— Я приехал с очень хорошей новостью. Я хотел вам сказать, что Бог есть. В этих словах, может быть, есть доля шутки, а с другой стороны, в них может заключаться и грустная ирония. Порой церковные люди очень долго живут духовной жизнью, очень много знают о Боге, знают церковные обряды и каноны, исторический и культурный религиозный контекст, но совсем не знают Самого Бога. Бог для них остается очень светлой, но весьма далекой философской идеей. Иногда кто-то уходит из православия в другую религию или даже в атеизм. В таких случаях я обычно говорю, что скорей всего человек и не был в православии. Он был рожден православным, исполнял обряды, но не занимался подлинной молитвой. Чтение молитв по книжечкам, молитвословам, акафистам — это еще не молитва. Святые отцы все это называли псалмопением, а Иисусову молитву — именно молитвой. Состояние человека при чтении каких-либо церковных текстов несколько отличается от того, которое святые отцы искали в умной, сугубой Иисусовой молитве.

Порой люди, долго находясь в православии, не имеют качественного результата. Они могут очень много говорить об этом, объективно спорить, приводить доводы, цитаты, но в них не видно отражения Бога. В святоотеческом богословии есть такое понятие, как «обожение». Многие люди думают о Боге как о чем-то далеком и внешнем, тогда как обожение — это состояние, при котором человеческая природа соединяется с природой Бога, и человек начинает видеть Бога, слышать и чувствовать Его. Это как в физике: есть огонь и есть металл — две разные природы, но когда металл соединяется с огнем, они сливаются в одну стихию: это уже и не металл, и не огонь, это раскаленный металл. Примерно так происходит в таинстве обожения, когда человек наполняется Святым Духом и сам становится святым. Не по своему достоинству, не по своей святости, а по святости Бога, Который находится в нем.

По-видимому, вы пригласили меня для того, чтобы узнать об Иисусовой молитве, поскольку обо все остальном, наверное, уже слышали. Я вырос в нерелигиозной семье, в небольшом городке, где никогда не было ни храма, ни священников. В армии был секретарем комитета комсомола, говорил, что все попы — либо аферисты, либо шизофреники. Потом стал взрослеть, задумываться, искать, в конце концов, пришел к Богу и ни с того ни с сего объявился в подряснике и с бородой в родном городке. Последняя моя должность — художник-оформитель, я модно одевался — и вдруг появляюсь в таком непривычном для моего окружения виде. Первая реакция друзей и знакомых: жалко — хороший парень, и вдруг заболел. Я сразу понял, что словами мне никого не переубедить, а доказать, что я не сумасшедший, можно будет только качеством моей новой жизни. До моего воцерковления мой духовник велел мне ходить в рваном пальто и рваной шапке. Это, конечно, еще более усугубило негативное отношение окружающих ко мне. Одни смотрели на меня с улыбкой, другие — с сожалением. Но прошло какое-то время, и мои друзья и знакомые стали относиться ко мне иначе. «Ты не сумасшедший, — говорили они, — ты стал другим, причем не хуже прежнего, а лучше». Это я к тому, что порой воцерковленные люди с течением времени становятся не лучше, а хуже. Я очень люблю православие, для меня оно — несомненная драгоценность, и когда люди деградацию своей личности называют православием, мне бывает так больно, что хочется кричать: «Ребята, это не православие. Православие не может быть злым, истеричным, эгоистичным, потому что Бог не таков, а православие — это движение к Богу, и впоследствии — жизнь в Боге». Слово «обожение» очень точное: человек соединяется с Божеством. Но когда человек начинает кичиться своим обожением, возникают вопросы: с кем он соединился и что с ним произошло? Может быть, он все время шел не в ту сторону?

