Рубрика: Вопросы

– Я здесь мало с кем разговариваю, очень много думаю, и поэтому все разговоры внутрь перемещаются, в голову, и продолжение коротких разговоров воображение само придумывает внутри. И оно всегда в мою пользу.

– Я вам уже говорил, что нужно понемножку уходить из головы в сердце. Горе от ума, когда у нас много мыслей. Вроде умные, а делаем много глупостей. Некоторые думают, что много мыслей – это хорошо, значит ты умный. Горе от ума, это «винегрет». Господь говорит: «Блаженны чистые сердцем». Чистое – это не значит только от греховных помыслов, чистое – это значит простое, в котором не только не чистых помыслов нет, а много помыслов нет. Иначе и из хороших помыслов можно создать бардак. Человек думает, думает, думает и обязательно что-нибудь надумает. Поэтому мы практикуем молитву, чтобы как-то управиться с помыслами, как-то научить их останавливаться. Но это долгий труд. Это возможно, но только очень долго нужно этим заниматься. Если мы даже с нейтральными не можем справиться, а уж такие яркие греховные помыслы, как обиды, страсти? Мы вообще тогда им рабы, не можем остановить обиду или страсть. Чтобы решиться на бегство из рабства, нужно очень сильно утомиться от этого рабства, потому что каждое бегство сопряжено с риском – догонят, поколотят и вернут. А кто может решиться? Только тот, кто выстрадался, которому все равно – побьют его, накажут, вернут, он уже не может просто терпеть. Почему Господь не отнимает у нас сразу наши грехи? Чтобы мы выстрадались. У Адама с Евой этого не было. Они не выстрадали свою святость, она была дана им даром, без труда. А у святых отцов святость была уже приобретена потом, кровью, слезами. Когда блудный сын на чужбине дошел уже до того, что даже со свиньями готов был есть, это какая-то крайняя точка, а потом и эту пищу у него отобрали, тогда он сел и заплакал, говорит: «Господи, до чего я дошел? Пойду, вернусь хоть рабом к своему отцу, лишь бы вернуться». Он сильно исстрадался. Никуда бы он не двинулся, если бы не исстрадался.

Поэтому мы иногда не понимаем Бога, почему он попускает нам тяготу наших грехов, тяготу наших несовершенных отношений. Он попускает, чтобы мы исстрадались, чтобы мы просто это возненавидели. У меня был случай в жизни интересный. Мы были тогда еще неверующими. У моей супруги, матушки Натальи, умер дедушка. Я не знаю, почему Господь попустил, но он стал каждую ночь ко мне приходить. И вот мучает меня, гоняет. Я стал просыпаться от того, что кричу. Наталья говорит: «Что с тобой?» Я говорю: «Опять ночью это было». Так было какой-то период времени, и наступила крайняя точка – в очередной раз я опять сплю, он опять приходит и гонит меня с леденящим страхом и загоняет меня в тупик: справа – стена, слева – стена, впереди – стена, а сзади – он. И бежать некуда. И вот я оборачиваюсь, а он ко мне идет, страшный. Это, конечно, не он, а бесы. Все – тупик, некуда. И мне как будто какой-то голос говорит: «Ты не бойся, иди на него». А мне уже можно было это не говорить, мне все равно некуда идти. И вот, как заяц загнанный на волка кидается, уже ему бежать некуда, я в каком-то отчаянии повернулся к нему и побежал. И он шаг назад, два, назад, назад, все. И больше с той ночи ни разу не снился, вот просто ушло и все. Но мне нужно было исстрадаться, дойти до такой точки, и эта точка дала мне решимость не от моей мужественности, мужественности не было, был страх. А решимость появилась от безысходности, некуда больше, все. Я недавно кому-то из сестер говорил, она тоже переживала страх. Я говорил: «Поймите, этим силам дано нас только пугать. Им не дано Богом что-то нам сделать, только пугать. Поэтому потерпите в надежде на Бога, и все пройдет. Поэтому эти мысли – пусть они тебя утомят. Эти непослушные мысли, которым ты говоришь: «Стой, я тебе запрещаю!» Они даже не оборачиваются на тебя. Куда захотела, туда и пошла. Человек, который исстрадался, начинает искать средства бегства из плена.

У меня дедушка, отец о. Кирилла, попал в плен, в Германии, полтора года, оказывается, еще в плену был. А мы не знали, думали, он погиб под Смоленском, пропал без вести. И только несколько лет назад о. Кирилл нашел в архивах его личное дело из немецкого концлагеря, даже фотографию. В личном деле было написано, что он предпринял попытку бегства, его поймали, избили, изуродовали и перевели в штрафную роту в этом же концлагере, и уже там через полтора месяца он умер. Бежать в чужой стране? Это было на территории Германии, куда бежать? Там одни немцы, ни спросить не можешь, ни переодеться не можешь, даже если переодеть – он и на фотографии такой скелетик по виду, – куда бежать? Логически он, наверное, все это понимал, но он ушел на войну, а бабушка была беременна о. Кириллом. Он ушел на войну и даже не узнал до смерти, кто у него родился, мальчик или девочка. Он знал, что она беременна, что она осталась в России. Полтора года в немецком плену, он уже посчитал, что у него кто-то уже родился, что он молодой папа. И вот эта неимоверная тоска, желание вернуться любой ценой даже превозмогло страх, что его при бегстве или расстреляют, или изобьют до полусмерти, что и случилось. Вот это желание вернуться превозмогло все, и он побежал.

Господь попускает, чтобы мы замучились в этом плену греха. Может быть для некоторых людей, которые не знают Христа, это состояние греха притуплено. Им кажется, что все нормально. Но есть церковные люди, которые хоть в какой-то степени переживали благодать, для которых это не только страничка в жития святых, это их личный опыт – переживание этой святости, чистоты, света в контрасте с мраком греха. Те люди, которые это отчасти знают, они уже начинают тосковать по этому, страдать, томиться, им хочется это вернуть, им хочется убежать, даже с риском для жизни, с риском быть пойманными. Они тогда ничего не боятся. Тот, кто исстрадался, тот как заяц на волка скачет, загнанный, так и человек, который исстрадался от своих грехов, перестает бояться. У нас во дворе, когда я был маленьким, жил мальчик, у которого не было папы, а мама была алкоголичкой, и ребенок жил на улице. Он был небольшого росточка, его все обижали, били. А потом он вырастает, и из него выбили страх. В какой-то момент он встал и пошел на тех, кто выше его на голову, и сам стал всех бить. Это случай из моей жизни. Он не стал сильнее других, он стал смелее других. Он преодолел свой страх. Но чтобы преодолеть, – даже само слово «преодолеть» – как будто покорить какую-то вершину, – для этого нужно пострадать. Нужно потомиться, преодолеть в первую очередь самого себя.

Господь апостолам перед вознесением сказал такие слова: «Не печальтесь, я вернусь, сначала пошлю вам Святаго Духа, потом у нас будет встреча. И тогда вы меня ни о чем не спросите, потому что все будет очень понятно». Действительно, наверное, все понятно.

У нас столько вопросов… Мне кажется, у святых не было столько вопросов. Когда происходит встреча со Христом, ничего не хочется спрашивать, единственное, что хочется сказать, – это «прости», и все. В какой-то момент, когда эта встреча уже очевидная, тогда уже и «прости» не надо говорить, тогда вообще ничего не надо говорить. Один посмотрел на другого – и все понятно, и «прости» понятно, и «прощаю» понятно.

– Наверное, у каждого жизни было состояние, когда болит душа. Что делать, когда тебе очень плохо?

– Когда что-то болит – к доктору надо. Симеон Новый Богослов говорил такие слова: «Бывают люди, которые еще физиологически живы, а душа их уже в аду». Страшные вещи. Но это уже как бы крайняя ситуация. Почему у нас душа болит? Она болеет, страдает. И эта боль нам дана Богом, чтобы искать, во-первых, причину, во-вторых, средства к излечению. Если Бог не дал бы нам зубную боль, мы бы выкрошили свои зубы, грызли бы все подряд; если бы Бог не дал нам сердечную боль, физиологически, мы бы не поняли, что бежим, бежим, бежим, а сердце уже истощило все резервы, и оно начинает через эту боль кричать: «Стой, остановись, мне нужно отдохнуть, сейчас я лопну». Если бы у нас не было боли, оно бы лопнуло. Также и боль души нам дана как нерв, который говорит: «У тебя что-то болит, значит что-то не в порядке, ищи причину, а потом средства, чтобы это исправить». Причина – это неправильная жизнь. Бог нас и создал, чтобы мы действовали так, а мы наоборот делаем. Нужно вернуться к первообразу. А почему Бог дает длительную боль? Чтобы у нас чувство сохранности закоренилось. То, что легко обезбаливается, то очень невнимательно потом переживается. Если болит, первое – иди к духовнику, как к врачу, расскажи свои симптомы, он назначит лечение, исполняй.

– Сколько у духовника может быть духовный чад?

– Шестнадцать (шутка). Главное, чтобы они его не «доканали». Знаете, что самое тяжелое для духовников? Если они не чокнутые. Очень тяжело ответственность нести. Чтобы не сказать глупость, чтобы не сказать во вред, чтобы не просто повелевать, решать судьбы безответственно. Когда ты сам на Страшном суде, боишься ошибиться, влезть в чужую судьбу, сделать глупость. Это самое тяжелое. И в то же время просто отвернуться нельзя. Между этими двумя точками постоянно мучаешься. Некоторые люди думают, что у нас там, в кармане таблетки от всего, от всех вопросов. Если бы так было, было бы легко. Я бы все отдал. Вот эта ответственность очень тяжела, чтобы не ошибиться, глупость не сделать. Это как плохой врач навредит – человек потеряет здоровье, духовник навредит – человек может потерять жизнь вечную. И некоторые неправильно понимают, что какой бы священник что бы ни сказал – все от Духа Святого. Откуда же у нас тогда ереси, расколы, глупости всякие. Значит, все немножко сложнее.

– У меня сердце очень злое. И я умом понимаю, смиряюсь вроде умом, внешне, а сердце у меня просто вулкан.

– Не получится просто смиряться, не получится просто молчать. В какой-то момент оно будет у тебя взрываться. Этот вулкан будет кипеть, кипеть, доходить до критических фаз, потом будет выплескивать такую лаву, что только держись. Не получится. Если человек пытается найти сердце и держать там Иисуса Христа, его сердце становится мягким, нежным. У нас сейчас сердце внутри как камень, только бухает. Чтобы оно стало мягким, туда Христос должен придти. Я не знаю другого средства, кроме Иисусовой молитвы, кроме как направить ум в сердце и встретиться там со Христом. Может, есть другие средства, наверняка, но для себя я не нашел. Я пытался что-то делать, ничто мне не помогает. Только там, для меня лично, возможна встреча со Христом, и когда эта встреча там происходит – сердце может измениться. Все остальное у меня не получается. Хотя я искренне этого хочу, но другие средства мне не помогают. Говорят, исполни заповеди и тогда Бог с тобой будет. Но у меня не получается исполнять заповеди. Все время не получается. Я прихожу к тому, что и не получится. Это может сделать только Христос. Если будет в сердце – Он может это сделать. У меня не получится. Я плачу, психую, злюсь, пытаюсь начать заново – и ничего не получается. Опять все на круги своя. Поэтому я не знаю другие средства, как только понуждать себя к заповедям, исполнению заповедей и практиковать молитву, обязательно. Без молитвы я не верю, что что-то может получиться. Могут быть добрые намерения, желания, но на уровне намерений и желаний все это и остановится.

– Что значит соединить ум с сердцем? Просто у меня всегда такое впечатление, что я стучусь в сердце, бьюсь, бьюсь и без результата. Может, я не то делаю.

– Ты не бейся, ты кротко стой у сердца. Ты сейчас сказала: бьюсь, стучусь. Это говорит о том, что ты раздражаешься, раздражаешься на свой неуспех. Заводишься. Так туда не входят. Должно быть смирение, тишина. Научись сначала быть мягкой, в любой ситуации, хоть вниз головой в ад летишь – все равно сохрани надежду на Бога, что Он тебя спасет. Не заводись, не сердись, это очень важно. Знаешь, вот искать умом сердце – это как по проволоке идти. Нельзя по проволоке идти в спазме, человек должен быть гибким, как только ты спазмировалась, все – ты упадешь, гибкость должна сохраняться. Но еще я скажу, что для этого нужно иметь много, много, много практики. Это такие тонкие вещи, которые нужно прочувствовать. Ты видишь, что тебе помогает, видишь, что тебе мешает. Нужно оставаться мягким, несмотря ни на что. Но нужно очень много практики.

И еще я скажу важную вещь. Благодать не приходит тогда, когда ты спланировал ее приход. Нет, она придет тогда, когда решит. Придет иногда совершенно неожиданно, просто за твое терпение, смирение, может также потом уйти. Еще есть одно выражение, очень хорошее, евангельское: «Царство Божие не приходит внешним образом, приметным образом». Обычно бесы стараются прийти яркими впечатлениями, прельстить. Благодать настолько деликатна, что ты даже не видишь, как она пришла, просто потом видишь, что ты уже в ней. Сам ее приход бывает кротким, мягким.

22 июля 2018 года

Когда мы говорим о вопросах веры, мы говорим не теми понятиями, не теми категориями. Нам кажется, что можно обрести веру, услышав кого-то. Но это не вера, это сочувствие чужому опыту, или, можно так сказать, доверие чужому опыту. Вера – это не усилие, которое ты над собой делаешь, чтобы убедиться в том, что не входит в размеры твоей головы или твоего сердца, вера – это такое духовное состояние, молитвенное, при котором просто уходит неверие и наступает вера. Опять же мне очень сложно это объяснить, это каждому нужно просто пережить. Вера – это не логика, не умозаключение, не доверие к чужому опыту, вера – это состояние, как харизматическое осенение.

Настоящая вера – это состояние просвещения ума и сердца. Тогда человеку не нужно убеждать самого себя, ему не нужны логические доводы и объяснения, ему вообще все это не нужно, он просто стал верующим и все.

На Афоне произошла смешная ситуация: на Святую Гору приехал француз, какой-то очень образованный человек, атеист, его жизнь стала подходить к концу. И как любой человек, жизнь которого приближается к логическому завершению, он начал задумываться: «А для чего я живу, для чего я родился, для чего вообще профессорство у меня, если все кончается?» Он стал задумываться, искать, в том числе искать веру, которой у него не было. Весь его профессорский ум был выстроен в плоскости логики, но Бог не логичен, Бог сверхлогичен, и он никак не мог его найти, и поехал на Святую Гору Афон. Там обошел всех старцев, чтобы они его убедили в существовании Бога, показали веру, и никто из старцев не смог ему ничего доказать, вернее, – он не смог ничего услышать, говорить-то ему говорили, но он не способен был слышать. И вот он приходит в последний монастырь Дохиар, в котором находится икона «Скоропослушница», это полтора часа вдоль моря от нашего русского монастыря. В монастыре Дохиар до сих пор живет старец с детским разумом, полунаивный, полуюродивый такой, как ребенок, отец Харалампий, он еще остался от прежнего братства, старожитель, маленького росточка, грек, невзрачный, как ребенок. Первое мое знакомство с ним было, когда я пришел в Дохиар, а там реставрировали росписи, внутри храма стояли леса. Я захожу в этот храм и первый, кого я вижу, это был Харалампий. Он уже старческой походкой мне навстречу бежит и кричит по-гречески: «Смотри, осторожно, тут железная балка, можешь головой удариться», я нагнулся и прошел. Второй заходит, и он ко второму также бежит, страхует; и так всю службу бегал, всех предупреждал, кто заходит, кто выходит, и кончилось тем, что он под утро сам в эту балку бахнулся и упал навзничь. Это взрослый ребенок, он еще жив, отец Харалампий. Он не скажет никакого мудрого поучения, он не разбирается в сложном богословии, у него совершенно другая харизма.

И этот француз приходит в монастырь Дохиар, и ему попадается не старец, не богослов, а как раз этот ребенок с наивными детскими глазами и с возрастом под девяносто лет. И он говорит: «Что ты пришел?» – «Я ищу веры, я профессор, я знаю об авторитете Афона, хотел бы, чтобы вы меня убедили». В монастыре Дохиар есть возле храма колодец очень глубокий – когда-то в монастыре была проблема с водой, отцы молились, и Архангел Михаил показал им это место, и теперь у них есть вода из этого колодца, хорошая вода, вкусная. И отец Харалампий подводит его к этому колодцу и, как наивный человек, говорит: «Ну как ты не веришь в Бога, вот этот колодец нам дал Архангел Михаил, у нас не было воды, а теперь полный колодец». И этот профессор говорит: «Ну да, рассказывай мне, про Архангела Михаила, про колодец, вот он прямо вышел с лопатой и выкопал вам этот колодец». И вдруг этот скепсис, эта ирония профессора настолько разъярили Харалампия, он взял его за плечи, такой маленький, стал трясти и кричать: «Как ты смеешь не верить в Архангела, как ты смеешь не верить в Архангелов», зачерпнул воды и говорит ему: «На, пей!» Этот профессор выпил воды и стал верующим. Как он стал верующим? Это из области «Как я вчера этого не видел?», это харизматическое чудесное явление – был неверующим и стал верующим.

В сторону Бога в какой-то части можно идти, пользуясь разумом, но Бог видится не разумом, нужен более тонкий инструмент, и этот инструмент находится в сердце. Поэтому все православные творили молитву в сердце. Это традиция до сих пор остается на Святой Горе, когда внимание человека направлено в поисках Бога не вперед, а внутрь.

– В вашей книге, в одной из глав, монаха, который собирается выйти на борьбу с грехом, вы сравниваете с воином, который пытается противостоять целому войску. И вы пишете, что если этот воин противостанет целому войску, то эта армия просто сметет его, нужно бежать и потом лезть на дерево. Для меня это было, как выход в другое измерение, когда ты не просто бежишь по плоскости как муравей, а куда-то залезаешь. Эта армия муравьев промчится, а Господь тебя поднимет, образно говоря, как где-то в Псалтири сказано, что Господь – как крепкая башня. А вот сейчас вы говорите про какой-то другой уровень?

– Я вам сейчас искренне скажу, что когда я это писал, я не знал еще другого. В какой-то момент мне попался Симеон Новый Богослов, который говорил об этом, и помню, что я даже ему противоречил, я его не понимал. Да, просто бегание греха это благочестиво, но не безопасно. Поэтому святые все настраивались не на праведность, а на святость. Их не удовлетворяла праведность, потому что они понимали опытно – чем больше они пытались быть праведными, тем больше они ощущали свою несостоятельность. В каких-то грубых вещах, моментах у них это получалось, но понимаете, чем человек чище живет, тем он начинает тоньше видеть. И они начинали видеть свою червоточину в таких тонких вещах, в таких утонченных моментах, что они ужасались и плакали. Если их раньше удовлетворяло хотя бы не поссориться ни с кем, потом их стало ужасать даже мысль о ссоре, еще более тонкие вещи, даже не мысль, а сатана может действовать через тонкие впечатления. Чем человек начинает чище жить, практикует это, тем больше его начинает надрывать, оскорблять даже малейшая ошибка. Мы с вами очень легко соглашаемся на грех, очень легко идем на исповедь и говорим: «Что-то даже слез нет». Я, как духовник, часто бываю свидетелем, да и сам исповедуюсь, слишком быстро мы привыкаем к греху: «Ну все мы грешники… Но Бог и грешников любит». А у святых настолько утончается сердце, настолько они начинают чутко переживать, чувствовать, что и малейшее предательство Бога для них – это уже нож в сердце. Чем нравственнее человек, тем у него критерии поведения более возвышенные, согласитесь. Человек, который привык жить безнравственно, плохое сделает легко и даже не обратит внимания.

Святые приходят в такое состояние, когда для них даже не мысль, а просто движение сердца уже стыдно, соприкосновение рукой для них уже стыдно. Это то, на что мирские люди даже внимания не обращают.

Ветхозаветные фарисеи, саддукеи соблюдали больше нас, но не имели результата, потому что все это мы должны соблюдать, но не это главное. Христос – главное, Христос может все победить, но когда Он будет в тебе. Это называется обожение. Когда ты и Бог – одно. Это как природа Иисуса Христа, феноменальное чрезвычайное состояние, когда Бог соединился с человеком и стал Богочеловеком. Он не стал только Богом, Он не стал только человеком. Это догматическое понятие нашей Церкви. Он стал Богочеловеком, не слитно, не раздельно, две природы соединились в одно. Примерно, нечто подобное происходит со святыми, они не своими силами творят чудеса, не своим светом светятся, вот нимб – что это такое? Это свечение светом Божественным, Христовым.

