качество. Только там, где есть жертвенность, есть любовь. Иначе всё – иллюзии, обман, что-то другое. Мать жертвует своим сном, силами, привычками, здоровьем ради любимого дитя. Она его любит, поэтому иначе не может – это закон любви. Она даже умрёт за него, не раздумывая, потому что иначе просто не может быть, она пленница любви. И этот плен, хоть и бывает тяжёл, подчас невыносим, – он доброволен, он желанен.

Я скажу больше: он приносит радость. Как искренне любящий молодой человек мечтает не только говорить слова любви, он жаждет подвига за неё, страданий, он желает умереть за неё. Потому, что его настоящая любовь понуждает его к действию, и это действие – его радость, его смысл.

Но наше богоподобие, наше состояние любви не должно быть иллюзией, философской идеей. Оно живет, действует только в бытии. Любовь должна проявляться, она должна быть. Она должна стать нашим БЫТИЕМ со всеми своими свойствами и приметами, главной из которых является жертвенность.

Хочешь быть Моим учеником, бери крест и следуй за Мной. Господь не говорит: не хочу тебя видеть без креста – просто ты будешь не подобен Ему. Ты будешь другим, ты не будешь любовью, которая не бывает без жертвенности.

Святые, понимая это, очень глубоко, чутко переживая, искусственно, через аскезу принимали на себя подвиг жертвенности. Они стимулировали этим в себе жертвенность, воспитывали, дергая за её струнки, тревожили эти стороны души, чтобы воспитывать её в себе, взращивать.

Жертвенность – это пища нашего богоподобия, энергия.

Святые это понимали, желали, искали.

Но наши души, простые, смертные, тоже должны иметь эту пищу, энергию. Иначе статическое состояние нашего внутреннего мира станет болотиться, загнивать, умирать, приведёт к непоправимому. То есть наша жизнь есть постоянное умирание через жертвенность. Проявление нашего настоящего бытия, бытия по Богу в умирании ради Христа.

Это – настоящая жизнь, смысл.

Теперь я понимаю смысл, причину страданий.

Душа, способная страдать, находящаяся в жертвенности, – это живая душа, в ней есть любовь, в ней живет Бог, в ней происходит жизнь, в ней есть смысл.

Я стал задавать вопросы, а ОН постепенно, очень терпеливо стал на них отвечать. Начиная с самых простых, грубых, до более тонких, духовных.

В середине ХХ века во время страшной мировой войны, когда человечество допускало ужасные, страшные действия в отношениях между отдельными личностями, между народами, странами, людские жертвы исчислялись миллионами: гибли старики, женщины, дети. В это ужасное время в тогда ещё молодом иеромонахе Софронии Сахарове тоже родился вопрос. Вопрос как протест, вопрос как крик туда, вверх –

ПОЧЕМУ?

Господи,

ПОЧЕМУ?

Почему мне, грешному, ничтожному жалко, невыносимо?

А где же Ты? Почему Тебя нет? И тогда он увидел Бога, распятого на кресте, Который сказал отцу Софронию: «Разве ты распялся за них?»

Он увидел Христа не того, исторически далекого в двухтысячелетней давности, Который когда-то распялся за нас. Он увидел Христа сегодняшнего на том же кресте, в той же жертве.

Это не Он заставил людей воевать, убивать, зверствовать. Он всего лишь оставил их в своей воле. Оставил, чтобы достучаться до сердец человеческих. Чтобы докричаться до них. Бедные мои, несчастные, поймите вы, наконец, как вы больны. Вам совершенно нельзя жить самим: как вам кажется правильным, как хочется. Вы обязательно начнёте все делать не так, начнёте ссориться, враждовать, убивать. В вас это есть. Во всех, во всех, … в каждом.

Вместе с матерью замученного младенца туда, вверх, с протестом кричала и мать маньяка: «Господи, почему? Ведь он был прекрасным малышом, добрым подростком, почему он стал таким и совершил то, что совершил?»

Почему?

Почему?

Почему?

Потому, что это есть во всех нас после грехопадения. Мы в ненормальном состоянии, мы все способны на грех, на убийство. Бог сдерживает наше буйство, и мы в благополучии начинаем думать, что всё хорошо, благополучно. Наш инстинкт самосохранения притупляется, кажется, что всё идёт само собой, всё в порядке.

И тогда, чтобы всколыхнуть в нас остроту видения проблемы, Он не наказывает, Он просто отходит в сторону, и мы начинаем наказывать сами себя, доходить до ужасного, и в этом ужасе начинаем кричать:

ПОЧЕМУ?

Почему Ты оставил нас?

Потому, что победа еще не одержана, поле битвы – сердца наши, и Бог не может без нашего добровольного участия одерживать победу. Он связан нашей свободой. Он может только кричать нам, упрашивать нас, предлагать помощь.

Господь кричит нам о том, что положение очень серьёзное, настолько критическое, что Он не сходит с креста, и Он на кресте не за Себя, а за наши же проблемы. И как две тысячи лет назад там, на Голгофе, опять получает плевки от людей.

Плевки и обиды, непонимание того, что во всех бедах виноваты сами люди. А Он кардинально не может ничего исправить без нашего участия, без нашего труда.

Возвращаясь памятью туда, на то отпевание младенца, я невольно ставлю себя на место его родителей, на место его самого, на место матери убийцы, на место маньяка, и везде мне находится место, потому, что я человек. Человек ещё с маленькой буквы, тот, в котором есть поражение природы. Есть болезнь страшная, ужасная. И если я увижу это очень остро, чутко и буду лечиться с помощью Божией, то есть соблюдать Его рецепты, Его предписания, я смогу её победить. И, наоборот, если всё будет пущено на самотек, болезнь будет прогрессировать, развиваться, и произойдет ужасное – из богоподобного существа я могу стать скотом, зверем, уродом.

Процесс выздоровления предполагает принятие горьких лекарств, процедур, соблюдение режима. Всё это ограничивает мою свободу, моё «хочу». Но и даёт результаты. Я начинаю чувствовать себя хорошо, у меня повышается настроение, появляется чувство радости, и вместе со мной радуются и мои близкие, и мой Доктор – Господь Бог.

Ему же слава во веки веков. Аминь.

 

Протоиерей Сергий БАРАНОВ.

Июль 2013 г.