Утром я общался с одной монахиней, спросившей меня о молитве, о молитвенном направлении, принятом в нашем монастыре. Кредо нашего монастыря — и оно выстрадано мной опытным путем — заключается в том, что мы не занимаемся добрыми делами в надежде стать добрыми и тем самым обрести Бога. За свою священническую жизнь я перепробовал все: двадцать лет езжу в тюрьмы, двенадцать лет опекаю приют для бездомных, являюсь попечителем детского дома для детей с умственными отклонениями, занимаюсь молодежным театром, пишу книги, снимаю фильмы, расписываю храмы на Афоне. Всего этого очень много, но если меня спросят, доволен ли я своей жизнью, я отвечу: «Ничуть». При всем этом внешнем, сделанном мною, я ведь могу быть откровенной дрянью. Если я буду все это делать, любуясь собой или позволяя себе какие-то внутренние грехи, то грош мне цена. Господь в Евангелии сказал, что нужно очистить внутреннюю чашу, тогда внешняя тоже будет чиста. Если внутри тебя будет Бог, тогда все твои внешние дела будут иметь качественно иное — правильное — направление. Ведь можно читать «Отче наш» и в то же самое время размышлять о какой-нибудь гадости. Если внешне ты вроде бы делаешь добрые дела, а внутренне не соответствуешь внешнему, то это называется лицемерием. Такими лицемерами были евангельские фарисеи. Сам Господь в Евангелии говорит: «Как Я устал от вашего лицемерия. Вы заняты внешними делами и поступками, но в вас нет любви, в вас нет честности». И фарисеи, в конце концов, Бога и распяли.

Возвращаясь к Иисусовой молитве, к тому, что она дает нашему монастырю, скажу следующее. Все мы искренне желаем стать лучше, но у нас это почему-то плохо получается. Одно дело, когда человек сознательно живет плохо и думает: я плохой человек, поэтому буду продолжать жить безнравственно, бесчестно, непорядочно. А другое дело, когда человек искренне хочет стать лучше, жить порядочно, честно, искренне, чисто. И очень грустно бывает, когда он, приложив к этому массу усилий, вдруг говорит: «Господи, у меня ничего не получается». Я пришел к тому, что человек не хозяин своего ума. Я читаю «Отче наш», а мой ум движется совершенно в иную сторону. Я хочу усилием воли остановить свой ум, но вижу, что моя воля меня не слушается. То есть после грехопадения ум, сердце и воля человека разлетелись в разные стороны. Ум понимает: это нехорошо, дает этому оценку; а сердце говорит: а мне приятно, я буду это делать. Ум призывает в соработники волю: запрети сердцу делать плохое; а сердце говорит: ничего вы со мной не сделаете. Бывает и по-другому: сердце склоняется к добру и очень искренне начинает желать чистоты, правды, света, но ум не дает сердцу этого сделать. Если кто-нибудь из вас пытался читать молитву внимательно, то вы понимаете, о чем я говорю. Мы становимся на молитву, сосредотачиваемся и начинаем ее внимательно читать. Получается это у нас секунд тридцать, минуту, может быть, три. А на пятой минуте оказывается, что наш ум не с нами, не в молитве, не с Богом.

Мы в нашем монастыре поняли: у нас не получится доброделание, если мы творить добро будем без Бога, сами по себе, поэтому занялись, в первую очередь, молитвой, которая через Бога организует ум, волю, а уж потом попытались делать добрые дела. А без молитвы получается как в расхожей шутке: хотели как лучше, а получилось как всегда. Иисусова молитва призвана организовать наш ум. Конечно, это очень долгий процесс, в этом деле нужна стабильность и долгий труд всей жизни. Мы встаем с утра, чистим зубы, умываемся, приводим в порядок одежду и обувь и этим занимаемся всю жизнь. Так и духовные занятия рассчитаны на всю жизнь. Когда человек занимается Иисусовой молитвой, то понемногу подчиняет себе свой ум и в результате становится хозяином своего ума. Человек держит свой ум там, где тот должен быть: в области сердца.