Современный человек очень раним, очень нежное существо, и чтобы совершенно не ввергнуть его в бездну отчаяния, духовники стали говорить: «Ну, знаете, Бог милосерд, может быть, Он всех спасет, все спасутся». Но Евангелие говорит о другом, в Евангелии сам Христос говорит, что не все спасутся. И даже еще страшнее слова Он говорит, что мало спасутся.

– Вы говорите о любви. Каждый день мы стараемся жить с Богом, который не в книге или в фильме, а с настоящим, живым Богом, стараемся любить, Бог же любовь. Но вокруг очень много зла. И это зло просто сшибает, как с этим жить?

– Когда ты очень сильно полюбишь, не врагов даже, это уже очень слишком высоко, и даже не людей, а когда ты очень сильно полюбишь Христа, который каждый день за тебя висит на Кресте, и тогда для тебя это будет не просто сказка, что-то доброе и красивое, для тебя это станет реальностью, тогда ты будешь понимать, что каждый день… Вот на земле сколько литургий происходит? Вы знаете, что делает священник на проскомидии до литургии? Вы его не видите, священника, он на жертвеннике готовит жертву. И эта жертва – не ягненок, не телец, не голубь, эта жертва – сам Христос. Каждый день, в каждом храме снова режется Христос, закалается Христос, снова изливается Его кровь, смешанная с водой. Если мы верим, что Тело и Кровь Христовы, не как бы Тело и Кровь, а что они действительно в процессе литургии претворяются в Тело и Кровь, значит, и сама жертва – это не как бы жертва, а действительно жертва, которая происходит. Священник берет копье уже и говорит такие слова: «Един от воин копием ребра Его прободе», – и это движение делает. Если бы мы переживали, если бы понимали, но для нас все это как традиция, а если бы нам Господь вдруг открыл сердечные очи, мы подошли бы к причастию и пережили бы, поняли, что там не вино и хлеб, там Тело и Кровь Христовы. А как можно получить тело и кровь, не разодрав тело, не пролив кровь?

Если бы мы полюбили Христа, то каждый из нас сказал бы: «Господи, я не прошу у тебя никакого благополучия, разреши мне поддержать Твой Крест, который Ты несешь, разреши мне Тебе помочь». Это опять из той области, когда мы смотрим и не видим. А это происходит. И самое страшное – что это происходит с нами, с христианами, мы этого не видим, я уж не говорю о неверующих людях, не церковных. Мы, верующие люди, мы, священники, служащие литургию, мы этого не видим. Нас спроси, как в семинарии учили, мы скажем, а переживаем ли мы это, понимаем ли? Когда мы к чаше подходим, понимаем ли мы это? Если бы мы это во всей глубине пережили, для нас любое страдание, которое Он нам дает для чего-то, не было бы не только трагедией, оно бы было даже сознательно желаемым.

Нельзя жить вечно, и нельзя всем умереть, просто уснув. У Бога настолько все премудро, сложно, Он только Сам все это знает, что и кому нужно. Но если мы шкурой чувствуем, что это промысел Божий, который ты не изменишь, значит нужно просто его принять.

4 июля 2018 года

– Девушке 30 лет, и она говорит, что не будет работать, что мало ест и не объест семью. Как объяснить ей, что нужно работать?

– Если человек так говорит, значит, у него уже маленькое сумасшествие. Чтобы с ней что-то решить, вам надо хотя бы перестать так сильно сердиться на нее, потому что в таком состоянии мы можем только дверью хлопнуть и прекратить разговор. Если вы хотите говорить с ней, нужно все равно оценивать ее как человека, который находится в каком-то помрачении, заблуждении, а если сердиться – то вообще ничего не получится. Нельзя насильно помочь, нужно молиться за нее; матери, наверное, надо мягко ограничивать деньги, кормить-то она все равно ее будет, хотя бы поменьше вкусного, чтобы она ощутила недостаток, чтобы поняла: если хочешь одежду поинтереснее – нужны деньги; то есть как бы на минимуме ее какое-то время подержать, но опять же – не упрекая. Обиженный человек не слышит вообще ничего. Особенно обиженный молодой человек никого не слышит, кроме самого себя. Поэтому не надо давать повод к обиде, а надо давать повод к стыду, чтобы ему стало не обидно, а стыдно. У всех есть стыд, просто надо его раскопать, и обидчивость у всех есть – здесь не надо давать повода.

– Что такое проклятие Бога? И почему дети могут быть прокляты за грехи родителей; если я один в семье, почему я проклят, я разве выбирал, у кого рождаться?

– Дети несут на себе в какой-то мере грехи родителей, не юридически, а фактически. У Давида в 50-м псалме есть такие слова: «Во грехе роди мя матерь моя». Ребенок, хочет он или не хочет, рождается, взяв от матери уже что-то. Он девять месяцев уже брал, это произошло не в момент, когда он родился. А мы смотрим на него, и нам кажется, что он ничего не понимает, что он начнет что-то брать через три года, через пять лет, а он уже берет.

Интуиция и логика развиваются не одинаково. Некоторые говорят, что нельзя младенцев крестить, потому что они ничего не понимают. Логически еще не понимают, мозг их еще не развит. А кто скажет, одинаково ли развиваются у них мозг и интуиция, тонкие части души. Умом он еще не понимает, но он уже улыбается или хмурит бровки, то есть мозг еще не развит, но какой-то другой частью души он уже реагирует на этот мир, ему уже грустно, весело, плохо, хорошо, он уже сердится, хотя еще мозг не работает. Кто может сказать, чувствует ребенок благодать или нет? Благодать крещения, благодать причастия? Конечно, чувствует. Ребенок, который находится в утробе матери, живет ее переживаниями, ее радостями, ее грехами, ее святыми моментами, ее пошлыми моментами – ребенок всем этим живет. Можно сказать, что мы свободные личности, и в момент определения мы выберем свой путь в жизни, но до момента нашего взросления, определения в этой жизни мы живем уже жизнью своих родителей, мировоззрением своих родителей, привычками своих родителей, грехами своих родителей, добродетелями своих родителей. То есть ребенок на себе не юридически несет грехи, а фактически, он с кровью взял, с психикой матери взял, и потом берет – он живет в их атмосфере, ребенок живет в доме, в котором ссорятся или в котором молятся, влияет это на него или не влияет? Конечно, влияет. Они не несут проклятие на себе, они несут вот это греховное состояние, поражение несут. Бывали такие случаи, когда родители разводились, и маленький мальчик, ему был годик, когда папа ушел, и он его не видел 15 лет, а мама обращает внимание, что у мальчика ужимки папины: он плечами водит как папа, откуда? Он его не видел. Вот оно греховное поражение идет, и что-то доброе идет. Некоторые говорят, вот у меня была бабушка святая, наверное, поэтому через два поколения я пришла в церковь. А кто скажет, что это не работает? Бабушка что-то передала маме в очень тонких вещах, ну, конечно, и в грубых вещах, словах, делах, но еще и в тонких отношениях, а мама передала тебе, даже несознательно. Поэтому от Адама с Евой мы несем это поражение, каждая мать во гресех рождает человека и передает ему своей кровью это греховное поражение, которое приводит к смерти.

Апостол говорит, что грех рождает смерть, и это очень точно. Именно в этом отношении дети несут на себе проклятие своих родителей. Дети переживают не только то, что говорят их родители, но и что чувствуют их родители. В одной семье иногда люди настолько срастаются, они сидят молча и говорят друг с другом. Он понимает, что она думает, она понимает, что он думает ей в ответ, дети без слов могут понять в каком состоянии мама и папа пришли с работы, то есть это происходит не только на уровне слов. Мы настолько приземлились, что переживаем мир очень грубо: насколько я могу дотянуться – настолько я его ощущаю, насколько могу видеть, то есть граница моей тактильности, граница моего видения – на горизонте. Но мир гораздо шире, гораздо тоньше и многообразнее, сложнее, много чего мы не отслеживаем, но мы этим живем.

– Получается, что все страсти, грехи передаются из поколения в поколение, но может же кто-то раскаяться и остановить все это?

– Конечно, те люди в нашем роду, которые давали нам предрасположенность к этому греху, к сожалению, для своего рода и являются проклятием. И те люди, которые сумели в этом роду, в этой предрасположенности остановиться и передать следующим своим потомкам уже здоровый образ жизни, – они являются уже благословением этого рода. Если у нас в роду есть святые люди – это благословение нашего рода, если в нашем роду есть убийцы, самоубийцы – это проклятие нашего рода, но проклятие не как гнев Божий, а проклятие как факт нашей жизни.

– Так мы же можем это исправить?

– Мы и должны это исправлять. Иначе нам плохо будет, нашим детям плохо будет, нашим внукам, если мы будем это не исправлять, а повторять, усугублять.

5 января 2018 года

— Как научиться находить утешение в Боге?

— Чтобы находить утешение в Боге, нужно иметь отношения с Богом; нужно, чтобы Бог для вас стал не теорией и не фантазией, а личностью — такой же личностью, как мы с вами. Нельзя утешаться тем, чего не знаешь. Невозможно познать Бога посредством науки, чтения, разговоров. Только через молитву человек познает Бога. Молитва — это не чтение, не говорение, а состояние духа. Кто не занимался классической музыкой и не обладает музыкальной культурой, тот, имея выбор между классикой и примитивной эстрадой, выберет худшее, то есть, чтобы научиться понимать классическую музыку, нужно много времени и усердия. То же самое и в духовной жизни. Иной человек говорит: «Ну, был я в храме — Бога не видел, ничего со мной не произошло». Но чтобы обрести Бога, этим нужно очень много заниматься. Порой Бог, когда у нас есть искренность, когда в нас есть живое искание Бога, нам дает авансом, немножко вперед, чтобы заинтересовать нас, но потом все равно нужен труд. Нужно перевести свою психику из состояния физиологии и душевности в область духовного. В этом и заключается наука духовной жизни, куда входит и аскеза, и учение о молитве, и вообще всякая духовная практика. Иногда мне говорят: «Батюшка, я бы хотел заниматься Иисусовой молитвой. Сколько нужно времени, чтобы ее обрести?» Я отвечаю: «Если вы хотите войти в эту область, то знайте: обратной дороги оттуда нет. В эту сторону нужно идти всю жизнь, пока не умрете. И дай Бог, чтобы последний ваш вздох был с молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

Любой священник скажет, что отпевать церковного человека и неверующего — большая разница. Полтора месяца назад в нашем монастыре умерла моя мама, монахиня Мария. Ее матушки обмыли, облачили. Я захожу в храм, а она лежит… с улыбкой на лице. И в монастыре не было какого-то мрака, какой-то тяготы, была, знаете, такая тихая торжественность. Не радость в мирском понимании этого слова, а именно — тихая, скромная, святая торжественность. Дай Бог нам всем так умирать… Как опочил, к примеру, Иосиф Исихаст в 1959 г. Когда читаешь о нем, то не веришь, что это почти наш современник: кажется, что это житие какого-то древнего святого и что в наши дни так подвизаться просто невозможно. За месяц до смерти он сказал своим чадам: «На Успение Божьей Матери я умру». Перед самой кончиной он был уже весь одной сплошной раной, но, тем не менее, не дал себе послабления, а стал еще более усугублять свой духовный плач и духовные труды. Его духовный друг, старец Арсений Пещерник, сказал ему: «Отче, ты и так много плакал в жизни, а теперь, перед смертью, зачем тебе плакать?» И старец сказал очень важную вещь, которую нам всем нужно помнить: «Я действительно много положил трудов, много плакал и молился, но все это я оцениваю своим падшим человеческим разумением. А Бог видит все, как есть, чистым взором, поэтому я не знаю, как Он это примет». 27 августа Иосиф Исихаст созвал близких людей, они пришли, отслужили всенощное бдение. И вот после литургии, на рассвете, сидит старец, вокруг него — его ученики, духовные чада, провожающие его в последний путь. И тут его посетило последнее искушение. Он объявил, что умрет на рассвете, однако солнце уже восходит, а он все еще жив. Для любого из нас это была бы блаженная отсрочка, а его это очень встревожило. Ученики увидели его беспокойство и сказали: «Отче, благослови нас сотворить сотницу Иисусовой молитвы». Он благословил. Все взяли четки, прочли сто раз Иисусову молитву. Старец посмотрел в небо, улыбнулся, выдохнул и отошел в мир иной. Это очень не похоже на то, как умирают люди не церковные. Церковный человек умирает мирно, тихо. То есть даже смертельная мука и тягота порой освящается светом Пасхи, мира и радости.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей поездке на Афон.

— В этот раз я отвез на Афон иконы, которые мы написали по заказу афонитов, и пробыли там всего 4 дня. Я вчера подумал, что мог бы уже и не ездить на Афон. У меня в Орске есть женский монастырь с хорошим Уставом, с прекрасной ночной литургией. Иногда нужно прекращать задавать вопросы, потому что, по большому счету, мы уже почти все знаем, но никак не начнем узнанное воплощать, и поэтому у нас нет результата. А нам бы уже нужно начинать практиковать православие. Не разговаривать о Христе, а начать разговаривать со Христом. Не размышлять в умилении о святых, а начать подражать им, пробовать жить так, как они. Это вполне реально, вполне возможно — нужно только очень захотеть.

Я, слава Богу, на Афоне купил новую книжку о старце Софронии Сахарове, которую написала гречанка, бывшая двадцать лет его духовным чадом. Когда она впервые увидела его, то была просто потрясена, будучи не в силах поверить, что до сих пор живут святые. Она пишет: «Он сидел со мной за одним столом, ел, пил, говорил, смотрел мне в глаза — и я всем своим существом понимала, что вижу святого. И так было все двадцать лет». Она видела, что он такой же человек, как все, рожден такой же матерью, у него было детство, были искушения и в течение всей жизни они пытались его одолеть. Но он стал святым. «А почему же я не становлюсь, если не святой, то хотя бы праведной, — задается вопросом автор книги. — Почему же я не могу начать познавать Бога так, как он, лицом к лицу. Почему я все время говорю о Боге, но совсем не знаю Бога. Для меня Бог — это какая-то светлая, далекая, философская идея. Он никогда для меня не станет личностью». Эта книжка очень трогательная, я прочел ее в самолете и всем рекомендую. Ведь некоторые говорят, что времена сейчас не те, подвизаться нельзя, Христос где-то далеко и как бы от нас отстал. Но Христос не может отстать. Он, как и 2000 лет назад, один и тот же и на том же самом расстоянии от нас, на каком и был.

У меня в новом сценарии есть такой эпизод. Мальчик посещает театральную студию, а там режиссер не только образовывает детей в области театра, но и воспитывает их, приучает ребят думать о том, что жизнь выше, шире и глубже их представлений о ней. С этой целью он берет для постановки сценарий по повести Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». В результате мальчик начинает задаваться вопросами о смысле жизни, начинает понимать, что мир с Богом гораздо объемнее, чем мир без Бога, без смысла. Он удивляет маму своими вопросами и размышлениями. Мама говорит: «Что с тобой происходит?» А он, пытаясь познать Бога, не знает, что ей ответить. И вот он сидит на автобусной остановке и говорит: «Бог, я очень хочу Тебя видеть, очень хочу в Тебя верить, очень хочу с Тобой жить. Почему я Тебя не вижу? Почему Ты всегда прячешься? Почему Ты вроде бы и близкий, но в то же время такой далекий. Бог, давай я сейчас закрою глаза, вытяну руку, а Ты мне дашь себя ощутить». Он закрывает глаза, вытягивает руку — и вдруг его руки касается чья-то рука. Он открывает глаза — перед ним батюшка. Мальчишка сначала стесняется, потом начинает открываться: «Бога я никак не найду». И батюшка ему объясняет: «Чем больше ты будешь бежать за Богом, тем дальше Бог будет от тебя убегать. Тебе нужно изменить направление — не куда-то туда, ввысь, а сюда — в сторону своего сердца. Бог ищется не вовне, а внутри». Почему люди, имея желание и искренность, никак не могут достичь Бога? Почему Бог от них постоянно убегает? Да потому что они выбрали неверное направление. Это не вина людей, это просто духовная неграмотность. Их не научили, может быть, даже некоторые священники не научили, потому что сами не узнали. Но наши святые отцы знали это, об этом говорили, этим жили.

Мы спустились с Афона и поехали в Салоники, к мощам Григория Паламы. На этот раз, как мне сказали, их выставили на всеобщее поклонение в самый центр храма. Григорий Палама — как раз делатель Иисусовой молитвы, много об этом писал, много этому учил. У раки с мощами Григория Паламы я рассказал своим спутникам такую историю. У него был друг, тоже монах, который говорил, что Иисусова молитва предназначена только для монахов. А Григорий возражал: «Нет, Иисусова молитва дана всем христианам, не только монахам, но и мирянам». Кстати, отец Григория был сенатором при императоре, светским человеком, но, даже находясь на таком высоком посту, занимался Иисусовой молитвой. И так ею увлекался, что иногда на заседании Сената кто-нибудь к нему обращался, а он ему не отвечал, потому что его в этот момент по сути дела там не было. Император в таких случаях говорил: «Не трогайте его: он молится». И вот, поспорив насчет Иисусовой молитвы, Григорий и его друг-монах разошлись по домам. А ночью этому монаху явился ангел и сказал: «Не спорь с Паламой, он прав: Иисусова молитва для всех, потому что она помогает найти Бога. Как людям спасаться без Него?»

— С какого класса можно приучать детей к Иисусовой молитве?

— Постижение Иисусовой молитвы делится на этапы. Как начинается обучение в школе? Школьники идут в первый класс, где они сначала учат буквы, учатся читать по слогам, складывать слоги в слова, наконец, писать. Постепенно программа усложняется и усложняется. В Иисусовой молитве первый этап — устная молитва. Я бы всем вам советовал начинать с устной молитвы. Приучите себя для начала просто ее много говорить, чтобы она перешла в вашу интуицию.

— Батюшка, а можно ее про себя говорить, чтобы не мешать окружающим?

— Конечно. Даже когда окружающим не мешаете, лучше про себя говорите. А то вам вызовут скорую помощь.

— Батюшка, когда вы были в Аризоне у старца Ефрема, то понимали духовно, что он без конца творит Иисусову молитву? Как-то это ощущается?

— Это не только ощущается, это видится. Я однажды листал одну книгу и увидел там фотографию схимника с послушником. Я присмотрелся и внезапно говорю своему другу: «Этот человек сейчас молится». Друг спрашивает: «Ты это через фотографию понял?» Я отвечаю: «Да, я вижу его взгляд». Этим нужно заниматься, чтобы начать понимать необъяснимые для неискушенного человека вещи. Когда я пришел из армии, то устроился работать на шахту в молодежную бригаду монтажников. А так как мы были молодыми, активными, то старались быть взаимозаменяемыми: обучились и на сварщика, и на газорезчика, в общем, все умели. Когда я учился сваривать металл, старый сварщик дядя Ваня мне говорил: «Ты должен видеть через щиток, через это черное стекло, как идет шов, и уметь отличать металл от шлака». Я варю и ничего не понимаю: о чем он говорит? И только через какое-то время до меня дошло: «Дядя Ваня, я увидел, я понял: вот металл, вот шлак». Почему он говорил «Ты должен видеть шов»? Чтобы не сделать поры в шве, ведь мы варили трубы и под воду, и под пар. Так и в духовной жизни. Невозможно сразу все понять. Нужно этим заниматься, и эти понятия и категории станут близки и отчетливо ясны. Человеку иногда говоришь: «Безвидно, безо́бразно», — а он спрашивает: «А что это такое?» А как я ему объясню? Но время спустя он приходит и говорит: «Батюшка, я понял. Теперь, когда я читаю Иисусову молитву, у меня получается держать ум таким образом, чтобы он ничего не видел, ничего не переживал, ни о чем не думал, чтобы он как бы остановился». Раньше он не понимал, что это такое, а теперь не только понимает, что это такое, но и как это сделать.

— Я думаю, священникам и монахам повезло, что они знакомы с высокодуховными людьми. Скажем, вот вы встречались с ученицей отца Софрония. Отец Софроний знал старца Силуана… Когда общаешься с такими людьми, чувствуешь некое вдохновение и на этом вдохновении какое-то время можешь что-то делать. А мы живем в миру, в своих семьях. У кого-то больная мать, у кого-то пьющий муж и так далее, и нет человека, который может тебя вдохновлять. Ты практически один в одиночном плавании. И как нам быть?

— Вы правы: одному очень тяжело спасаться. Почему я в своей духовной жизни занялся монастырем, а вокруг меня собрались сестры? Потому что мы друг друга вдохновляем, и все вместе несем этот подвиг. Когда я построил кафедральный собор, то сразу же после его освящения попросил владыку отпустить меня в монастырь, который у нас тогда сформировался. Тогда же у меня состоялась встреча с одним священником. Он видел по фотографиям, какой красивый кафедральный собор я построил, причем мы сами его и расписали. И вот я ему сказал, что оставляю этот прекрасный собор и настоятельство в нем и ухожу в монастырь. Священник минут на пять замолчал, потом говорит: «Никак не могу понять, в чем же твоя выгода? В чем твоя корысть?» Я отвечаю: «Если ты так будешь думать, то вообще в жизни ничего не поймешь!» Моя корысть в том, что я хочу жить молитвой, а не хочу жить должностью или почетом. Я хочу искать молитву, а через молитву найти Бога, говорить «Господи» и понимать, что я говорю Ему, а не воздух сотрясаю. Не какому-то Господу, о Котором не церковные люди говорят: «Я верю, что там что-то есть». Господь должен быть не «что-то там», Он должен быть твоим Отцом, другом, Он должен вообще стать частью тебя. И когда ты начинаешь жить этими категориями, то в сравнении с ними все остальное теряет смысл. То, что раньше для тебя было ценно или даже драгоценно, становится ничтожным. Это все равно, что сравнивать настоящие бриллианты с китайской бижутерией. Пока вы не видели бриллиантов, то, как папуасы, будете отдавать шкуры животных за бусинки. Потому что жители далеких островов сроду не знали, какими должны быть настоящие драгоценности. А когда человек знает им цену, его уже не обманешь.

— Как полюбить ближнего? Как отойти от себя, от своего эгоизма? Когда к людям приходит настоящая любовь и что для этого нужно делать?

— У вас не получится полюбить ближнего самим по себе, усилием воли или какими-то психологическими технологиями. Вы будете постоянно заходить в тупик, потому что человекам это невозможно — Богу возможно все. Можно ли полюбить по приказу? Любовь не зависит от наших желаний. Вот она пришла и она есть. А если ее нет, то, как бы тебе ни говорили «Люби, люби, люби», ее не будет. Когда Бог придет в вашу жизнь, она преобразится. Как влюбленный человек бежит на свидание? Он не бежит — он летит. Он мчится по городу — ему встречаются его враги, и он говорит им: «Добрый день!» Ему встречается должники — он говорит: «Я вам прощаю долги!» У него внутри любовь, у него глаза безумные — в хорошем смысле этого слова. Когда ты в состоянии любви, тебе очень легко удается прощать, любить, жалеть. Раньше ты в той или иной ситуации сердился на человека, а теперь не сердишься, а жалеешь его, переживаешь за него и снова в долг даешь, зная, что он тебя обманет. Только так можно научиться любить и никак иначе. Бог есть любовь, и когда вы через духовную жизнь начнете обретать Бога, в вас начнет происходить обожение, ваши мысли станут мыслями Бога, ваши чувства станут чувствами Бога. Когда происходит искренняя любовь между мужчиной и женщиной, они становятся одним целым. И могут стать настолько одним существом, что она на него только посмотрит, а он знает, что она хочет ему сказать, и она знает, что он это знает. Физиологически они разные, а их сердца соединены. Так же получается и при обожении, когда человек ищет любви и сугубых, очень тесных отношений не с другим человеком, а с Богом. Он ищет их не потому, что боится попасть в ад, а потому что он едва услышал об этой личности, как она ему сразу же легла на сердце.

Иногда мы не видим Господа, но зато слышим о Нем по рассказам тех, кто с Ним знаком, кто с Ним говорил. Это святые. Можно почитать об отношениях Серафима Саровского с Богом, и уже по рассказам этого святого, который не обманет, не ошибется, доверять ему больше, чем Познеру на телевидении. Потому что тот может ошибиться или обмануть. А этот — святой, говорит очень искренне, чисто, и мы загораемся на его примере. Мы через него поняли, что он знает эту личность и что это хорошая, прекрасная, светлая личность. И мы заранее как бы начинаем ее любить, еще не познав, и начинаем двигаться в сторону Бога. А потом доверие к чужому опыту должно перейти в наш личный опыт, иначе мы так и проживем, всего лишь доверяясь другим. Это несовершенство, нужно самому достигнуть Христа. И, только обретя Его, мы скажем: «Да, слов нет, это прекрасно».

— Когда остаешься наедине с Богом, кажется, что все хорошо, и есть много сил для преодоления трудностей жизни. А когда возникает искушение…

— Искушения должны прийти, потому что они делают нас, во-первых, искусными, а во-вторых, показывают, подлинна наша любовь или это просто иллюзия и фантазия. Порой человек говорит «Люблю», а приходят сложные времена, и от его любви ничего не остается. Значит, он обманывался сам и обманывал любимого человека. Любовь доказывается действием, поэтому нам нужен крест, чтобы самим себе доказать, что мы действительно любим, и Богу показать, что мы Его любим. С нами происходит то же самое, что и с молодым человеком, желающим не только обладать своей возлюбленной, но постоянно доказывать это. Он, рискуя жизнью, на скалу лезет, чтобы цветок для нее сорвать. Он работает, чтобы одеть и обуть ее. Это свойство любви — жертвенность. Если нет жертвенности, значит, нет любви. По этому критерию можно определить, любовь это или просто увлечение.

Поэтому искушения должны быть. Они приучают нас к жертвенности ради Христа и делают мудрее. Иногда в жизни, в коллективе, где-то в компании приходится слышать такие слова: «Этот парень, наверное, в армии не служил». Те, кто служили в армии, прошли целую школу жизни, стали мужчинами, перетерпели, перестрадали и сделались мудрее. У меня шестеро детей, два из них инвалиды с сахарным диабетом. И я вижу, что дети, которые страдали с детства, взрослеют и мудреют быстрее. Поэтому не бойтесь искушений, не паникуйте, когда они приходят, доказывайте в искушениях свою верность Христу, что вы жаждете крестоношения так же, как и Он. В какой-то мере даже радуйтесь искушениям. Они заставляют наши сердца работать на уровне любви, делают нас опытными. Большой плюс искушений состоит еще и в том, что они открывают нам наши немощи. Если приходит искушение, а мы не устояли, то все наши вчерашние подвиги показывают нам, что мы — ничтожества. Отвернется Бог, не будет вдохновения в тебе — и ты ничего не сможешь сделать. И тогда ты опять начнешь из своей лужи взывать: «Господи, Господи, Господи, только не отходи от меня, иначе опять я превращусь в ничто».

— А если искушения касаются близких людей? Ты видишь, что человек явно ошибается. Как быть: со смирением принимать эту ситуацию или все-таки попробовать изменить ее?

— Тут нужна мудрость, чтобы не сделать хуже. А то будет: хотели как лучше, а получилось как всегда. Когда человек стоит на краю пропасти, нельзя, упаси Бог, делать резких движений. Вы можете его туда толкнуть или криком, или какой-то своей эмоцией. Он стоит на краю, у него уже камушки из-под ног вниз полетели — в это время нужно замереть и, как хирург, который глаз оперирует, быть очень осторожным. Так же и с нашими близкими, находящимися на краю духовной пропасти, нужно быть очень деликатными, чтобы в нее не столкнуть. Человек так создан: стоит его быстро привлечь к себе, он мгновенно отшатнется. Когда мы даже близкого человека резко тянем в Царство Небесное, он невольно делает движение назад. Есть такая грустная шутка: когда кто-то в семье начинает воцерковляться, остальные члены семьи становятся мучениками. Он так мучает всю семью, что все думают: какая страшная религия — православие; как мы хорошо жили, когда не знали ее. Я в монастыре и матушке игуменье, и всем сестрам говорю: «В каждом деле, в каждом диалоге мы должны искать результата, а не действия как такового».

У меня есть пьеса про психиатрическую лечебницу. Там профессор говорит больным людям: «Ну ладно, хоть мотивация у вас хорошая». Иногда человек имеет хорошую мотивацию, но не настроен на результат и ведет себя, как слон в посудной лавке. Это еще называется медвежья услуга. Всегда смотрите на результат и действуйте ради него, а не ради своего мудрого слова. Можно говорить очень много, а результата не иметь вообще или иметь отрицательный результат. Ведь порой вы говорите не в то время, не тому, не так, не мудро, а если мудро, то не в кон. Будьте осторожны и деликатны со своими близкими, не перекормите их православием. Занимайтесь собой, и пусть они видят, что православие делает вас лучше, а не хуже.

— Как научиться терпеть?

— Чтобы научиться терпеть, необходимо учиться терпению. Чтобы научиться кататься на коньках, нужно очень много кататься на коньках. Чтобы научиться рисовать, нужно очень много рисовать. Кто не практиковал терпение, тот не может быть терпеливым. Поэтому не бойтесь искушений — они делают вас терпеливыми и мудрыми. Знаете, как легче переносить искушения и скорби? Посвятите их Христу. Он крест несет — и вы с Ним. Если мы не можем уйти от болезней, искушений, неурядиц на работе, оскорблений, недоразумений, значит, придется их выносить. В какой-то момент мы понимаем: наверное, это судьба, ведь зачем-то Бог нас на это благословил. Тогда мы говорим: «Господи, если Ты считаешь, что это нам полезно, мы ради Тебя будем это нести».

Наши бабушки и дедушки, которые войну пережили, были очень терпеливы. Нашей матушке-схимнице Силуане 90 лет, а она на литургии стоит и даже инфаркт на ногах перенесла. Мы узнали об этом, только когда ее в больницу повезли проверить сердце. А врачи нам говорят: «Она месяц назад инфаркт перенесла. Как она вообще жива?» Если у человека никогда ничего не болело, и вдруг у него чуть-чуть заболел желудок — для него это конец света. И наоборот. Человек, которому постоянно приходилось что-то терпеть, становится закаленным, сильным и может больше перенести. Даже физически крепкий человек не может соревноваться в марафоне с тем, кто этим долго занимался. Там ведь не только физические данные нужны, но, главным образом, великая воля и терпение. Как-то по телевизору была передача про наших марафонцев-пенсионеров, поехавших на мировое состязание. И вот одна женщина говорит: «Я бегу и чувствую: все, меня повело, так что даже в канаву упала. Вот лежу я там и говорю себе: «Мария, ты же за Россию бежишь. Собралась с силами, кое-как выкарабкалась из канавы, потихоньку пошла, пошла, пошла и все-таки добежала до финиша»». У нее была наука терпения. Наша жизнь — это своего рода марафон. Нужно детям объяснять, что в жизни не все будет гладко. Однажды не станет и родителей, которые тебя оберегают, пылинки сдувают. Но даже и при родителях не все будет так, как хочется. Нужно детей учить терпению. Порой недальновидные родители ограждают их от всех искушений, скорбей, тягот. Дети в результате вырастают беспомощными, выходят во взрослую жизнь так, словно дверь открыли, они вышли на улицу и за ними закрыли. Стоят и не знают, что делать: мамы с папой нет, подсказать некому. Так в армии было: родители далеко, а нужно всю ночь уголь разгружать или на посту стоять, или бежать куда-то. И без вариантов. Пинка дали — и беги.

— Как работать на результат, если девочка ленится учиться? Ей легко дается учение, но ее все время приходится пихать, толкать, тянуть…

— Вы все правильно сказали. Толкать, пихать, тянуть, но еще и говорить. С детьми нужно говорить. Чем бы ребенок ни занимался, ему понадобится трудолюбие и преодоление своего «не хочу». Биологии, химия может ему не понадобится, но трудолюбие будет необходимо всю жизнь. Если ребенок лентяй, ему будет очень тяжело в жизни. И в монастырях иногда делают работу не ради какого-то внешнего результата, а ради внутреннего. Терпение, приучение к труду, преодоление себя — это все очень хорошие качества. Трудолюбивый везде выживет и все вынесет. А не трудолюбивый просто погибнет.

— Часто приходится видеть тяжко страдающих, онкологических больных детей. Случается бывать и на детских похоронах. Как в таких ситуациях примириться с Богом?

— В моей книжке есть глава «Почему, Господи?» Мы находимся в очень серьезной ситуации и, самое страшное, что мы этого не понимаем. Почему Силуан Афнской плакал обо всем мире? Он любил человечество и видел в будущем часть этого человечества в аду. Это очень страшно, это жутко.

— Батюшка, говоря про искушения, вы имели в виду любые искушения?

— Я говорил об искушениях, которые приходят не от вас. Нам хватит тех, которые приходят от обстоятельств жизни. Терпите их.

— Когда можно привести девочку на исповедь?

— Нужно говорить с ней в 3—4 года, объяснять, что вы завтра пойдете на исповедь, и для вас это великое событие. Вы как мама или подготовите ее к исповеди, или не подготовите. Это зависит от вас. Ребенок может и в шесть лет прийти на исповедь, если он готов подойти к батюшке и сказать: «Простите меня, пожалуйста, я вчера конфету украл». Эти исповеди бывают очень честные. С детьми нужно говорить. Я вот еду с Афона и сам себе твержу: «Отец Сергий, как ты мало говоришь со своими детьми. Гораздо больше говоришь с какими-то посторонними людьми». Ладно, приеду домой — непременно поговорю. Только сперва надо обнять, поцеловать, а после этого порою и говорить не надо.

— По моим ощущениям, любви в мире все меньше. Зачастую и в храме все меньше любви. Подсчитали, сколько людей причастилось, собрали какую-то сумму, и все. И в воскресной школе то же самое: меньше любви, больше изучения наук. Стоит ли держаться тогда за воскресную школу? Как детей не отвратить от храма, а привить любовь к нему, и самим быть в нормальном духовном состоянии?

— Вам не удастся быть в нормальном духовном состоянии, если вы будете осуждать. Вы сразу потеряете благодать, и вам будет очень плохо. Церковь Христова существует две тысячи лет. И когда меня спрашивает: «А у вас есть иуды?» Я отвечаю: «Есть». — «А сколько?» — «Каждый двенадцатый». Посмотрите апостольские времена. Иуда предал Христа прямо на Тайной Вечере. Послания апостолов рассказывают о грехе симонии. Что это такое? Это когда духовный сан приобретают за деньги. И это первый век христианства. Возьмите четвертый век. Сплошное духовное разложение Византийской церкви, но Иоанн Златоуст остается Иоанном, негодяи — негодяями. Возьмите любой век, любую эпоху существования церкви и всегда найдете иуд и святых. Нужно понять, что речь идет о вашем личном спасении. В патерике есть такое выражение: «У тебя дома покойник, а ты идешь плакать по соседскому». Это безумие.

— Как отличить осуждение от того, что на самом деле плохо? Например, ребенок выбирает себе друзей, которые ведут себя отвратительно.

— Чем рассуждение отличается от осуждения? Рассуждение работает на коротких волнах. Чтобы дать оценку какому-то явлению, необходима всего пара слов. А при осуждении начинаешь говорить ежедневно и бесконечно. Чтобы дать духовную оценку и подсказать своим детям и самому себе, что хорошо, а что плохо, нужно очень немногое. Можно очень коротко сказать: «Сегодня соседский мальчик сделал вот так. Это плохо, не подражай ему». И достаточно. А мы же можем и его родителей зацепить, и бабушку с дедушкой, да еще сказать, что на площадке у них живут одни наркоманы…

— Если ты говоришь, а тебя не слушают, стоит ли продолжать говорить или лучше отойти? То есть можно ли детям читать нотации?

— Или, как молодежь говорит, можно ли выносить детям мозг? Во всем нужно иметь чувство меры, чувство такта. Достаточно сказать несколько слов, чтобы расшевелить совесть человека. А можно завестись на целый час, и у него уже не совесть будет действовать, а только инстинкт самосохранения: когда же это кончится?

— Когда обращаешься к Богу со своими проблемами, стоит или не стоит ждать от Него ответа, как ждать, в какое время или самому что-то делать?

— То, что мы должны сделать, мы должны делать. А Бог потом Сам скажет, что Он хочет. Но мы сами должны трудиться, а не перекладывать на Бога совершенно все. От нас зависит искренность и труд, результат — от Бога.

— Почему посещение Афона, как правило, меняет людей в лучшую сторону?

— Не обязательно ездить на Афон. Можно и в России встретить искреннего человека, который подвизается. Встретишь такого и вдохновишься его примером, его любовью, его миром. Искать подвижника, конечно, нужно, потому что одному тяжело. Если живешь среди наркоманов, пьяниц, убийц, то ты вроде бы и так хорош. А когда видишь хороших людей, которые лучше тебя, начинаешь беспокоиться за себя: вон какие хорошие люди, а почему я не стремлюсь быть таким?

— Батюшка, среди наших людей, побывавших в вашем монастыре и ощутивших там духовный импульс, появились желающие воцерковляться по-настоящему. Возможно, здесь организуется группа духовно активных прихожан. Что бы вы могли на первых порах нам посоветовать?

— Я бы посоветовал этой группе собраться и оттолкнуться от какого-нибудь духовного события. Приезжайте к нам. Вместе помолимся, вы получите духовный толчок, ваш внутренний маховик получит импульс. А по возвращении домой будете все вместе исполнять правило, окормляться у одного духовника, собираться на беседы, делиться тем, что у кого получается, у кого не получается, как это преодолевать, как молиться и пр. Будем дружить монастырями, друг за друга не только молиться, но и помогать советом, добрым словом. Я думаю, это все реально, только нужно очень сильно захотеть. Ведь это такая драгоценность — духовная жизнь. Если меня лишить монастыря, нашего правила, нашей литургии, просто заплакать хочется, кем я могу стать в тот же день. Поэтому вы тоже старайтесь. Жизнь идет, остановить ее нельзя, каждый день уходит безвозвратно. День прошел — его больше никогда не будет. А завтра еще день, потом еще, еще, а там, глядишь, год потеряли, десять лет потеряли — и все говорим: «Мы скоро начнем». И ты привыкаешь к этому «завтра-послезавтра», и с этим и умрешь. Нужно бояться терять время. А вдруг тебе и дней-то немного осталось, вдруг у тебя судьба такая — в средних летах умереть или в не очень старых? Поэтому спешите жить духовно, не откладывайте на завтра, пытайтесь ежедневно что-то делать.

— Батюшка, страхи сами по себе рождаются. Помолишься — вроде бы проходят. Потом снова возникают…

— Опять молитесь, если вам молитва помогает. Ум, не наученный молиться, не наученный вниманию, постоянно терзается то страхами, то грехами. Бесы такой ум берут за шиворот и таскают туда-сюда. А когда ум приучен к молитве, к порядку, к своему месту, его уже не так просто сдвинуть. Поэтому нужно практиковать внимательную молитву, чтобы ум постепенно стал подчиняться вам.

— Во время Иисусовой молитвы думать о родственниках, наверное, не стоит?

— Думайте о Христе. Христос объединяет Собой весь мир. Когда вы будете во Христе, вы там встретите всех своих родственников и вообще весь мир. Священное Писание говорит, что даже мать свое дитя не может так любить, как Бог нас любит. Думайте о Христе, соединяйтесь с Ним, и во Христе все будем едины.

— Батюшка, а покаяние — это одномоментный процесс или он должен длиться годами?

— Покаяние — это изменение. Сначала мы должны обеспокоиться, потом грехи должны нас не просто беспокоить, но терзать, как застарелые раны. Вы должны дойти до ненависти к грехам, но ни в коем случае не до отчаяния. Бывает покаяние от нас самих, а бывает покаяние от Духа Святого. Покаяние от нас самих очень ограниченно. Каждый из нас, конечно, видит какие-то свои недостатки, но мы видим не очень глубоко. Если бы Бог открыл нам зрение, и мы увидели себя такими, какие мы есть, мы бы все впали в глубокое отчаяние. Поэтому Бог не дает нам увидеть в полной мере нашу суть. По возрастании нашего смирения, духовной крепости, Бог открывает нам все больше о нас самих. Почему святые, чем ближе к Богу, тем больше плакали? Они глубже видели, больше узнавали о себе самих. Некоторые люди приходят в храм и говорят: «А мы вообще не грешные». Это не значит, что они плохие, просто ничего не видят. К нам в монастырь, слава Богу, стали подтягиваться протестантские семьи: воцерковляться, в православие переходить. Они же не занимались покаянием, для них это что-то новое. Я смотрю, как они потихоньку входят в эту тему. Сначала вообще не понимают, что такое покаяние, потом начинают больше видеть, жить православной духовной жизнью, начинают просвещаться Духом Святым. И только потом плакать начинают.