Бог есть Дух, и Его невозможно ограничить какими-то понятиями и тем более образами. Пытаясь втиснуть Бога в рамки образов и понятий, мы Его умаляем. Вочеловечивание Бога было Его снисхождением к нашей немощи. Он спустился к нам не для того, чтобы остаться с нами. Не случайно Он вознесся, чтобы указать нам путь в Царство Небесное. Несмотря на то, что Бога невозможно описать словами, святые отцы говорили, что Он не совсем уж нечто трансцендентное, недостижимое ни в какой форме, ни при каких условиях. До некоторой степени Бог познаваем как Личность. Бог — не философское понятие. Священное Писание говорит о Боге как о Личности. Значит, в какой-то форме, в какой-то степени человек Его переживает. Когда мы читаем Псалтирь, канон, акафист, там идет сложный повествовательный текст, и у нас включается образное мышление. Мы, к примеру, представляем себе израильтян, находящихся в плену, сидящих на реках вавилонских. Один образ у нас цепляется за другой, и мы отвлекаемся от Самого Бога. Мы думаем о Нем, но теряем Его. А практика Иисусовой молитвы предполагает сотворение очень простой формулы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И мы стараемся ее произносить безвидно, безо́бразно.

Порой, когда я рассказываю людям об этом, они ничего не могут понять. Я говорю: «Давайте начнем делать, и со временем вы поймете». Кое-кто из них приходит некоторое время спустя и говорит: «Мы поняли, что значит безвидно, безо́бразно». Оказывается, можно организовать свой ум так, чтобы он жил вне логического мышления. Поэтому думать и молиться — не одно и то же. Когда мы думаем, то пользуемся логическим образным мышлением, а когда молимся — ум находится в другом состоянии. И в этой безвидности и безо́бразности как раз и находится Бог. И людям, которые занимаются Иисусовой молитвой долго, искренне, обращаясь и к другим видам аскезы, Бог открывается. И тогда они становятся святыми и начинают ощущать Бога безвидно и переживать его безо́бразно. Хотя порой люди, впервые узнавая об умной Иисусовой молитве, начинают путать ее с восточными практиками медитации.

— Как найти духовника?

— В Евангелии Господь часто говорит: «Вы смотрите — и не видите, слушаете — и не слышите». Мы все смотрим на одно и то же, но каждый видит свое. Но в том, на что мы смотрим, все-таки есть одна главная идея — Бог. В каждом событии нам нужно увидеть исключительно то, что Бог в него заложил, а не то, что мы сами себе выдумали. Очень опасно в этом смысле наше личное творчество. Кто пытается понять Бога логикой, тот все время будет заходить в тупик, поскольку наша логика — весьма ограниченный инструмент. Василий Великий сказал: «Я ни от кого так не пострадал, как от плохих учителей». Конечно, вам следует найти того, с кем можно советоваться. А как определить, ваш это духовник или не ваш? Не по тому, что он говорит, не по тому, как он говорит, а по тому, что с вами происходит при общении с ним, изменились ли вы качественно или нет. Как можно определить хорошего врача? Выздоравливаешь ты или нет, лучше тебе или хуже. Ваш духовник должен производить в вас изменения к лучшему. Если этого не происходит, значит, вы что-то неправильно делаете; употребляете усилия, но не достигаете результата. По-моему, на Страшном суде первыми будут стоять христиане. Суд начнется с нас, поскольку нам было дано то, что не было дано другим. И этот драгоценный дар мы не только не преумножили, но и умалили своим неверным отношением к нему.

— Как это — меняться качественно? Что вы понимаете под этим?

— Вот качественное изменение — Мария Египетская. Какая у нее была крайняя степень падения, но какая при этом высшая степень исправления. Она была блудницей, и в житии, рассказывая о своем состоянии, говорила, что это даже повторить стыдно. А после семнадцати лет, проведенных в пустыне, Мария стала чище любой девы. Это и есть качественное изменение. Это не слова. Все сейчас могут грамотно и красиво говорить, так что хочется сказать: хватит слов, покажите ваши дела. Если нечего показать, то, наверно, лучше и не говорить, потому что это уже лицемерие. Как я в своей книге написал: «Перестаньте говорить о Христе, начните говорить со Христом». Он для нас, христиан, часто остается чем-то добрым, светлым, но чем-то очень далеким. Мало кто переживает Христа как Личность. Когда человек находит молитву, Христос становится очень близким. Это очень трудно объяснить, как и рассказать о том, что такое любовь.