Покаяние от Духа Святого — это харизматическое состояние. Сегодня ты вроде бы доволен собой, совершенно не обеспокоен, а придет Дух Святой — смотреть на себя не захочешь. Я в этот раз привез с Афона дорогой подарок от Бога. В эти четыре дня Бог мне дал то, что я не поменял бы ни на что другое. Он мне за эти 4 дня показал, какая я дрянь. Это не ирония, это драгоценность для христианина. Отсутствие этого — большая опасность. Когда не ощущаешь глубины своего падения, это очень плохо. Для чего Господь дал нам физиологически то, что каждая болезнь отзывается болью? Для того, чтобы мы обратили на нее внимание, обеспокоились и начали как-то лечиться. Страшна та болезнь, в течение которой у нас ничего не болит. Когда человек переживает тревогу за самого себя, недовольство собой и порой прямо до слез, это очень драгоценно, очень спасительно. Бог — такая уникальная личность, что едва мы раскрываем рот, как Он уже говорит нам: «Прощаю». Проблема не в том, что Он не прощает, а в том, что мы не изменяемся. Мы способны в следующую же минуту после прощения делать то же самое — вот в чем беда. Поэтому занимайтесь духовной жизнью. Пусть от вас уйдет сочувствие грехам, пусть оно перейдет в ненависть к ним. А Бог вас уже давно простил. Богу не нужно вас истязать за ваши грехи. Мы созданы для радости, и когда бежим от греха, то должны радоваться. Когда ваше покаяние доходит до отчаяния, значит, это бесы стимулируют вас каяться. Бесы по природе своей не творческие натуры, поэтому они пользуются тем, что Бог создал, но усугубляют это, искажают, искривляют. Не случайно святые отцы называют сатану обезьяной Бога. Дьявол обезьянничает, подражает Богу, но все у него выходит вкривь да вкось. Когда бесам не удается откровенно склонить нас на зло, они начинают сильно усугублять или покаяние, или радость обращения, чтобы мы потеряли осторожность и ощущение своей греховности.

17 ноября 2017 года

— Я приехал с очень хорошей новостью. Я хотел вам сказать, что Бог есть. В этих словах, может быть, есть доля шутки, а с другой стороны, в них может заключаться и грустная ирония. Порой церковные люди очень долго живут духовной жизнью, очень много знают о Боге, знают церковные обряды и каноны, исторический и культурный религиозный контекст, но совсем не знают Самого Бога. Бог для них остается очень светлой, но весьма далекой философской идеей. Иногда кто-то уходит из православия в другую религию или даже в атеизм. В таких случаях я обычно говорю, что скорей всего человек и не был в православии. Он был рожден православным, исполнял обряды, но не занимался подлинной молитвой. Чтение молитв по книжечкам, молитвословам, акафистам — это еще не молитва. Святые отцы все это называли псалмопением, а Иисусову молитву — именно молитвой. Состояние человека при чтении каких-либо церковных текстов несколько отличается от того, которое святые отцы искали в умной, сугубой Иисусовой молитве.

Порой люди, долго находясь в православии, не имеют качественного результата. Они могут очень много говорить об этом, объективно спорить, приводить доводы, цитаты, но в них не видно отражения Бога. В святоотеческом богословии есть такое понятие, как «обожение». Многие люди думают о Боге как о чем-то далеком и внешнем, тогда как обожение — это состояние, при котором человеческая природа соединяется с природой Бога, и человек начинает видеть Бога, слышать и чувствовать Его. Это как в физике: есть огонь и есть металл — две разные природы, но когда металл соединяется с огнем, они сливаются в одну стихию: это уже и не металл, и не огонь, это раскаленный металл. Примерно так происходит в таинстве обожения, когда человек наполняется Святым Духом и сам становится святым. Не по своему достоинству, не по своей святости, а по святости Бога, Который находится в нем.

По-видимому, вы пригласили меня для того, чтобы узнать об Иисусовой молитве, поскольку обо все остальном, наверное, уже слышали. Я вырос в нерелигиозной семье, в небольшом городке, где никогда не было ни храма, ни священников. В армии был секретарем комитета комсомола, говорил, что все попы — либо аферисты, либо шизофреники. Потом стал взрослеть, задумываться, искать, в конце концов, пришел к Богу и ни с того ни с сего объявился в подряснике и с бородой в родном городке. Последняя моя должность — художник-оформитель, я модно одевался — и вдруг появляюсь в таком непривычном для моего окружения виде. Первая реакция друзей и знакомых: жалко — хороший парень, и вдруг заболел. Я сразу понял, что словами мне никого не переубедить, а доказать, что я не сумасшедший, можно будет только качеством моей новой жизни. До моего воцерковления мой духовник велел мне ходить в рваном пальто и рваной шапке. Это, конечно, еще более усугубило негативное отношение окружающих ко мне. Одни смотрели на меня с улыбкой, другие — с сожалением. Но прошло какое-то время, и мои друзья и знакомые стали относиться ко мне иначе. «Ты не сумасшедший, — говорили они, — ты стал другим, причем не хуже прежнего, а лучше». Это я к тому, что порой воцерковленные люди с течением времени становятся не лучше, а хуже. Я очень люблю православие, для меня оно — несомненная драгоценность, и когда люди деградацию своей личности называют православием, мне бывает так больно, что хочется кричать: «Ребята, это не православие. Православие не может быть злым, истеричным, эгоистичным, потому что Бог не таков, а православие — это движение к Богу, и впоследствии — жизнь в Боге». Слово «обожение» очень точное: человек соединяется с Божеством. Но когда человек начинает кичиться своим обожением, возникают вопросы: с кем он соединился и что с ним произошло? Может быть, он все время шел не в ту сторону?

Утром я общался с одной монахиней, спросившей меня о молитве, о молитвенном направлении, принятом в нашем монастыре. Кредо нашего монастыря — и оно выстрадано мной опытным путем — заключается в том, что мы не занимаемся добрыми делами в надежде стать добрыми и тем самым обрести Бога. За свою священническую жизнь я перепробовал все: двадцать лет езжу в тюрьмы, двенадцать лет опекаю приют для бездомных, являюсь попечителем детского дома для детей с умственными отклонениями, занимаюсь молодежным театром, пишу книги, снимаю фильмы, расписываю храмы на Афоне. Всего этого очень много, но если меня спросят, доволен ли я своей жизнью, я отвечу: «Ничуть». При всем этом внешнем, сделанном мною, я ведь могу быть откровенной дрянью. Если я буду все это делать, любуясь собой или позволяя себе какие-то внутренние грехи, то грош мне цена. Господь в Евангелии сказал, что нужно очистить внутреннюю чашу, тогда внешняя тоже будет чиста. Если внутри тебя будет Бог, тогда все твои внешние дела будут иметь качественно иное — правильное — направление. Ведь можно читать «Отче наш» и в то же самое время размышлять о какой-нибудь гадости. Если внешне ты вроде бы делаешь добрые дела, а внутренне не соответствуешь внешнему, то это называется лицемерием. Такими лицемерами были евангельские фарисеи. Сам Господь в Евангелии говорит: «Как Я устал от вашего лицемерия. Вы заняты внешними делами и поступками, но в вас нет любви, в вас нет честности». И фарисеи, в конце концов, Бога и распяли.

Возвращаясь к Иисусовой молитве, к тому, что она дает нашему монастырю, скажу следующее. Все мы искренне желаем стать лучше, но у нас это почему-то плохо получается. Одно дело, когда человек сознательно живет плохо и думает: я плохой человек, поэтому буду продолжать жить безнравственно, бесчестно, непорядочно. А другое дело, когда человек искренне хочет стать лучше, жить порядочно, честно, искренне, чисто. И очень грустно бывает, когда он, приложив к этому массу усилий, вдруг говорит: «Господи, у меня ничего не получается». Я пришел к тому, что человек не хозяин своего ума. Я читаю «Отче наш», а мой ум движется совершенно в иную сторону. Я хочу усилием воли остановить свой ум, но вижу, что моя воля меня не слушается. То есть после грехопадения ум, сердце и воля человека разлетелись в разные стороны. Ум понимает: это нехорошо, дает этому оценку; а сердце говорит: а мне приятно, я буду это делать. Ум призывает в соработники волю: запрети сердцу делать плохое; а сердце говорит: ничего вы со мной не сделаете. Бывает и по-другому: сердце склоняется к добру и очень искренне начинает желать чистоты, правды, света, но ум не дает сердцу этого сделать. Если кто-нибудь из вас пытался читать молитву внимательно, то вы понимаете, о чем я говорю. Мы становимся на молитву, сосредотачиваемся и начинаем ее внимательно читать. Получается это у нас секунд тридцать, минуту, может быть, три. А на пятой минуте оказывается, что наш ум не с нами, не в молитве, не с Богом.

Мы в нашем монастыре поняли: у нас не получится доброделание, если мы творить добро будем без Бога, сами по себе, поэтому занялись, в первую очередь, молитвой, которая через Бога организует ум, волю, а уж потом попытались делать добрые дела. А без молитвы получается как в расхожей шутке: хотели как лучше, а получилось как всегда. Иисусова молитва призвана организовать наш ум. Конечно, это очень долгий процесс, в этом деле нужна стабильность и долгий труд всей жизни. Мы встаем с утра, чистим зубы, умываемся, приводим в порядок одежду и обувь и этим занимаемся всю жизнь. Так и духовные занятия рассчитаны на всю жизнь. Когда человек занимается Иисусовой молитвой, то понемногу подчиняет себе свой ум и в результате становится хозяином своего ума. Человек держит свой ум там, где тот должен быть: в области сердца.

Бог есть Дух, и Его невозможно ограничить какими-то понятиями и тем более образами. Пытаясь втиснуть Бога в рамки образов и понятий, мы Его умаляем. Вочеловечивание Бога было Его снисхождением к нашей немощи. Он спустился к нам не для того, чтобы остаться с нами. Не случайно Он вознесся, чтобы указать нам путь в Царство Небесное. Несмотря на то, что Бога невозможно описать словами, святые отцы говорили, что Он не совсем уж нечто трансцендентное, недостижимое ни в какой форме, ни при каких условиях. До некоторой степени Бог познаваем как Личность. Бог — не философское понятие. Священное Писание говорит о Боге как о Личности. Значит, в какой-то форме, в какой-то степени человек Его переживает. Когда мы читаем Псалтирь, канон, акафист, там идет сложный повествовательный текст, и у нас включается образное мышление. Мы, к примеру, представляем себе израильтян, находящихся в плену, сидящих на реках вавилонских. Один образ у нас цепляется за другой, и мы отвлекаемся от Самого Бога. Мы думаем о Нем, но теряем Его. А практика Иисусовой молитвы предполагает сотворение очень простой формулы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И мы стараемся ее произносить безвидно, безо́бразно.

Порой, когда я рассказываю людям об этом, они ничего не могут понять. Я говорю: «Давайте начнем делать, и со временем вы поймете». Кое-кто из них приходит некоторое время спустя и говорит: «Мы поняли, что значит безвидно, безо́бразно». Оказывается, можно организовать свой ум так, чтобы он жил вне логического мышления. Поэтому думать и молиться — не одно и то же. Когда мы думаем, то пользуемся логическим образным мышлением, а когда молимся — ум находится в другом состоянии. И в этой безвидности и безо́бразности как раз и находится Бог. И людям, которые занимаются Иисусовой молитвой долго, искренне, обращаясь и к другим видам аскезы, Бог открывается. И тогда они становятся святыми и начинают ощущать Бога безвидно и переживать его безо́бразно. Хотя порой люди, впервые узнавая об умной Иисусовой молитве, начинают путать ее с восточными практиками медитации.

— Как найти духовника?

— В Евангелии Господь часто говорит: «Вы смотрите — и не видите, слушаете — и не слышите». Мы все смотрим на одно и то же, но каждый видит свое. Но в том, на что мы смотрим, все-таки есть одна главная идея — Бог. В каждом событии нам нужно увидеть исключительно то, что Бог в него заложил, а не то, что мы сами себе выдумали. Очень опасно в этом смысле наше личное творчество. Кто пытается понять Бога логикой, тот все время будет заходить в тупик, поскольку наша логика — весьма ограниченный инструмент. Василий Великий сказал: «Я ни от кого так не пострадал, как от плохих учителей». Конечно, вам следует найти того, с кем можно советоваться. А как определить, ваш это духовник или не ваш? Не по тому, что он говорит, не по тому, как он говорит, а по тому, что с вами происходит при общении с ним, изменились ли вы качественно или нет. Как можно определить хорошего врача? Выздоравливаешь ты или нет, лучше тебе или хуже. Ваш духовник должен производить в вас изменения к лучшему. Если этого не происходит, значит, вы что-то неправильно делаете; употребляете усилия, но не достигаете результата. По-моему, на Страшном суде первыми будут стоять христиане. Суд начнется с нас, поскольку нам было дано то, что не было дано другим. И этот драгоценный дар мы не только не преумножили, но и умалили своим неверным отношением к нему.

— Как это — меняться качественно? Что вы понимаете под этим?

— Вот качественное изменение — Мария Египетская. Какая у нее была крайняя степень падения, но какая при этом высшая степень исправления. Она была блудницей, и в житии, рассказывая о своем состоянии, говорила, что это даже повторить стыдно. А после семнадцати лет, проведенных в пустыне, Мария стала чище любой девы. Это и есть качественное изменение. Это не слова. Все сейчас могут грамотно и красиво говорить, так что хочется сказать: хватит слов, покажите ваши дела. Если нечего показать, то, наверно, лучше и не говорить, потому что это уже лицемерие. Как я в своей книге написал: «Перестаньте говорить о Христе, начните говорить со Христом». Он для нас, христиан, часто остается чем-то добрым, светлым, но чем-то очень далеким. Мало кто переживает Христа как Личность. Когда человек находит молитву, Христос становится очень близким. Это очень трудно объяснить, как и рассказать о том, что такое любовь.

— А вам кто-нибудь сказал, как надо заниматься молитвой?

— Любой человек, приходящий в церковь, начинает читать духовные книги, и во всех святоотеческих текстах говорится о молитве. Почти со всеми случается одна и та же история. Я приехал как-то в один монастырь, и ко мне вечером в келью пришел тамошний дьякон — поговорить о молитве. И начал, рассказывая о своей жизни, чуть ли не цитировать книгу «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Дескать, я рукоположился в сан дьякона и задумался о том, что в своем положении призван к сугубой духовной жизни, должен искать молитву, изменить свою жизнь. Я спрашиваю своего духовника: «Можно ли мне заниматься Иисусовой молитвой? И что значит — непрестанно молиться?» Он мне отвечает: «Будь попроще. «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «Ну, и хватит с тебя, а то с ума сойдешь». Я тогда решил обратиться не к священнику, а к монаху. Спрашиваю его: «Как мне заниматься Иисусовой молитвой и надо ли вообще ею заниматься?» А монах мне отвечает: «Да нет, ты так с ума сойдешь. Будь попроще. 50-й псалом выучи — и хватит». Монах все-таки не архимандрит, думаю я, пойду-ка я к архимандриту: «Батюшка, я к вам насчет Иисусовой молитвы. Надо мне ею заниматься или нет?» А тот отвечает: «Ну, что ты все усложняешь? «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «50-й псалом знаешь?» — «Знаю». — «90-й выучи — и хватит с тебя».

Со мной было то же самое. Слава Богу, вскоре я попал на Афон. Впервые на вершину Святой Горы поднялся в 2000 году. Там был храмик, в котором лежала штемпельная подушка с печатью, а на ней — вершина Афона, крест и надпись на греческом: «Atos 2333 метра». Кроме паспорта, у меня с собой ничего не было, и я поставил себе в паспорт афонскую «прописку». С тех пор я был на Афоне более тридцати раз и не просто паломником, а как иконописец: стал благотворительно расписывать небогатые кельи, храмики, иконы. И обратил внимание на то, что все монахи там с четками, все заняты Иисусовой молитвой. Я стал спрашивать у них: «А можно мне ею заниматься?» И услышал в ответ: «Почему же нельзя? Кто ж тебе запретит спасать свою душу? Это не можно, это до́лжно». Так я получил благословение. Стал заниматься молитвой на свой страх и риск. Но, Слава Богу, у меня был не только риск, но и страх. Какое-то время я делал молитву, когда получалось, когда вспоминал. А как-то раз поехал в Аризону к старцу Ефрему, последнему ученику Иосифа Исихаста, и там мне порекомендовали творить молитву не от случая к случаю, не по вдохновению, не по желанию, но взять у них правило, которое они дают не только монашествующим, но и мирянам. И я стал это делать именно как правило, которое — хочешь не хочешь — нужно делать. А все, что делается стабильно и долго, обычно приносит плод.

В нашем молодом монастыре, которому всего 5 лет будет, мы, пожив этим уставом стабильно, ничего не пропуская и не искажая, начали чувствовать добрый плод нашей деятельности. Начали находить друг в друге добрые изменения. И сами в себе стали их обнаруживать. То, что раньше нам было не под силу, — сдержать свой гнев, эгоизм, понудить себя, побороть свою лень — понемножку стало получаться. Мы вроде бы стали немножко лучше. Это хорошо видно, когда живешь в коллективе. И если нам кто-нибудь запретит заниматься Иисусовой молитвой, мы ее все равно не бросим. Это как драгоценная жемчужина, за которую можно много чего отдать и многое потерпеть.

Началось же все с того, что я был настоятелем кафедрального собора в Орске, и в каждый мой приезд с Афона ко мне приходили люди с расспросами насчет молитвы и даже захотели ее практиковать. Однажды мы собрались и решили своей небольшой общиной начать ею заниматься. Договорились, что каждый из нас будет заводить будильник на 2 часа ночи. Когда он звонил, мы вставали, переводили его на 3 часа и начинали читать Иисусову молитву. В 3 часа ночи он вновь звонил, и мы ложились уже до утра. Сначала это было неимоверно тяжело, но постепенно все устроилось: час пролетал незаметно, а все мы с утра вставали не разбитые, но бодрые, поскольку внутри у нас была гармония. Человек с плохим внутренним состоянием может вовремя лечь, но всю ночь проворочаться и не уснуть. И наоборот: тот, у кого внутри все хорошо, может проспать всего пять-шесть часов и встать очень бодрым.

Так мы жили года три, потом у нас появился монастырь. Мы взяли другой Устав, кстати, похожий на Устав, по которому живет монастырь отца Ефрема в Аризоне. Теперь мы в двенадцать часов ночи служим Литургию, а до этого, с девяти до одиннадцати вечера, при звоне колокола сестры расходятся по кельям и делают по сто поклонов с Иисусовой молитвой, и затем внимательная молитва до одиннадцати. Им в это время не нужно никаких идей, никаких переживаний, эмоций. Монахини стараются держать ум нерассеянным, чтобы ничего не представлять, ни о чем не переживать, не вспоминать о вчерашнем, не думать о завтрашнем, а только сосредотачиваться на молитве. Так у нас происходит каждый день и каждую ночь. И к тому, что делается стабильно, организм приспосабливается, более того, это становится его потребностью.

— Что собой представляет Иисусова молитва?

— Это очень короткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», — которая постоянно повторяется. Ты молишься и стараешься удержать ум от рассеянности. Начинается это с устной формы, потом переходит из области разума в область интуиции. Человек уже не понуждается творить молитву, а она у него делается непроизвольно, естественным образом, примерно так, как мы не планируем свои вдохи и выдохи, а просто дышим. Так же человек и молиться должен — естественным образом. После того, как ты начинаешь молиться в уме, некоторое время спустя ум у тебя соединяется с сердцем.

— Как нам, мирским людям, прийти к этой молитве?

— Я бы вам рекомендовал не ждать от Иисусовой молитвы никаких сверхъестественных состояний, кроме внимания. Не нужно ждать созерцания, каких-то наслаждений, избави Бог. Поставьте себе целью просто внимание на молитве, и этого будет вполне достаточно. Тогда вы начнете понимать, что именно вам мешает молиться. Вы обратите внимание на то, что в вашем сознании постоянно идут картинки, и придете к тому, что вам мешает образное мышление. Вам нужно настроиться на долготерпение. Потому что фундамент молитвы — терпение, а терпение — родственник смирения. Некоторые люди понимают смирение как нечто из области этикета. Это примитивное понимание смирения. Смирение — это невозмутимость сердца в любой ситуации. Что бы с тобой ни происходило, как бы ни относились к тебе люди: невнимательно, грубо, оскорбительно, — ты смиренно продолжаешь делать свое дело. Как бы ни складывались обстоятельства, каким бы ни был промысел Божий, которого ты не понимаешь, у тебя не должно возникать желаний бросить делать свое дело. Идет молитва или не идет, уходит от вас внимание или не уходит — вы должны как ни в чем не бывало творить молитву и со временем приобретете навык терпения. Не может быть терпеливым тот, кто не практиковал терпения. Почему святые отцы выдумали аскезу? Это была наука, дающая практику терпения, смирения. И на этот фундамент наложилась молитва, посредством которой они общались с Богом. Этой наукой нужно заниматься всю жизнь, как физикой или музыкой, если хочешь овладеть этими науками в совершенстве. И конца этому совершенству нет. Если вы хотите быстрого результата, то заранее обрекаете себя на неудачу.

Ко мне иногда матушки подходят и говорят: «Батюшка, я сегодня во время правила так и не смогла сосредоточиться на молитве. Я, наверное, потеряла это правило». Я отвечаю: «Ты не потеряла этого правила, ты эти два часа занималась практикой терпения. Ты не бросила правила, не разгневалась, не вышла в коридор, ты до конца пыталась молиться». Мне однажды позвонила одна московская монахиня: «Я уже пожилая, мне 75 лет, я хочу заняться Иисусовой молитвой. Дайте мне благословения на немножко, штук на сто». Я говорю: «Матушка, вы вроде бы и хотите заниматься Иисусовой молитвой, и вместе с тем не хотите. Сто молитв — это очень мало: как такая практика перейдет в вашу привычку, станет вашей второй натурой, вашей интуицией?» Целый день, если есть возможность, надо говорить устную молитву. В Аризоне, у старца Ефрема, кого ни встретишь, все время слышишь «Кирие Иису Христе елейсон», то есть они по-гречески говорят Иисусову молитву. Днем творят ее устно, потому что дневное послушание отвлекает от умной молитвы, но устную молитву никто не мешает делать. А вечером можно уединиться в комнате и заняться внимательной молитвой. Если у вас есть детки, уложите их, и пока они засыпают, начните делать поклоны, читать Иисусову молитву. Потом к ним на краешек кроватки присядьте и прочтите свое правило.

Иногда человек говорит, что у него нет свободного времени, что он совершенно занят, и вдруг его приглашают в ресторан, и он сидит там до двух ночи. В чем польза правила, которое ты имеешь? Оно очень сильно организует ум. В Аризоне то правило, которое мы совершаем, не боятся давать даже светским людям. Я его там получил и с тех пор неукоснительно исполняю. Для меня казалось, что сто земных поклонов — это тяжелый подвиг. Я сделал в первый раз десять поклонов, и ощутил такой прилив крови к голове, что думал — она лопнет. Но, оказывается, физиология очень быстро настраивается на такой ритм. У нас матушка Силуана, которой 89 лет, делает, по-моему, больше ста поклонов.

Делайте поклоны очень мягко, спокойно, в том ритме, при котором не задыхаетесь. Я как-то со своими матушками вышел на лужайку — поклоны делать. Сделали. А наша матушка Гавриила, у которой больное сердце, и говорит: «А что, разве сто сделали? Раньше я больше тридцати за один раз не делала, делила на части». Но такой темп надо сперва задать в голове. Почему мы торопимся? Потому что порой считаем поклоны какой-то экзекуцией, и нам хочется побыстрее их сделать, чтобы отвязаться. Но если ты настроился держать ум в словах молитвы, то будильник звонит внезапно: оказывается, час миновал, и тебе было не тяжело. Наша физиология имеет большие резервы. Когда делаешь поклоны как какой-то неимоверный подвиг, тебе в два раза тяжелее. А надо расслабиться физиологически, а самое главное — психологически.

В Аризоне в качестве правила дают девятьсот Иисусовых молитв и триста Богородичных. Есть мнение, что читать их нужно очень медленно, а есть мнение, что очень быстро. Я творю это правило с учетом афонского — быстрого — произношения. Если между молитвами делать паузы, через них могут прийти посторонние мысли. Тем, кто практикует медленное произношение, опыт афонитов, конечно, не подойдет. Чтобы не отвлекаться на счет молитв, святые отцы придумали четки. Те, кто имеет это правило — девятьсот и триста, — порой используют четки не сотницу, а трехсотницу: трое четок прошло — это девятьсот, потом одна четка — триста.

— Когда человек в молитве соединяется с Богом, можно сказать, что происходит обожение, что благодать входит в человека? Это такое же состояние, как во время причастия?

— В этом деле очень опасно торопить результат. Если психические состояния, пусть даже добрые и духовные, будут опережать ваше смирение, то здесь возможна ошибка, возможно то, что называется прелестью. Человек может возомнить о себе неизвестно что, а это большая беда. Ветхозаветный израильский народ — это действительно Богом избранный народ, любимый Богом, но он свою богоизбранность принял не как ответственность, а как честь, и сошел с ума от гордости. Ответственность заставляет быть осторожным, а богоизбранность надмевает. Самый глупый человек — гордый человек. Поэтому когда пришел Иисус Христос, они не увидели в Нем Бога. Они бок о бок с Ним сидели, а потом распяли. И по сей день это происходит.

В практике молитвы я бы вам советовал не спешить с результатами: созерцанием, переживанием Бога — но подольше оставаться в словесной форме молитвы; а в умной молитве — подольше заниматься практикой внимания. Настрой на поиск внимания сам потом подскажет, что ему мешает и что нужно отсечь, и вы путем проб и ошибок будете находить средства, помогающие удерживать внимание. Нужны стабильность, терпение, и ни в ком случае не должно быть высокого мнения о самом себе.

Добрая обеспокоенность на свой счет должна сопутствовать всей вашей духовной жизни при вашей попытке жить чисто. У вас не будет получаться, и это вам поможет понять, что без Бога вы — ничто. Человек, который пытается стяжать Духа Святого, начинает видеть, все как есть, не искаженно, начинает Духом Святым видеть глубину своего падения. И тогда он начинает плакать, но не от того, что у него ничего не получается, а от того, что видит свою ничтожность. Почему святые, чем больше приближались к Богу, тем больше плакали о себе самих? Потому что в контрасте с чистотой Бога, они все яснее видели самих себя. Кстати, здесь вам наверняка пригодится духовник, который сам может и не заниматься Иисусовой молитвой. У художников есть такое понятие: «взгляд замылился». Художник пишет картину, и вдруг перестает ее видеть. Так же и в духовной жизни: взгляд у тебя замыливается, и ты перестаешь себя критически оценивать. Взгляд со стороны полезен не только от духовника. Муж может сказать жене: что-то сегодня с тобой не то. На работе могут сказать, в транспорте. Взгляд со стороны чаще всего бывает объективен, а мы чаще всего сами себя необъективно оцениваем, потому что любим себя, ведь каждый из нас хотя бы отчасти эгоист. Нам не хочется видеть плохого, а только хорошее. А иногда люди, особенно наши враги, говорят о нас то, чего бы мы не хотели, но от чего тоже бывает польза.

Знаете, мне однажды захотелось молиться, а не читать текст; говорить Богу, а не воздуху. Меня иногда спрашивают: «Батюшка, можно ли молиться Иисусовой молитвой на литургии?» Я отвечаю: «Я себе когда-то это позволил, а теперь по-другому уже не могу». Раньше, когда я не творил молитву на литургии, то говорил: «Благословенно Царство…», произносил Великую (мирную) ектению, а потом, когда хор начинал петь первый антифон, мог умом уйти из алтаря и думать о том, что буду делать после литургии. Первый антифон заканчивался, я возвращался в алтарь, говорил «Паки и паки», а потом стал ловить себя на том, что, говоря эти слова, думаю о своем. И так происходила вся литургия, на которой я то ли был, то ли не был. А когда я позволил себе после «Благословенно Царство…» или даже до него говорить Иисусову молитву, то начиналась литургия — начиналась молитва. И вся литургия вплоть до последнего «Аминь» была наполнена «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Когда молитва перейдет в интуицию, станет твоей второй натурой, ты сможешь даже книжку читать и при этом творить Иисусову молитву. Иной раз люди говорят: «Батюшка, я спала, а в голове у меня была Иисусова молитва».

Один мой знакомый, когда пришел на Афон, попал в братство греческого старца, которому сейчас уже 96 лет. Первые несколько дней мой знакомый не мог понять, где у них работает дизельный генератор. День и ночь звучало: бу-бу-бу-бу-бу-бу. Только на третий день он сообразил, что это старец своим баском день и ночь твердит Иисусову молитву. Он спрашивает старца: «Отче, вы сутками, что ли, говорите эту молитву?» — «Да, сынок». — «А как у вас это получается?» — «Ну, милый мой, я шестьдесят лет здесь живу и все шестьдесят лет это делаю. Это моя вторая натура». Когда человек начинает молиться, у него оживает душа. Как физиологически человек дышит воздухом, точно так же душа дышит молитвой. Если человеку перекрыть кислород, он чувствует удушье. Так же и тому, у кого ожила душа, невозможно прекратить молитву, потому что он будет чувствовать духовное удушье. Даже если бы тот старец захотел остановить молитву, то не смог бы, потому что это дыхание его внутреннего человека.

— Здесь есть люди, которые хотят вместе с вами попробовать Иисусову молитву. Можно ли это будет исполнить?

— Как я могу запретить то, чем сам живу? Это было бы неискренне и нечестно. Я только скажу вам еще раз, в чем надо быть осторожными. Не ищите в практике Иисусовой молитвы каких-то особых состояний или наслаждений. Не это наша задача. Иногда приходят ко мне и говорят, что им надо с квартирой что-то решить, с семьей или с невестой, и перед какой иконой об этом можно попросить? Я говорю: «Идите к распятию. Посмотрите на Христа, на то, что у Него кровь течет из рук, из ног, и просите, потому что Он дал нам право просить». Когда у Христа, Который за нас на Кресте висит, хочешь что-то попросить, проси очень осторожно и в конце всегда добавляй: «Да будет воля Твоя». Эти слова Христос, умирая, сказал своему Небесному Отцу: «Не как Я хочу, а как Ты хочешь». Так и нам нужно молиться. Христос шел на Крест, молился до кровавого пота и трижды повторил: «Да минует Меня чаша сия. Но пусть будет не как Я хочу, но как Ты хочешь». Можно просить, но когда начинаешь переживать Христа, Который не две тысячи лет назад пострадал, и все на этом кончилось, а Который ныне и присно и во веки веков на Кресте, то становишься более чутким и осторожным. Стоишь перед крестом и говоришь: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И ничего тебе не надо, даже внимания с Его стороны. Это состояние бескорыстной молитвы, когда ты не просишь даже ничего духовного, очень свято. И любая корысть, хотя мы имеем право просить, унижает нас, оскорбляет нашу молитву. Любовь должна быть бескорыстной. Мы любим не потому, что ожидаем чего-то от любимого. Настоящая любовь, как апостол говорит, не ищет своего. Она все без остатка отдает возлюбленному. Даже если он отвернется и забудет про меня — пусть; если ему так надо, да будет так. Такую любовь показал нам Христос: совершенно бескорыстную, не ожидающую благодарности с нашей стороны. Он висел на Кресте, а иерусалимляне, разочарованные тем, что не получили от Него царства земного, освобождения от римлян, благополучия, плевали в Него и говорили: «Врачу, исцелися сам». А Господь их даже таких любил. Нам бы в отношениях со Христом надо бы именно к такой любви прийти, к бескорыстной, когда мы перестаем у Него что-то просить. Эта короткая формула «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» святыми отцами сокращалась и сокращалась, пока они не начинали просто говорить: «Исусе, Исусе…» А потом и вообще словесная форма этой молитвы прекращалась, и они просто созерцали Его без всяких слов.

— Как в миру быть с людьми и сохранять себя?

— У вас это не получится. И у меня не получится. И у Серафима Саровского не получилось бы. Увидев высоту христианства, один из апостолов воскликнул: «Да кто же может это понести!» И Христос ему ответил: «Человекам это невозможно. Богу возможно все». Когда даже в малой степени происходит обожение, человек переходит в состояние вдохновения. Корень слова «вдохновение» — дух. Приходит Дух Святый — и у человека есть вдохновение делать добро. Нет вдохновения — даже примитивную работу сделать не может. Для духовного подвига, для совершенства, для святости нужно вдохновение, которое исходит от Духа Святого. Нужна молитва. Кто может усилием воли вдохновиться? Кто может усилием воли заставить себя любить? Людям это невозможно. Даже любовь мужчины к женщине приходит не через понуждение, а через вдохновение…

9 ноября 2017 года

Отец Гурам: — Христиане вообще все братья, а мы уже много чего пережили и здесь, в Грузии, и в Орске, так что наша дружба, пройдя испытание временем, все больше и больше углубляется. Началось все с матушки Серафимы, которая сейчас очень больна и не смогла быть с нами, но ее дух находится здесь. Матушка Серафима побывала в Орске и в Оренбурге, и отец Сергий попросил у нее разрешения стать ее сыном. Так что эта дружба продолжается уже несколько лет. Батюшка дважды в год бывает у нас, привозит в наши монастыри иконы собственной работы. В XXI веке происходит охлаждение любви, христианство находится не на своем уровне, поэтому очень ценятся такие люди, которые могут преодолеть своими стараниями и своей любовью то, что разделяет людей. Очень много усилий нужно приложить, чтобы Христовой любовью соединить наши народы, между которыми есть разногласия и охлаждение в отношениях, чего не было раньше. И отец Сергий — пример для нас, он настоящий посланец любви, он преодолевает все преграды и препятствия, мешающие людям и нациям объединяться. Мы просим его поделиться своими размышлениями на этот счет.

Отец Сергий: — Каждый человек стремится к любви, ищет любви, потому что это в него заложено Богом. Человек создан по образу и подобию Божию, и если Бог есть любовь, то в человеке всегда будет присутствовать стремление к любви. Даже когда человек уже не будет понимать любви, не будет стремиться к любви, все равно это будет в нем от Бога. Но очень часто у нас не получается любви. Мы ищем ее и не находим. Пытаемся жить по любви, но у нас не выходит. Мы имеем заповеди о любви, пытаемся их исполнить, но у нас ничего не получается. Мы в нашей монашеской общине опытным путем пришли к такому выводу: поскольку Бог есть любовь, без Него мы не сможем, как бы ни хотели, быть в любви. Наше стремление к ней будет несовершенно, любовь будет неполной. В нашем стремлении к ней будет присутствовать эгоизм, страсть, чувства. Наша любовь будет уродливой, и, как ее ни называй, не будет соответствовать идее любви, которая есть у Бога, которая есть Бог.

Мы очень больны эгоизмом, а в таком случаем мы любим кого-то как объект любви. Не совершенно и бескорыстно любим, а по принадлежности к себе: это мое, поэтому я его и люблю. Это моя родина, поэтому я ее люблю. Это моя женщина, поэтому я ее люблю. И когда в отношениях присутствует «это мое», любовь может переходить в предательство и даже в ненависть. Если человек, которого ты любишь, в какой-то мере нарушает твой личный комфорт, ты его не то что не любишь, но даже злишься на него, гневаешься на него, охлаждаешься к нему. Значит, ты любишь его ради себя самого. Любовь может быть душевной, чувственной, сердечной, и если мы не будем выстраивать любовь на этом уровне, то она может стать обычной плотской страстью. Многие люди говорят «люблю», а на самом деле в них играет плотская страсть. Они удивляются, почему апостол говорит, что любовь не перестает, ведь чем хуже живет человек, тем его любовь становится короче. Если раньше люди любили друг друга более длительное время, то сейчас браки очень быстро создаются и очень быстро рассыпаются. Любовь в кавычках приходит очень быстро и очень быстро уходит. На поверку она оказывается обычной плотской страстью на уровне физиологии.

Сердце, живущее без Духа, очень нестабильно: вспыхнуло — погасло, вспыхнуло — погасло. А настоящая духовная любовь, которая идет не от твоих чувств, не от твоей выгоды, приходит от Бога к людям, которые знают Бога, живут Богом, имеют опыт богоообщения. У таких людей любовь исходит от Духа Святого. Многие этого слова даже не понимают. Поэтому мы в нашей духовной общине пришли к следующему: для того чтобы обрести настоящую любовь от Духа Святого, от Бога, мы стали искать не любовь в каких-то формах, которые можно назвать любовью, но Самого Бога. И в Боге обретаем способность к настоящей любви, способность по-настоящему любить, по-настоящему понимать любовь. Что значит «мы ищем Бога»? Мы практикуем молитву, изучаем искусство духовной жизни так, как нам преподали его святые отцы.

Что же такое духовная жизнь? Это выстраивание своей жизни в сторону Бога, когда человек начинает искать Бога. В святоотеческом богословии это называется обожением, то есть соединением человеческой природы с природой Божества. Это очень похоже на то, когда Бог сошел на землю и соединился с природой человеческой. То есть он не перестал быть Богом, но в то же время стал совершенным человеком, восприняв все человеческое, кроме греха. Священное Писание говорит нам, что наша цель — стать богами, только с маленькой буквы. Бог, Который пишется с большой буквы, один, а наша цель, которую нам определил Бог, — это не только и не столько жениться, родить детей, хорошо их воспитать, построить дом. Это само собой. Главное наша цель — максимально возможным образом соединиться с Божеством. Некоторые говорят, что нужно соблюдать заповеди любви, и тогда будешь с Богом. Мы пытались соблюдать заповеди любви, но у нас не получилось. И тогда мы пошли немножко в другую сторону. Мы стали искать Бога, искать Духа Святого. И когда мы начали его обретать, когда Он в нас начал жить, у нас родилась любовь.

Почему первый путь у нас не получился? Потому что человек без Бога не может любить, ибо только Бог есть любовь. Когда человек в Боге, у него все естественно происходит, ему не нужно об этом думать, ему не нужно планировать свое поведение, он живет просто и естественно. Человек, если он культурен от природы, всегда будет культурным, и в любой самой неожиданной ситуации будет культурно поступать. Так и человек, который живет в Боге, естественным образом проявляет правильную любовь. Мы, конечно, пытаемся соблюдать заповеди, трудиться, понуждать себя к любви, именно понуждать к любви, но мы ни в коем случае не называем это любовью, потому что это не может быть совершенной любовью. Мы постоянно практикуем молитву, потому что только через нее человек соединяется с Богом. Не через богомыслие, не через размышления о Боге человек соединяется с Богом. Можно всю жизнь продумать о Боге, но так и не встретить Бога. Можно очень много знать о Боге, но не знать самого Бога. Человек познает Бога в состоянии молитвы. Бог — это Дух, и нам нужно перестроить свое мировоззрение, свое мироощущение в этом смысле. Практикуя молитву, мы пытаемся уйти от размышления к состоянию, которое находится не в области размышления, а в нашем переживании Бога.

Люди, которые не практикуют молитву, православный образ жизни, не ходят на таинство причастия и исповеди, могут быть очень порядочными, хорошими, добрыми, но совершенными стать не могут, потому что совершенство обретается в Боге. Приближаться к совершенству мы можем, только приближаясь к Богу. Становиться богами с маленькой буквы мы сами по себе не можем, это нереально. До того, как Христос пришел на землю, были нравственные, положительные, добрые люди. Они знали любовь на уровне человеческих отношений. Но Христос пришел для того, чтобы дать нам не праведность, но святость, чтобы мы могли становиться святыми не столько в нравственном смысле этого слова, сколько в духовном. Святой — это не просто нравственный человек. Святой — этот тот, кто способен жить Богом, переживать Его. Тот, кто настолько приближается к Богу в образе молитвы, что его мысли становятся мыслями Бога, его сердце становится сердцем Бога.

Есть много примеров того, что это действительно реально. Взять хотя бы нашего Серафима Саровского. Он настолько соединился с Богом, что его мысли стали мыслями Бога, зрение Серафима стало зрением Бога. Он стал старцем в православном понимании этого слова. Что такое старец? Это не старый опытный человек, но это такой человек, который обрел непрестанную молитву, и в непрестанной молитве постоянно находится в соединении с Богом. И тогда он перестает говорить от себя, но через него начинает говорить Бог. Только в таком состоянии человек может стать прозорливым, может узнать волю Божию, может познать ум Божий. Может быть, кто-то сейчас удивится тому, что я говорю какие-то очень высокие вещи, но, знаете, всегда нужно иметь какой-то духовный ориентир, чтобы выстраивать свой путь в его сторону. Если мы не будем иметь этого высокого духовного ориентира, то мы постоянно будем блуждать туда-сюда со своими благими намерениями и хорошими мыслями. Мы будем тратить свою искренность, свою силу на хождение не туда. А когда у человека правильно выстроился его духовный ориентир, тогда он свою искренность, свой труд тратит в правильном направлении. И тогда у него есть результат.

У нас был такой святой старец Софроний Сахаров, ученик Силуана Афонского. Еще относительно молодым иеромонахом Софроний Сахаров в русском монастыре на Святой Горе Афон имел беседу с одним старцем и сказал ему о довольно высоких вещах. И этот старец остановил его: «Отец Софроний, давай будем с тобой говорить о том, что нашего уровня». И тогда Софроний Сахаров позволил себе, конечно, вежливо возразить старцу: «Отче, знаете, в каком смысле я позволяю себе говорить о высоком, не боясь, что это повредит через гордость моей душе? Когда мы имеем высокую святую цель, она стимулирует на постоянное движение к ней. И никогда не будет той точки, на которой мы можем остановиться, передохнуть и сказать: «Я уже что-то приобрел». Эта очень высокая далекая цель будет постоянно заставлять нас двигаться к ней. Перед моими глазами — очень высокий идеал, и на контрасте с ним мое ничтожество всегда будет на очень большой дистанции от него. И сколько бы я ни двигался в его сторону, я всегда буду считать себя недостойным этой цели, недостаточно потрудившимся для нее. И это будет меня учить смирению».

Современному человеку очень не хватает вдохновения. Мы становимся чрезмерно осторожными. Когда сатана не может завладеть нашим вниманием, нашим доверием и увести нас от Бога, тогда он тогда начинает идти вместе с нами в наших поисках Бога, но немножко ускоряет наш шаг, начинает нас торопить, уводить вправо или влево. И мы можем споткнуться и очень сильно ушибиться. А порой он начинает нас тормозить, усугубляя нашу осторожность. Дескать, смотри, сколько святых пали через гордость, сколько преподобных преткнулись через тщеславие и самомнение. Будь осторожен, не спеши, чтобы не впасть в прелесть, чтобы не повредиться. В наше время у него очень хорошо получается именно второе.

Сейчас очень часто приходится слышать, что времена подвига прошли, что люди сейчас немощные, что мы не можем, не имеем права думать так же высоко, как наши святые отцы до нас, не можем пытаться жить, как жили они. Но я думаю, что кое-кто мог бы сказать: «Ложь, неправда». Например, если бы сейчас сюда пришел старец Гавриил, то сказал бы: «Можно!» Мы все были уже взрослыми людьми, когда он жил. Это наш современник. Почему ему можно было подвизаться, а нам нельзя? Почему он смог, а мы не можем? Святой Серафим Саровский сказал: «Мы просто не имеем к этому решимости, а благодать Божия та же, что была во все времена. И помощь Божия для тех, кто хочет жить и подвизаться, такая же, какой была раньше».

Я назвал святого Гавриила, но можно вспомнить преподобного Иосифа Исихаста, который жил на Афоне и умер в 1956 году. Это же почти наш современник. А он жил так, как жили Антоний Великий, Макарий Великий, и нес тот же подвиг аскезы, тот же подвиг молитвы, тот же подвиг воздержания во всем. Конечно, когда мы читаем жития святых четвертого, шестого, десятого веков, нам кажется, что это очень прекрасно, высоко, красиво, но ведь это было очень давно. А сейчас мы стали другими. А насколько другими? Наверное, более ленивыми, более лицемерными, потому что оправдываем свое нерадение какими-то посторонними причинами. А с другой стороны, наверное, и во времена Антония Великого тоже были люди, которые не спешили, озирались, боялись, ленились. Я бы хотел вам сказать, что все возможно. И не стесняйтесь ставить себе высокую цель. Пусть она вас вдохновляет, не дает вам спать, не дает вам самоудовлетворения. Некоторые люди говорят: «Бог меня не осудит: я порядочный человек, тружусь, не ворую, никого не оскорбляю, ни с кем не враждую, жене не изменяю». Но для святости этого недостаточно, ведь это все может делать и совершенно не верующий человек. А зачем тогда Христос? Тогда Христос выпадает, а без Него невозможно войти в Царство Небесное. Значит, нужно подумать, для чего нам нужен именно Христос. Чтобы подняться выше порядочности — туда, где Бог, надо быть не просто добрым человеком, а нужно переживать в молитве Бога; нужно, когда вы молитесь, перестать быть здесь.

Принцип православной Иисусовой молитвы: когда человек уходит от размышления о Боге к разговору с Самим Богом.

Бог перестает в этом измерении размываться для человека в нечто, совершенно неопределенное. Многие религии называют Бога трансцендентной Личностью, о которой нельзя говорить, которая совершенно за пределами наших понятий, наших ориентиров, наших привычек. Богословие называет это апофатическим познанием Бога, познанием того, что Бог не есть. И только православные подвижники со своей Иисусовой молитвой начали из этого размытого, рассеянного по вселенной Бога собирать Его в ту Личность, Которая находится здесь и сейчас. В первую очередь, можно вспомнить Григория Паламу, имевшего опыт Иисусовой молитвы, у которого был спор с ученым мужем Варлаамом, для которого Бог находился в области теории, который не знал самого Бога, но знал много о Боге. Он получил блестящее западное образование, вернулся в Грецию и был там принят с большим почетом. Все с ним советовались, доверяли его словам, слушали его. И когда он приехал на Афон и принялся общаться с афонскими отцами, они искренне рассказали ему о практике Иисусовой молитвы. Да не просто о практике. Они сказали, что в Иисусовой молитве переживают Бога в нетварном свете. И тогда Варлаам, который много знал о Боге, но совершенно не знал Самого Бога, стал говорить, что Бог — это совершенное существо и что Бога нельзя познать. О каком свете вы говорите? В какой форме может Бог являться? Бог трансцендентен, Он непознаваем, Он над миром.

И тогда от афонских отцов выступил Григорий Палама. Он сказал, что Бог и непознаваем, и познаваем. В своей сущности Он ни в какой форме не может быть переживаем. Григорий Палама как раз и сформулировал, в каком случае мы можем приближаться к Богу. Он разделил сущность и энергию Божества. В своей сущности Бог для человека непознаваем, но в своих энергиях, которые мы, православные, называем благодатью, Бог переживается человеком, переживается реально. Более того, Григорий Палама доказал Варлааму, что свет Преображения, свет Божества — это нетварный свет. А до него был Симеон Новый Богослов, который тоже об этом писал: «Перестаньте говорить, что Бог совершенно далек от этого мира, что Он непознаваем. Бог познаваем». И он это говорил с таким жаром, с таким пылом, потому что он сам в Иисусовой молитве был в нетварном свете.

Григорий Палама — это середина второго тысячелетия, Симеон Новый Богослов — еще раньше. Но мы можем сказать о Софронии Сахарове, который умер в девяностые годы. Он наш современник, мы уже даже не детьми, а взрослыми людьми были, когда он был еще жив. Он тоже переживал Бога в нетварном свете и позволил себе об этом писать, уже будучи глубоким старцем: «Почему я позволяю себе это говорить, открыть свое сокровище, не боясь повредить через это самому себе? Я уже старый, стою на пороге смерти. Чем мне гордиться, когда я уже одной ногой там? Я весь в трепете, весь в страхе, потому что уже предвкушаю свой переход туда. И открываю это ради вас, ради своих учеников и ради тех людей, которые потеряли вдохновение, потеряли жажду подвига, ревность к подвигу, потеряли ревность искать Бога, обретать Его, которым достаточно вовремя прочитать утренние молитвы, вечерние молитвы, сотворить правило ко святому причащению, сходить в свое время на исповедь, покаяться, причаститься». Но просто прочитать, просто сходить, просто сделать — для него было очень мало, потому что он хотел в каждом своем духовном действии переживать Бога. Каждое действие должно было быть наполнено присутствием Бога.

Почему некоторые люди ходят пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет в храм, исполняют какие-то внешние обрядовые вещи, молятся, а качественно совершенно не меняются? Потому что они все это делают ради Бога, но без Бога. Они никак не могут Его найти и все делают ради какого-то далекого Бога, Который неизвестно где. Некоторые люди говорят, что совершенной молитвы без слез не может быть. И плачут. А у меня нет слез. Не надо выдавливать из себя слезы, не надо делать театр. Когда придет Бог, ты не сможешь не заплакать. Это будет настолько естественно, что нам не нужна будет наука. Пока мы различаем что-то, то находимся в области дум о Боге. А когда приходит Бог, мысли кончаются, различение заканчивается, все становится на свои места.

Мы начали с того, как обрести настоящую любовь. Да никак мы ее не обретем. Мы можем понуждать себя к любви, к исполнению заповедей о любви. Но когда приходит Бог, тогда человек открывает окно и кричит: «Я всем прощаю, я прощаю своих врагов, я прощаю долги своим должникам». Это очень похоже на влюбленного молодого человека, который бежит по городу и кричит о своей любимой. Ему встречаются его враги, те, кто его оскорблял, другой говорит: «Я тебе должен». А влюбленный отвечает: «Я не помню». Его мысли не здесь.

Без Бога это невозможно. Бог есть любовь. Бог есть покаяние. Бог есть мудрость. Бог есть жизнь. Без Бога мы можем только думать об этом, искать, как в потемках, но не находить. Бог приходит в молитве, когда ум человека находится в его сердце. Почему мы не видим Бога, не ощущаем Его? Потому что параллельно идем: Он туда, а мы сюда. Чтобы обрести молитву, нужен труд всей жизни. Нужно искать молитву, и это должно быть целью нашей жизни. Все остальное — это параллельные вспомогательные дела, которые мы должны делать. Должны быть ответственными перед своей семьей, должны быть ответственными гражданами, патриотами и порядочными людьми. Но наша главная цель не в этом. Плохо, когда люди ставят перед собой эти второстепенные цели, которые тоже нужны, на главное место. Тогда они выбивают с главного места самую важную вещь. И у них не происходит результата.

— Каждый человек индивидуален. У всех свои пути к Господу. Почему наша церковь ставит всех людей на один уровень? Должен быть индивидуальный подход. Надо не умом, а сердцем слушать человека. Я очень рада услышать от вас такие мудрые вещи, которые прямо в душу падают.

— Это очень тяжелый крест. Нам, священникам, бывает очень тяжело каждой личности уделить кусочек своего сердца, кусочек своего ума. Мы ведь тоже очень грешные, несовершенные, слабые. Когда нам бывает очень тяжело, мы позволяем себе общий подход к прихожанам. Конечно, это есть. Этому и есть оправдание, и нет оправдания. Нет оправдания, потому что нет результата. А оправдание заключается в том, что священнику очень тяжело, и ему можно посочувствовать. Если бы кто-нибудь попробовал, например, хотя бы сто человек поисповедовать в воскресенье. Мы все разные, как и вы. Как и вы, каждый из нас имеет свой уровень. Я даже не открою чего-то нового, что, может быть, не все священники примут. Может быть, даже кто-то не поймет и осудит меня за это, но не от того, что они плохие или хорошие. Просто каждый живет своим. Если человека с детства кормить хлебом и водой, он не будет знать ничего другого. Он родился и вырос, и всю жизнь прожил, и ему кажется, что ничего вкуснее не бывает. Но вдруг он попробовал манго. И потом ему опять дают хлеб с водой — то, что он ел всю жизнь. Ему было хорошо, это было его нормой, и вдруг почему-то это становится ему невкусно. Пока человек не поест манго, он этого никогда не поймет.

Так и святые. Они вкусили Божественного, и все земное для них становятся безвкусно. Настолько безвкусно, что некоторые из них уходят в монашество. Сознательно лишают себя радостей жизни, радости семьи, радости отцовства, радости материнства, вкушения яств, каких-то эстетических наслаждений. Не только потому, что это греховно. Само по себе это не греховно, потому что Бог ничего греховного не создавал. И хорошо, когда у человека есть опыт духовного переживания. Тогда у него происходит переоценка ценностей. Что для него раньше было чем-то вечным, может рухнуть, обесцениться. Но это не значит, что это греховно. В Евангелии говорится о человеке, который нашел драгоценную жемчужину, и она так завладела его сердцем, что он продал все, что имел, и на эти деньги купил жемчужину. Господь здесь говорит не о сребролюбии, не о драгоценностях, а о духовном, о том, что человек вкусил духовного.

Не стоит разочаровываться в людях, потому что разочарование будет приносить печаль. А христианство должно радовать. Уходите от грустных моментов жизни и собирайте что-то хорошее, светлое. Даже в самом плохом человеке есть что-то хорошее. Уходите от плохого не только потому, что Господь запретил нам осуждать. Мы должны уходить от плохого не потому, что это грех а, потому что плохое приносит нам печаль. Плохое приносит нам нездоровье и смерть. В сущности, что грех принес человеку? Смерть. Все заповеди Господь нам дал не для того, чтобы проявить свою власть над нами. Он их нам дал ради нас самих. Это рецепты счастья. Делай так — и будешь счастлив. Вам нужно понять, что все люди разные. Найдите себе духовника, который будет вас слышать. Не спешите. А то поспешите — потом разочаруетесь, будете осуждать, и у вас будет опять рана. У вас столько духовенства, что наверняка кого-то найдете. А на других не смотрите. Даже когда у человека внутри ничего нет, посмотрите хотя бы на то, какой он красивый.

— Мой вопрос до некоторой степени перекликается с вопросом нашей сестрички. Вы тоже этот вопрос уже задели. Он беспокоит очень многих не только в Грузии, наверное, но и во всех православных странах. Есть мнение, что если есть канонический священник, то, несмотря на его человеческие качества, он все таинства исполняет по закону и по канону. Но священник этот, к сожалению, часто бывает очень негативной личностью. В силу этого имеет ли право член паствы менять священника?

— Есть две крайности. Одна крайность, когда говорят: нельзя поменять приход, священника. А другая крайность, когда человек начинает постоянно менять приходы и священников. И все у него виноваты, а он прав. Можно поменять священника. Одни отношения с духовником, другие — с тем, кто тебя постригал. Василий Великий сказал: «Я ни от кого-то так сильно не пострадал, как от плохих учителей». Благодать священства позволяет священнику, независимо от его нравственного или духовного уровня, совершать литургию, принимать исповедь, совершать требы. В нашем монастыре есть такая традиция, что сестры исповедуется только у меня как у духовника. Если они едут куда-то по святым местам, им нужно поисповедоваться и причаститься, мы с матушкой говорим: «Вы можете подойти к другому священнику и исполнить часть исповеди». Есть исповедь как покаяние в своих грехах, как вскрытие своих грехов. А есть еще и часть исповеди, когда человек просит совета. Покаяться в своих грехах ты можешь у другого священника. Но советоваться можешь не с каждым. Чтобы было понятно, сделайте эксперимент. Подойдите к десяти священникам с этим вопросом. Я не скажу, что каждый скажет по-разному, но могут сказать по-разному. И что вам тогда делать — раздвоиться, растроиться?

Когда священник служит литургию, то через него действует Бог. Но мы должны признать, что даже священники падают. Несмотря на ту благодать, которую даровал им Господь, они сами способны делать ошибки. Чем отличается старец от простого священника, даже хорошего, порядочного, опытного? Даже порядочный, опытный священник будет говорить от своего ума. Это примерно то, о чем говорил Серафим Саровский: «Когда я говорил от себя, были ошибки. Когда говорил от Духа Святого — ошибок не было». Старец всегда имеет молитву, в молитве его ум — это ум Бога, и он говорит от Духа Святого. Конечно, это сейчас очень редко бывает.

— У молодого поколения возникает вопрос: где огонь старца, а где огонь высшего священноначалия? То есть, кто руководит церковью? Есть мнение высшего духовенства, и есть мнение старцев. Кто управляет церковью?

— Я тоже наблюдаю этот духовный спор, ну пока еще не слышал ответа на него. Обе стороны категоричны. Я хочу поговорить о том, возможно ли послушание сейчас или невозможно. У нас, к моему сожалению, сейчас церковь разделилась на две части. Одна часть говорит: в связи с тем, что сейчас отсутствуют духовные отцы высокого уровня, послушание невозможно. Каждый должен жить по своему разумению. Другая часть говорит: послушание сейчас возможно так же, как и всегда. И мы можем по сей день наблюдать в некоторых общинах, что оно еще живет. В частности на Святой Горе Афон до сих пор есть традиция послушания. Не послушание по рассуждению, а именно стремление к совершенному послушанию. Другое дело, как оно получается, но ориентир задан именно на совершенное послушание. И у той, и у другой стороны есть объективные доводы. Тем, кто говорит, что возможно послушание, можно даже доводы не приводить, а просто показать отдельные общины, которые этим живут. Ну, вот оно и есть, и что тут можно сказать, когда оно есть, когда еще жив, например, старец Ефрем, ученик Иосифа Исихаста. И не в одной обители — у Ефрема 19 православных монастырей в Америке. И все считают его старцем, и все входят в отношения с ним, именно как со старцем в совершенном послушании.

Для его монахов то, что скажет отец Ефрем, это истина в последней инстанции. Но я не хочу сказать, что другая сторона категорически не права. У нее есть объективные причины иметь другую точку зрения. К сожалению, мы наблюдаем, что появилось очень много псевдостарцев. Или, как церковь их называет, младостарцев. Эти люди понудили свои общины к послушанию, но сами очень сильно не соответствуют истинному старчеству. В чем не соответствуют? Они пытаются руководить от своего ума, не имея молитвы. То есть через них не действует Бог. Поэтому мы, к сожалению, имеем примеры общин, которые не радуют Бога и христиан, а огорчают. Мы видим, что у них результат получается какой-то уродливый, нехороший, а значит, там нет Бога. Если же у них нет результата, значит, у них неправильный путь. Те, кто смотрит только на отрицательный опыт этих общин, чаще всего ссылается на святителя Игнатия Брянчанинова, который в конце 19-го века написал такие слова: «Ввиду отсутствия духоносных старцев, совершенное послушание невозможно, а часто бывает опасно». И поэтому он советует жить по рассуждению и по советам.

Но тогда мы в церкви теряем драгоценность старчества — послушничество. Неужели церковь совершенно его потеряла? Эти слова были написаны в конце 19-го века, но именно в это время был расцвет Оптиной пустыни, где старчество предстало во всей красе. Неужели и у этих старцев невозможно было жить в послушании? Оптина пустынь, глинское старчество, валаамское старчество. Наверняка были и другие монастыри. В «Братьях Карамазовых» Достоевский уделяет целую главу старчеству, говоря, что оно не традиционно для русской церкви, и пришло в русскую церковь с востока, с Афона, из Египта, что поначалу оно даже вызвало отторжение. Мы так не привыкли жить и увидели в этом для нас что-то нетрадиционное, даже нехорошее. Старчество очень трудно приживалась, но все-таки прижилось, и мы в России, пишет Достоевский, увидели очень красивый, драгоценный плод.

Что было до этого? Наверное, было послушание другого уровня. Период оптинского старчества дал не одного святого, а целую плеяду святых старцев. Глинских старцев так же канонизировали целой группой. Тут опять же можно ничего не говорить, а посмотреть результат. Но, наверное, как во все времена, появлялись какие-то псевдостарцы. Люди, которые, может быть, не только не соответствовали столь высокому рангу, но были волками в овечьей шкуре, которые свою паству заводили далеко от Христа. Видимо, об этих ошибках Игнатий Брянчанинов и говорил. Может быть, не нужно принимать его слова буквально. Возможно, это было предупреждение и, наверное, эти слова вынуты из контекста, потому что в других сочинениях он о послушании пишет очень высоко. И все святые говорили, что Иисусова молитва невозможна без послушания. Значит, надо искать золотую середину. Я хочу сказать, что нужно стремиться все-таки к послушанию.

Ни что другое в церкви не дает такого плода, как послушание. В сущности, потеря рая — это было непослушание. И чтобы вернуться в рай, нужно сделать обратное действие: вернуться к послушанию. А чтобы вернуться к послушанию, его нужно практиковать. Практикуя послушание, мы, в конечном итоге, постепенно выстраиваем способность быть послушными Самому Богу. В наше духовно опасное время, может быть, очень редки такие общины, где возможно совершенное послушание. Но если человек не нашел себе такого духовника и такой общины, может быть, он, не имея духовного опыта, нашел не того, кого нужно. А потом в процессе жизни увидел не грехи своего духовника, а то, что у него нет результата. Это критерий неправильности духовной жизни. А то, что он увидел грехи духовника, это неправильно. Серафима Саровского не хотели канонизировать, потому что кто-то и у него что-то находил. Не в ту сторону нужно идти. Если ты вдруг увидел грехи духовника, это твоя проблема. Ты должен увидеть, что духовно не растешь, и только это является причиной, что с духовником у тебя что-то не так. Ты не растешь, а еще хуже — деградируешь, не имеешь результата. Нужно искать возможность жить в послушании, а не своей волей.

В тех несовершенных условиях, в которых вы находитесь, все-таки нужно стремиться максимально приблизиться к совершенству. Можно категорично сказать себе: «Послушание невозможно, нет духовных людей», — и все, ты остановился и живешь по своей воле. А можно сказать по-другому: «Да, их мало, совершенных, может быть, их даже совсем нет, но я буду все равно стремиться максимально приблизиться к этому образу жизни и, насколько возможно, исполнять послушание, потому что вижу от этого большую духовную пользу. Я от этого приобретаю благодать. Это мне дает возможность ущемлять свое «я», подчинять свое «я» через кого-то самому Богу». Община Иосифа Исихаста существовала до 1956 года. Он завещал своим ученикам, чтобы после его смерти они разошлись по Святой Горе. Для чего? Для того чтобы таинство послушания умножали, как отростки от одного дерева, чтобы от них еще отростки пошли. Это самая благодатная возможность приблизиться к обожению. Еще раз скажу: мы потеряли рай за непослушание, значит, должны приобретать его только через послушание.

Я сегодня говорил о Симеоне Новом Богослове. У него есть труд о трех образах Иисусовой молитвы. Он говорит категорично: невозможно человеку обрести внутреннюю умную молитву, которая соединяет его с Богом, не практикуя послушания. Это не получится. Будет фантазия, ошибка, претыкание. Вы будете скатываться обратно. Вроде идете, идете, идете, уже столько сил потратили — и опять вернулись к началу пути, а то и дальше.

В отношении епископов. Есть епископы, по своему человечеству несовершенные, и их много, как и священников. Но есть и духовники не в нужной мере духовности. Может быть, кто-то внешне блестит, но внутренне не соответствует понятию о духовном. Что нам с этим делать? Где бы мы ни были, с кем бы ни соприкасались в духовной жизни, нам нужно настраиваться на приобретение максимального послушания и через него на получение максимальной пользы.

Почему мы иногда бежим через дорогу, чтобы кому-то сумку помочь поднести? Потому что даже на уровне человеческого сделали доброе дело и получили радость. А в духовной практике ты получаешь благодать. Когда человек понимает послушание в том смысле, что через это он что-то приобретает, он готов постоянно искать послушания ради самого себя. Серафим Саровский говорил: «Мои родители были купцами и торговали тем, что приносит больше барыша. Так и в духовном нужно всегда смотреть, что тебе приносит благодать, и этим пользоваться с выгодой для самого себя».

Почему Господь требует всех прощать? Не ради тех, кого мы должны простить, а ради нас самих. Мы часто говорим такие слова: праведный гнев. А он хоть праведный, хоть неправедный — все одно гнев. И ты несешь это в себе. А когда ты гневаешься, тогда у тебя нет радости. Не может быть гнев и радость одновременно. Господь в Евангелии говорит: «Мир Мой даю вам». Он же не говорит: гнев даю вам. Гневливые — это самые несчастные люди, потому что у них нет радости. Поэтому Господь говорит: «Прощайте ваших врагов». Потому что если прощать друзей, то это будет счастье наполовину. Всех людей можно разделить напополам: часть — друзья, часть — враги. Если ты прощаешь только своих друзей, то счастлив лишь наполовину, а наполовину несчастен, потому что ссора не приносит радости, даже когда ты прав.

Не нужно метать бисер перед свиньями: не в том плане, что мы должны так относиться к той части людей, которые не способны обратиться к Богу. Да нет, это греховно. Тот же Силуан Афонский делил людей на познавших и не познавших Бога. Есть люди, которые не освящены Духом Святым, но не потому, что не хотят быть хорошими. Они хотят быть хорошими, но в них нет Духа Святого, они слепые. Как вы знаете, я и в тюрьмы езжу, и в психиатрические больницы. Как можно обижаться на психиатрического больного? Он же больной, невменяемый. Он тебя даже убить может в силу того, что у него мозг не работает.

Что такое чувство такта? Это чувство меры. Тактичный человек не размышляет, но чувствует грань. Чувствует, что начинает кого-то обижать, и замолкает. И наоборот: нетактичный человек будет говорить такие вещи, которые, может, и правда, но могут кого-то обидеть. Я как-то ехал по Грузии с одним молодым человеком, и вот он завелся на политическую тему минут на тридцать. Я еду и думаю: ты разбираешься в таких сложных вещах, а того не чувствуешь, что ты меня обижаешь, ведь я сижу у тебя в машине, я — гость. Я уже глаза опустил, и ты не видишь таких простых вещей. Зато ты разбираешься в глобальной политике.

Иногда люди видят правду как факт, и она действительно есть. А правда Божия живет не как факт, а как результат и всегда хороший результат. А правда человеческая, принимаемая как факт, иногда имеет плохой результат. Я, например, говорю человеку в лицо: «Ты некрасивый». Как факт — это может быть правда, но она не Божия, потому что я расстроил человека, а может быть, если у него это комплекс жизненный, я его еще и добил этой своей правдой. Лучше бы я как-то вдохновил его или хотя бы воздержался от замечаний. Иногда мы говорим правду как факт, а имеем страшный результат. И в этом основная ошибка всех наших взаимоотношений. Почему у нас происходят ссоры и недоразумения? Потому что мы говорим правду как факт, и это нас вдохновляет: это же правда. Одно дело, когда человек сознательно делает зло. Он еще как-то может сдержать себя. Но порой человек видит, что он поступает по правде, а результат у него плохой.

— Приходят люди в церковь к священнику, когда им очень тяжело, когда у них есть какие-то проблемы. Ходят они в церковь, советуются со священником, причащаются, каются, но через какое-то время эти проблемы с Божьей помощью более или менее решаются или совсем сходят на нет. После чего большая часть этих людей перестает ходить в церковь. До той поры, когда опять случится какое-то несчастье. А некоторые и вовсе могут не прийти. Имеем ли мы право им напоминать об этом, и каким образом это делать?

— К сожалению, даже воцерковленные люди не понимают, зачем они ходят в церковь. Не понимают, что самая главная цель наших посещений — это Христос. Не благополучие, а Христос. Когда человек полюбит другого, он готов согласиться на неустроенность, на потери ради обладания любимым. Если у нас не выстроен приоритет ценности в церкви, если не Христос наша главная цель, то всегда так, к сожалению, будет. И духовники должны об этом говорить. Мы ходим в храм не для того, чтобы нашу жизнь устроить, не благополучия ради, а для того, чтобы возлюбить Христа. Сначала с чьих-то рассказов, доверяя опыту тех людей, которые знали Христа и рассказывают нам о нем. Это настолько светлый образ, что о нем даже слушать приятно. Это происходит сначала на доверии к чужому опыту — Серафима Саровского, Силуана Афонского и других. Но потом, если человек действительно искренне загорелся любовью ко Христу, он начинает сам уже искать Его. Человека перестает удовлетворять чужой опыт и, когда он приобретает свой личный опыт, это становится его верой. Для него Бог становится Личностью. Не идеей философской, а Личностью. Тогда человек влюбляется в эту Личность и ради Нее готов терпеть многое. Допустим, два человека полюбили друг друга. Один из них любит громко слушать музыку, а другой страдает головными болями. И тогда любящий человек жертвует своим увлечением. Он не ест острое лобио, потому у другого человека желудок больной.

Пока люди не поймут, для чего они ходят в церковь, пока не поймут, что главное — это Христос, у них постоянно будет разочарование. А когда человек любит эту Личность, тогда он говорит просто: «Ну, пусть будет, как Ты хочешь». Так бывает в хороших семьях, где получилась любовь. Человек чем-то жертвует, говоря: «Ну, ладно, ладно пусть будет по-твоему. Ты только не расстраивайся, не сердись». Почему Господь принял крестные муки? Потому что главная примета любви — это жертвенность. Если есть жертвенность, значит, это любовь. Если жертвенности нет, значит, это не любовь, а эгоизм. Ты его любишь ради себя самого. Поэтому в отношениях с Богом мы выстраиваем отношение любви к Нему. Со своей стороны, Он нам все доказал, взойдя на Крест. Выше доказательств не может быть. С нашей стороны, не только Ему, нам самим нужны доказательства: действительно ли мы любим Бога. Сегодня, когда мы узнали, что Кетеван привезли, у меня комок в горле был. Она может ничего не говорить. Она не оставила никакого наследия, никакого письменного источника. Она своими деяниями все доказала. Ее рвали на части железными щипцами, на куски живую разрывали, а она, царица, не предала Христа. Речь шла не о ее благополучии, не о ее свободе, а о том, что ее растерзали, но она осталась верной до конца. Вот это — любовь ко Христу. Выше — не бывает.

24 сентября 2017 года

— Можно ли определить меру делания духовного, и если можно, то как?

— Эта мера очень хорошо определяется таким образом: имеете вы молитву или нет; имеете вы память о Боге или нет. Если у вас есть молитва, значит, вы держите духовную меру. Мирскими делами мы не можем не заниматься. Мы должны трудиться, деток кормить, одевать, обувать. Просто приоритет ценностей должен быть таков, что духовное важнее мирского. Если молитва вдруг оставила вас, значит, в вас мирское превзошло духовное. Или мирское вас захлестнуло так, что вы и о Боге забыли, и молитва у вас перестала идти.

— Порой в конце дня не можешь вспомнить за собой ни одного греха. Это из-за невнимательности или из-за гордыни?

— Я вам расскажу о двух способах увидеть свои грехи. Первый способ: наблюдать за собой. Но это несовершенный способ, потому что наш разум очень ограничен, мысли путаются, поэтому мы не видим четко и ясно. Этот способ вы тоже должны использовать, но надо иметь в виду, что он не поможет вам увидеть все свои грехи, поскольку они суть хитросплетения тонкой паутины. Другой способ видеть свои грехи дается человеку, когда тот стяжал благодать Духа Святого, и она открыла ему зрение. Мы смотрим нашим физиологическим зрением, а есть еще зрение духовное. Когда учитель израильский Никодим обрел Господа, Господь ему сказал: «Невозможно человеку, не родившись свыше, познать тайну Царствия Божия». Никодим спрашивает: «Как человек может родиться во второй раз? Снова окажется в утробе матери?» Господь ему с некоторым упреком говорит: «Как ты, законоучитель израильский, не понимаешь таких вещей!» Как часто Господь в Евангелии говорит: «Вы смотрите и не видите; слушаете и не слышите». То есть — смотрите на событие и не понимаете его духовного смысла. Много людей физиологически слышали Господа и пытались что-то понять, но никак не смогли. Эти вещи понимаются не разумом, а духом. То, что от Духа Святого, более глубоко, более тонко, более совершенно. А то, что от нашего разума, очень ограниченно.

Сегодня во время службы в чашу упала мушка. Некоторые могут подумать: «Как это так! Почему в такую святыню мушка угодила?» Но мушка — неразумное существо, не способное чувствовать Бога в той мере, в какой Бог это дал человеку, но человеку совершенному, обоженному, одухотворенному. Мошка в силу своей ограниченности не понимает благодати. Точно так же, если человек представляет из себя просто психосоматическое, а не духовное существо, он тоже не видит Бога, не видит премудрости Божией, разлитой в этом мире, тем более не слышит Бога в состоянии молитвы, в которой как раз и происходит разговор с Ним. Такой человек видит только внешнее, а внутреннего — там, где Бог с ним говорит, — не слышит. Наверное, вы со мной согласитесь, что, к сожалению, так оно и есть. Когда мы читаем о молитвах святых, в нас возникает желание обрести такую же молитву, какая была у них; заниматься не чтением книжечек, а разговаривать с Богом лицом к лицу. Мы загораемся таким желанием и вдруг видим, с сожалением, со слезами, что у нас ничего не получается, потому что мы не вошли в эту область человеческого и духовного бытия. Дайте послушать человеку, который никогда не занимался музыкой, что-нибудь из классики. Он начнет зевать, поскольку слышит ее как звуки, но не слышит как музыку. Так же некоторые люди равнодушны к поэзии. Но это еще не духовный уровень. Это душевный уровень, но и до него люди порой не досягают. Духовный уровень гораздо выше и тоньше. В атмосферу духа можно войти с помощью духовной и церковной жизни, практикой внимательной молитвы. Когда человек живёт правильно выстроенной духовной жизнью, молитва у него идет не как говорение, а как состояние. Внезапно он начинает видеть такие вещи, которых раньше не то что не видел, но даже не подозревал об их существовании, не ведал о том, что мир устроен гораздо тоньше и гармоничней. Он видел только грубые и простые вещи.

Настоящее глубокое покаяние человеку самому по себе неподвластно. Человек может увидеть свои грехи во всей полноте только Духом Святым, когда у него откроются духовные очи. Но, во-первых, они не открываются в силу нашей неготовности, а во-вторых, Господь их ещё немножко придерживает, потому что если бы Он нам открыл в полной мере наше грехопадение, то мы при нашей гордости в такое отчаяние впали бы, что этого не перенесли бы, но тут же умерли от горя и печали. Сколько бы вы ни старались какими-то психологическими средствами, напряжением ума понять Евангелие, у вас ничего не получится. А ещё хуже, если получится, но искаженно. Так бывает у сектантов. Они отошли от церкви Христовой, потеряли благодать как средство к пониманию Евангелия и стали его изучать просто своим умом. А это не та книга, которая изучается своим умом. Это книга книг, которая открывается через вдохновение, через Духа Святого. И поэтому они понимают Евангелие, но искаженно. И это грустно. Господи Иисусе Христе…

— Я вдова. Во втором браке семь лет. Но ощущение такое, что мы чужие друг другу. Каждый живет сам по себе. Что нужно в себе изменить, чтобы полюбить мужа?

— Может ли человек прыгнуть выше своей головы? Нет. И локоть свой не может укусить. Но когда Бог дает человеку крылья, тот может высоко-высоко взлететь. Это не лирическое отступление и не мои фантазии. Когда Бог посещал грешных, ограниченных, беспомощных людей, те начинали творить такие вещи, что знавшие их говорили: «Перед нами совсем другие люди». Говорят, что невозможно изменить собственный характер. Но когда благодать Божия касается человека, у него не только характер, — внешность меняется. Однако нужно понимать, что человеку это не под силу, тогда как благодать Божия может творить чудеса. В нашем монастыре есть храмик Марии Египетской. Настолько было глубоко ее грехопадение, что люди, знавшие ее, стыдились даже смотреть в ее сторону, слушать о ней не хотели. И вдруг она так изменилась, стала совершенно другим человеком — просто земля и небо. Не внешне, конечно, а по характеру. Если раньше небо закрывало глаза, глядя на её дела, то потом она, став преподобной Марией Египетской, поднимала руки и от земли отрывалась.

Порой человек приходит в церковь, пробует работать над собой — неделю, месяц, год, — а потом говорит: «Батюшка, ничего у меня не получается. Наверное, и не получится, потому что я настолько свыкся с грехом, что он вошел в меня, как раковая опухоль». Тогда священник начинает ему приводить примеры. Будущий апостол Павел выправил бумагу, чтобы жестоко убивать христиан. И вдруг этот лютый Савл, мучитель христиан, наслаждавшийся своими злодеяниями, сам становится таким же христианином, обретает любовь, милосердие и сочувствие ко всем. Савл и Павел — два разных человека. А вместе с тем — один и тот же.

Не может человек полюбить другого усилием воли. Какими словами мы прикажем сердцу любить? Оно нас не слушается. Мы его стыдим, заставляем, напрягаемся, а оно говорит: «Я не люблю. Я не хочу. Я не хочу прощать. Я не буду прощать». Мы ему говорим: «Есть заповедь, Христос так велел. Ты в ад попадешь, если не будешь прощать». А сердце отвечает: «Не буду. Не прощало никогда и теперь не буду». Но, когда благодать Божия приходит в сердце, с ним происходит нечто сверхъестественное. Вдруг это каменное, жесткое, жестокое сердце начинает таять, как воск, становится мягким, податливым, послушным. Такое сердце уже не нужно уговаривать: оно само сначала начинает прощать, потом терпеть, потом сочувствовать даже врагам, а потом начинает их любить.

То, что я сейчас говорю, очень далеко от нас. Но мы на примере многих тысяч святых знаем, что это было, это есть и это будет до скончания века, потому что всегда будут святые. Если церковь перестанет рожать святых, значит, она умерла. Причем святым может стать каждый из нас. Стать святым — это не значит ходить по воде, исцелять людей от всех болезней, удивлять чудесами прозорливости; это значит — быть способным любить даже врагов своих.

— Любить другого человека, как себя самого, — это благодать?

— Конечно, благодать. Молите Бога: «Господи, открой мне глаза на добродетели других, закрой мне глаза на их недостатки — и я буду уже здесь, на земле, в раю, потому что меня ничто не будет огорчать». Что нас огорчает? Все плохое, что мы видим. А что нас радует? Все хорошее, что мы видим. Поэтому не видеть грехи других, а видеть только их добродетели — это почти рай.

— Если отец не хочет материально помогать своей дочери-студентке, как за такого отца молиться и как такого мужа любить?

— Допустим, живет семья, и вдруг один из ее членов заболевает психиатрической болезнью, начинает совершать странные, а порой и опасные для окружающих поступки. Но все точно знают, что он это не сам делает, что это следствие его специфической болезни. Когда семья так понимает ситуацию, ей легче его пожалеть, правда? Противоестественно для нормального человека не помогать своей дочери. А если противоестественно, значит, он болен. Надо увидеть в нем больного, и вам сразу станет легче. А более всего сочувствует больному тот, кто сам болен. Лежат в палате, скажем десять человек, у каждого из них своя болезнь. Они делятся друг с другом своими переживаниями по этому поводу, и каждый сочувствует каждому, поскольку все больны. Если здоровому человеку о своих болезнях рассказать на улице, он может равнодушно пройти мимо. А когда он сам в такой или схожей ситуации, ему легче сочувствовать другому.

Чтобы сочувствовать сумасшествию ближнего, нужно осознать свое собственное сумасшествие. Вспомните свою жизнь, свои исповеди. В каком случае священнику, который исповедует тысячи людей, легче нести этот груз? Когда он видит в себе то же самое. Конечно, если священник, будучи безумным, считает себя ангелом, его могут возмутить грехи прихожан и он будет сердиться, раздражаться. А когда он сам постоянно плачет о своих грехах, сам исповедуется, тогда ему легче прощать других людей. Тогда он становится более милостивым. Мы все больны грехами. Если поставить рядом двух человек и на одного бочку нечистот вылить, а на другого — десять бочек. Как они будут выглядеть? Одинаково. Может быть, на том человеке как раз десять бочек греха, но нам хватит и одной бочки, чтобы выпачкаться до неузнаваемости. Отец, который не помогает собственному ребёнку, болен. Это не физиологическая, а духовная болезнь…

— Он верующий…

— Да у нас полно и нездоровых верующих. Мы с вами тоже верующие, тоже исповедуемся постоянно и на каждой исповеди говорим: «Господи, почему я опять это сделал? Я же в прошлый раз покаялся. Почему же это вновь из меня лезет?» Чем верующие отличаются от неверующих? Только тем, что верующие осознали свой диагноз и пошли к врачу.

— Алкоголики тоже больные? Они осознают свою болезнь?

— Не дай Бог вам стать алкоголиком, чтобы не чувствовать тяги к спиртному. Не дай Бог вам стать блудником, наркоманом, игроманом. Не дай Бог вам стать жестоким человеком, который отходит после своей жестокости, начинает плакать и говорить: «Что же со мной творится? Ведь я же всех, кого обидел, люблю». Я очень много общался с алкоголиками, наркоманами, заключенными, и всякий раз думал: «Избави Бог меня от такой страшной зависимости». Человек сам плачет об этом, а через час делает то же самое. Это какое-то пленение: мозгов, сердца.

— Выходит, бесы в людей вселяются, а благодать улетает?

— Я часто наблюдал хороших людей, которые начинали заболевать алкоголизмом. По мере погружения в эту зависимость, они постепенно изменялись, начинали деградировать, врать, предавать, становились некрасивыми не только внешне, но и внутренне. Наблюдать за такой деградацией было до слез печально. В каждом из нас заложена предрасположенность к любому греху. Когда-то родители оградили нас от него, когда-то Господь нас упас, когда-то обстоятельства жизни отвели. Но будь родители более невнимательными, помани нас улица, сложись жизненные обстоятельства неблагоприятно, — каждый из нас мог бы стать алкоголиком, блудником, преступником — кем угодно. В тюрьмах и женщин много сидит, и детей. А самое страшное, что глубина этого грехопадения бесконечна, как ад. Я много лет езжу в тюрьмы и вроде бы ко всему привык, но когда приезжаю в «Чёрный дельфин», где сидят пожизненно заключенные, содрогаюсь, словно в первый раз, потому что у них на дверях висят подробности их преступлений. Почитав надписи, я прихожу к выводу, что половину из этих злодеев нужно держать не в тюрьме, а в психиатрической больнице. Нормальный человек такого нипочем не может сделать. Они сумасшедшие. Просто они сугубо сумасшедшие. А мы, может быть, в меньшей мере, но тоже сумасшедшие.

— Кто-нибудь из них раскаивается?

— Раскаивается. Но чем глубже ты попал в лапы сатане, тем тяжелее вырваться из его когтей.

— Если, не искоренив страсти и скорби, прийти к покаянию, можно ли войти в Царство Небесное?

— А вы не сможете терпеть скорби и страсти без Христа. Например, возьмем человека другой религии или совершенного безбожника. Разве их спасает простое терпение скорбей? Христос спасает. Если мы во Христе терпим страсти, то да, мы спасемся. Но чтобы быть во Христе, нужно жить духовной жизнью. Некоторые люди говорят: «Мы верим, что там, за гробом, что-то есть». Но Христос — это не что-то. Он должен стать для нас Личностью. Поэтому просто терпеть скорби — благородно, красиво, но это не спасет. Христос — и цель, и средство для достижения Царства Небесного. Он — та дверь, через которую входят в Царство Небесное. Без Христа ничего не будет. У вас просто не получится.

— Но ведь нет практически ни одного человека без страстей…

— Даже монастыря без страстей нет. Но одно дело, когда человек говорит: «Да, я страстный, принимайте меня таким, каков я есть». А другое дело, когда человек плачет из-за своей греховности, цепляется за Христа, говорит: «Господи, избавь меня от этой муки». Он каждый день, каждую минуту употребляет усилия, чтобы вырваться из плена страстей. Нам всем нужно делать что-то с самими собой, иначе будет очень тяжело и даже нереально спастись…

9 сентября 2017 г.

Нельзя средство ставить выше цели, а наша цель — Христос, а Христа мы ищем через молитву, а молитва получается только тогда, когда мы практикуем все разновидности аскезы вместе с молитвой. Казалось бы, как поклоны могут помочь молитве? Но когда человек делает земные поклоны, он обретает бодрость духа и теряет уныние. А без уныния легче идет молитва, поскольку в аскезе все взаимосвязано. Послушание, то есть отсечение своей воли, — это крылья молитвы, тогда как самость убивает любую молитву. Имеется в виду молитва не как говорение, не как чтение книжечек, а как состояние, которое живет Богом, дышит Богом.

Хорошо быть рядом даже с добрым человеком, а представляете, как хорошо быть рядом со Христом? Это бесконечно хорошо….

Духовный вкус, как и творческий, воспитывается не головой, но сердцем. Это нельзя истолковать логически. Когда твоя духовная жизнь переходит из области теории в область твоего бытия, Бог для тебя становится не философской темой, а темой самой жизни. И ты начинаешь тонко чувствовать, что значит обрести благодать или ее утратить. Для тебя это не просто моральный закон, а закон твоей жизни. Порой наступает такой момент в творчестве, когда оно начинает вытеснять Бога, и тогда ты должен остановиться. Но это произойдет только в том случае, если твоя духовная жизнь выстроена, и ты живешь этими категориями, ощущая, с Богом ты в настоящий момент или нет. К сожалению, у нас очень мало молитвенной практики. Мы читаем каноны, акафисты — но это еще не молитва.

Случается, к примеру, замечать интеллигентность в простой деревенской старушке, не обученной этикету. У нее нет образования, она не может красиво говорить, не знает, в какой руке держать вилку, в какой нож, но в ней имеется внутренняя культура, идущая не от науки, а от состояния ее сердца, и она тонко подсказывает старушке что плохо, а что хорошо. С другой стороны, есть много людей, имеющих понятие об этикете, культуре, но совершенно некультурных сердцем, которые могут вежливо оскорбить, деликатно обидеть.

Иногда мы идем на исповедь, потому что так надо, потому что мы решили причаститься, а иногда — потому что всю ночь не могли уснуть из-за переживаний и еле дождались утра. Не потому что положено ходить на исповедь, а потому что сердце изболелось. Так и в духовной жизни. Плохо, если люди полагают, что нельзя грешить только потому, что там, за чертой жизни и смерти, можно попасть в ад. Этот страх в какой-то мере действует, но это ненадежное средство. Человек может сказать себе, что проживет еще с десяток лет, поэтому можно пока расслабиться, а уж потом мобилизоваться и начать заниматься духовной жизнью. А другой человек озабочен текущей минутой: она у него с Богом или без Бога? Когда у человека совесть жива, любой проступок его жжет. А если совесть умерла, то и говорить не о чем. Совесть — это глас Божий. Когда человек, занимаясь молитвой, понемногу обретает ее, то в ней ощущает состояние близости с Богом. Это становится для него не теорией, а повседневной жизнью. Тогда человек очень чутко и с большой болью переживает потерю Божьей благодати. Точно так же Силуан Афонский переживал потерю Бога вследствие того, что впал в гордыню и благодать от него отошла. Хотя внешне ничего не изменилось: монастырь тот же самый, те же самые послушания, братья не перестали к нему хуже относиться, — но внутри у Силуана начался ад.

Некоторые говорят: живут же безбожники и нормально живут, и счастливы. На это можно ответить следующее. Допустим, родился у алкоголиков в подвале ребенок, ест хлеб с водой, спит в тепле, подле батареи, его не бьют — и для него это счастье. И вдруг его прямо из подвала приводят на рождественскую елку. Для него возвращение в подвал станет катастрофой и то, что раньше было верхом блаженства, станет адом. Так же и в духовной жизни. Живет человек на свете, деньги зарабатывает, детей рожает, искусством занимается, с друзьями время проводит, и для него это смысл жизни. И вдруг его освещает лучик благодати, и эти мгновения он будет помнить всю жизнь. Об этом как раз и говорит Господь в Евангелии, в притче о жемчужине. Человек все имеет и вдруг находит жемчужину и продает все, что имеет, чтобы ее купить. Пока он ее не видел, ему было хорошо, а когда увидел, — все, что у него было, померкло для него в сравнении с ней.

Очень плохо, если мы не живем этими категориями, если мы такие странные христиане, которым не надо высоких материй, не надо читать про нетварный свет, не надо Иисусовой молитвы, благодати. Как сильно мы отличаемся от первых христиан, которые бросали все и шли за Христом и даже на смерть ради Него. А кто сейчас готов пойти на смерть? Очень грустно, если мы противимся высокому, но ходим в храм, читаем «Отче Наш», знаем 50-й псалом, потом выучим 90-й — и с нас хватит. Когда человек так думает и говорит, он уже находится в прелести нерадения. Тот, кто полюбил Христа, не может жить, как все, он готов идти против течения. И не нужно этого бояться. Нужно бояться быть полумертвыми христианами. Спроси такого: что ты знаешь о Христе, кроме того, что прочитал? И ответить ему будет нечего. Как некоторые безбожники говорят: что-то в религии, в Христе, в Евангелии все-таки есть. Так же и многие христиане полагают: где-то там Христос есть, и где-то, за порогом смерти, может быть, мы с Ним и встретимся, но до этого еще дожить надо. Но как бы в таком случае не оказаться чужим с Ним по духу.

Даже люди порой не сходятся друг с другом по духу. Например, в космос отправляют только тех, кто психологически совместим друг с другом, иначе неизвестно, что там может произойти. То же самое и в вопросе с Христом. Как бы Он не стал для нас чужим, нежеланным, каким Он стал для бесов. Он раздражает бесов, жжет их, с ума сводит. И праведник бесов с ума сводит, хотя он прекрасный и добрый человек. Более того, праведник раздражает также и людей, которые хотят спокойно и комфортно жить. И когда праведник приходит к ним, он их бесит, потому что его слова обличают их. Первомученика Стефана камнями забили за то, что он пошел против течения. Все апостолы примерно так же жизнь окончили.

Нужно немножко тревожить свое комфортное существование. Не стоит быть довольным своим христианством, нужно как-то стимулировать свою духовную жизнь. Нас очень усыпляет и наша средней руки нравственность, и в меру совершенные добрые дела. Прискорбно, что иные священники вам могут сказать: «Зачем тебе читать Симеона Нового Богослова? Ты же детей воспитываешь, по воскресеньям бываешь в храме, домашние делаешь, хорошо делаешь — тем самым и спасешься». Но мы не трудами нашими спасаемся, а Христом. И в какой мере через духовную жизнь мы обретем Христа, в такой мере мы способны войти в Царство Небесное. Трудятся и язычники, и безбожники: и добрые дела они делают, и порядочны — но они же не входят в Царство Небесное в силу того, что они порядочные люди. Они хорошие, но чтобы наследовать жизнь вечную, надо обрести Христа. Человек вечен только Богом. Часто приходится слышать от прихожан: мой папа был коммунистом, но он же хороший и добрый человек. Может быть, но он не имеет Христа.

Нужно учиться молитве, вести духовную жизнь, не следует бояться слова «аскеза». Оно относится не только к Антонию или Макарию Великим и не только к монашествующим. Это слово относится ко всем нам. И в какой мере мы сможем соблюсти эти условия, в такой и обретаем Христа. Все наши добрые дела и благие начинания должны быть во Христе. Серафим Саровский сказал, что только во Христе все ценно, только в нем благодать Духа Святого. Когда яблоня цветет, все ее соцветия одинаково красивы и все прекрасно пахнут, но далеко не все дадут плоды. Часть этих соцветий опадет на землю, не дав плода. Так и люди, не обретшие Христа, не дают плода в жизнь вечную.

Духовное мышление — то, в котором происходит молитва, — очень простое, точное и чуткое. Мыслить и молиться — это не одно и то же. Молитва — это существенно иная форма бытия. Кто имеет молитву, тот имеет очень многое: терпение во искушениях, много любви и доброты. Христос согревает сердца молящихся.

— Как быть творческим людям? Без образного мышления творчества быть не может. Надо отказаться от него, перестроить себя?

— Я как-то ехал в машине с театральным режиссером и сказал такую вещь: великое искусство делается в области интуиции, а не в области логики. В области логики делается хорошее искусство. Пока ты считаешь, что делаешь искусство, ты всегда будешь находиться в пределах своей ограниченности. Необходимо выйти за рамки своего «я». Тогда Бог раздвинет перед тобой горизонты. Это относится и к искусству, и к искусству молитвы, и вообще к духовной жизни. Люди искусства порой сильно стимулируют не духовную сферу, а свою душевную, и там очень сильно повреждаются. Очень часто они рассуждают о высоких материях, а в своей частной жизни допускают грехи, предательства, пошлости. Со сцены говорит так, что весь зал плачет, а сам в тот же вечер может позволить себе плохие поступки.

— Батюшка, как провести грань между напряжением в духовной жизни и мягкостью в общении?

— Нужно приобретать собственный духовный опыт, а не жить опытом других. Чем больше мы анализируем ситуацию, чем больше себя уговариваем, убеждаем, тем хуже для нас. Это как на Крещение в прорубь окунуться. Чем больше будешь готовиться, тем сложнее будет войти. Так и в духовной жизни. Нужно просто делать и делать молитву.

— Но вы сами говорили об одной матушке, которая молилась и молилась, а подлинной молитвы так и не обрела. Как же ее обрести?

— Хорошо было бы найти проводника и просто идти за ним. Гораздо сложнее, когда он тебе говорит: там прямо пойдешь, там повернешь направо, там налево. Такие указания можно и забыть, и запутаться в них. В советское время был такой анекдот. Плывет американский корабль. Рядом всплывает наша подводная лодка. Наш капитан спрашивает американского: «Как нам в Суэцкий канал попасть?» Американец отвечает: «Курс — норд-вест!» Наш отвечает: «Ты давай не умничай, пальцем покажи!» Все святые отцы говорили, что лучше всего идти за проводником.

— А где его взять? Может быть, надо довериться кому-то?

— Можно довериться тому, кто сам дороги не знает и может завести неведомо куда. Я думаю, что нужно молиться Богу, искренне молиться, долготерпеливо, чтобы Он указал нам путь. Самое главное — не бросать этого, не махнуть на все рукой и не сказать себе: «Нет сейчас проводников, и никаких условий для духовной жизни нет». И это будет ваш духовный конец. Надо молиться: «Господи, просвети меня, помоги, пошли мне людей, книги, пошли мне разум, чтобы я правильно их понял».

— Но часто приходит отчаяние…

— Постоянно творите Иисусову молитву, кладите земные поклоны — все это прогоняет отчаяние. Даже у мирских людей есть такое понятие, как радость труда. Если приходит тоска, она не лечится лежанием на диване. Вы говорите себе: «Вот я отдохну немного и встану бодрым». Но это станет началом конца: бодрым вы уже не встанете. С вечера понудьте себя, начните через силу делать земные поклоны, но только с радостью, чтобы это не было для вас чем-то вроде трагедии. И в какой-то момент поклоны и молитвы начнут выдавливать вашу тоску. А спать ложитесь, когда тоска будет совсем побеждена вашим подвигом. Если тяжело молитва идет, переходите на устную молитву, произносите ее вслух, шепотом. А наутро встанете — а от вашей тоски и следа не останется. И наоборот: жалеешь себя, переутомился, настроение плохое, надо бы пораньше лечь, — а утром встаешь весь разбитый. А если все-таки понудился и исполнил правило, то встаешь свежим, даже если и спал меньше.

— Отец Сергий, в силу того, что «оскуде преподобный», святые отцы пишут, что надо ориентироваться на книги. Но в разных книгах разные направления. Феофан Затворник, к примеру, порой употребляет уничижительные эпитеты по отношению к делателям Иисусовой молитвы. Что вы порекомендуете почитать об Иисусовой молитве? А может быть, нужно поменьше читать, а побольше делать?

— Побольше делать. Большая информированность порой переводит нас в состояние мечтательности о духовном. Иногда читаем, и все вроде бы понятно, и мы все принимаем, а на самом деле очень далеки от прочитанного. Многие, начитавшись книг, начинают критиковать устную молитву, говорят, что она не приносит пользы без сугубого внимания. А ведь она — начало умной молитвы. По-моему, у Иоанна Лествичника в «Слове о молитве» говорится о том, что многие ссылаются на слова апостола: лучше несколько слов сказать умом, чем много устами. Но у вас, говорит далее Иоанн Лествичник, не получится сразу умная молитва. Чтобы ее обрести, придется творить и устную молитву, и невнимательную, но надо творить и творить. И это долгое терпеливое делание будет постепенно улучшать качество вашей молитвы. Кто хочет перескочить этот этап, — минуя устную молитву, не заниматься устной и сразу как-то попасть в умную, — как раз и находятся в фантазиях. Нельзя, не проучившись в начальной школе, идти сразу в 10-й класс.

— Отец Сергий, мне один монах рассказывал, что когда он только пришел в монастырь, то почувствовал какое-то умиление, любовь к братьям. А потом это состояние куда-то улетучилось, и он начал исполнять правила без радости, как обыкновенную работу. Как сохранить в себе это состояние?

— В тех случаях, когда тебя одолевают тяготы, искушения, когда ты находишься на грани отчаяния, я всегда советую трудиться не ради духовного мира, не ради внимательной молитвы, а ради Самого Христа. Посвятите Ему свой труд. Знаете, как сильно это укрепляет дух! По крайней мере, мне это очень помогает. Я недавно говорил с одной женщиной средних лет, онкологической больной. Она и соборовалась, и причащалась, и исповедовалась, а болезнь не проходит. Мне пришлось говорить с ней довольно откровенно. Я сказал, что всем нам когда-нибудь придется умереть, может быть, это как раз ваше время, раз ничего не помогает, и вам неимоверно тяжело. Но вам придется пронести этот крест до конца. Посвятите его Христу. Скажите: «Господи, я все испробовала и поняла, что мне придется пройти через это искушение. Но пусть это будет не просто тупое терпение, Господи, пусть оно будет ради Тебя». Знаете, как сильно это согревает сердце: у жизни появляется смысл, у человека — вдохновение, и он терпит страдания не от безысходности, а ради Христа, Который Сам терпит ради этого человека крайнюю боль каждый день. Нельзя убежать от искушений. И всегда имеется то, что ты должен вытерпеть. Терпи ради Христа, и когда ты окажешься на грани отчаяния, в это самое время придет Господь и спасет тебя. Хорошо, когда человек в своей духовной жизни имеет опыт искушений такого рода. Они согревают сердце, наполняют его благодарностью Христу, верой, надеждой и желанием еще потрудиться ради Него. И чем больше в твоей жизни таких ситуаций, тем больше в тебе теплится надежда, что все-таки Он сейчас придет. И Он непременно придет, и будет все хорошо.

Человеку одному трудно спастись. Мне хорошо: у меня сестры есть. Я расслабляюсь — на них смотрю и за ними тянусь. Они заунывали — на меня посмотрели и за мной потянулись. Наша община образовалась тогда, когда прихожане захотели духовной жизни и взяли себе за правило с двух до трех часов ночи вставать на Иисусову молитву. Каждый у себя дома, в разных концах города. Я себе тоже заводил будильник на 2 часа ночи. Тяжело было вставать — но они же все вставали, вот и я вставал. Лучше стоя молиться, поскольку сидя можно заснуть. Сначала было неимоверно тяжело, потом как-то терпимее, потом все легче и легче, пока ночная молитва не вошла в норму. Меня часто спрашивают, зачем я езжу по миру: на Афон, в Америку, в Англию, в Грузию… Я отвечаю: «Когда я узнаю, что где-то люди живут духовной жизнью, я всегда могу возразить тем, кто утверждает, что сейчас это невозможно, что все это в прошлом, что теперь надо жить проще: «Отче наш» прочел — и достаточно. Неправда, люди живут духовной жизнью в разных краях земли и сейчас. Даже святые есть — такие же, как Серафим Саровский». А почему мы не хотим им подражать хоть немножко? А самое главное то, что это нам самим принесет радость и счастье. У человека, который нашел Бога, рот всегда до ушей.

— Мы вас просим взять нас на буксир…

— Давайте дружить монастырями. Друг друга будем вдохновлять. Самое интересное, что, находясь в одних и тех же условиях, один говорит — невозможно, а другой ничего не говорит, но живет и делает дело. Исходя из своего опыта, я говорю: исполняй правило. Ты не выспишься, тебе некогда, ты занят другими делами, а на деле — встаешь вдохновенный. На свою работу, как на крыльях, летишь. Всем людям улыбаешься. Если тяжело ночью вставать, возьмите правило творить Иисусову молитву вечером. Но для нее 5—10 минут очень мало. Нужно хотя бы час. В Аризоне у старца Ефрема мне дали это правило: хочешь, не хочешь — а делай. На Афоне, к примеру, пришли мы откуда-то, у меня ноги отваливаются от усталости, тут бы упасть и заснуть. Но нет: надо правило исполнить. В противном случае с утра будет какая-то грусть на сердце. Так и вы. Лягте спать вечером на час позже, но этот час посвятите молитве. Некоторые говорят: «У меня дети малые, я буду им мешать». Я отвечаю: «Уложите детей, выключите свет, зажгите лампадку и начните при детях делать поклоны. Они будут засыпать, видя, как вы их делаете и читаете Иисусову молитву. Представляете, какое воспитательное воздействие это окажет на детей? И они засыпают, и вы правило свое делаете». Я вечером в келье делаю поклоны и заходит ко мне кто-нибудь из сыновей. Он меня видит, и это лучше для него, чем, если бы я ему какие-то нотации или нравоучения читал. Надо стараться не пропускать правила. Пропускаешь — откатываешься назад в духовном самосовершенствовании. После поклонов постарайтесь держать ум в области сердца. Чтобы он не витал в облаках, а был сосредоточен в самом вашем центре. Со временем это начнет получаться у вас все лучше и лучше. Вы увидите, что это место у вас — самое безвидное, самое бесшумное, самое тихое. В келье мы закрываемся от внешних шумов, но внутри нас тоже порой бывает шумно, и от внутреннего шума можно закрыться в келье своего сердца. Там все происходит безвидно, безо́бразно, не рассеянно, очень просто, понятно и точно.

— Вы считаете, что лучше правило делать вечером. А если это делать утром?

— Я считаю, что чем больше, тем лучше: делайте и утром, и вечером. В каком состоянии вы легли спать, в таком и проснетесь. И в каком состоянии вы начнете день, так он у вас и пройдет. Поэтому и вечером делайте, и утром. В общем, как вам удобно. Но читать Иисусову молитву надо как можно больше, чтобы она в навык перешла, в привычку, а привычка со временем перейдет в интуицию, во вторую натуру. Был у нас такой случай. Одна прихожанка решила повеситься. Детей уложила, муж ушел в спальню, она встала на табуретку, привязала веревку к крюку и… по привычке перекрестилась. Табуретка под ней сломалась, женщина рухнула на пол. Муж на шум прибежал — она на полу сидит, веревка висит… Он без шума и крика взял жену на руки, отнес в спальню, потом отвязал и выбросил веревку. Собираясь покончить с собой, она сказала «Господи, благослови» и даже не поняла, какие несочетаемые вещи она пытается соединить: «Господи, благослови повеситься!» — уму непостижимо! Это хорошо, когда у нас молитва переходит в интуицию, когда мы в трудной ситуации не «Мама!» кричим, а «Господи!» Но это происходит у нас не всегда, а только тогда, когда молитва становится интуицией.

19 июля 2017 г.