— А вам кто-нибудь сказал, как надо заниматься молитвой?

— Любой человек, приходящий в церковь, начинает читать духовные книги, и во всех святоотеческих текстах говорится о молитве. Почти со всеми случается одна и та же история. Я приехал как-то в один монастырь, и ко мне вечером в келью пришел тамошний дьякон — поговорить о молитве. И начал, рассказывая о своей жизни, чуть ли не цитировать книгу «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Дескать, я рукоположился в сан дьякона и задумался о том, что в своем положении призван к сугубой духовной жизни, должен искать молитву, изменить свою жизнь. Я спрашиваю своего духовника: «Можно ли мне заниматься Иисусовой молитвой? И что значит — непрестанно молиться?» Он мне отвечает: «Будь попроще. «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «Ну, и хватит с тебя, а то с ума сойдешь». Я тогда решил обратиться не к священнику, а к монаху. Спрашиваю его: «Как мне заниматься Иисусовой молитвой и надо ли вообще ею заниматься?» А монах мне отвечает: «Да нет, ты так с ума сойдешь. Будь попроще. 50-й псалом выучи — и хватит». Монах все-таки не архимандрит, думаю я, пойду-ка я к архимандриту: «Батюшка, я к вам насчет Иисусовой молитвы. Надо мне ею заниматься или нет?» А тот отвечает: «Ну, что ты все усложняешь? «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «50-й псалом знаешь?» — «Знаю». — «90-й выучи — и хватит с тебя».

Со мной было то же самое. Слава Богу, вскоре я попал на Афон. Впервые на вершину Святой Горы поднялся в 2000 году. Там был храмик, в котором лежала штемпельная подушка с печатью, а на ней — вершина Афона, крест и надпись на греческом: «Atos 2333 метра». Кроме паспорта, у меня с собой ничего не было, и я поставил себе в паспорт афонскую «прописку». С тех пор я был на Афоне более тридцати раз и не просто паломником, а как иконописец: стал благотворительно расписывать небогатые кельи, храмики, иконы. И обратил внимание на то, что все монахи там с четками, все заняты Иисусовой молитвой. Я стал спрашивать у них: «А можно мне ею заниматься?» И услышал в ответ: «Почему же нельзя? Кто ж тебе запретит спасать свою душу? Это не можно, это до́лжно». Так я получил благословение. Стал заниматься молитвой на свой страх и риск. Но, Слава Богу, у меня был не только риск, но и страх. Какое-то время я делал молитву, когда получалось, когда вспоминал. А как-то раз поехал в Аризону к старцу Ефрему, последнему ученику Иосифа Исихаста, и там мне порекомендовали творить молитву не от случая к случаю, не по вдохновению, не по желанию, но взять у них правило, которое они дают не только монашествующим, но и мирянам. И я стал это делать именно как правило, которое — хочешь не хочешь — нужно делать. А все, что делается стабильно и долго, обычно приносит плод.

В нашем молодом монастыре, которому всего 5 лет будет, мы, пожив этим уставом стабильно, ничего не пропуская и не искажая, начали чувствовать добрый плод нашей деятельности. Начали находить друг в друге добрые изменения. И сами в себе стали их обнаруживать. То, что раньше нам было не под силу, — сдержать свой гнев, эгоизм, понудить себя, побороть свою лень — понемножку стало получаться. Мы вроде бы стали немножко лучше. Это хорошо видно, когда живешь в коллективе. И если нам кто-нибудь запретит заниматься Иисусовой молитвой, мы ее все равно не бросим. Это как драгоценная жемчужина, за которую можно много чего отдать и многое потерпеть.

Началось же все с того, что я был настоятелем кафедрального собора в Орске, и в каждый мой приезд с Афона ко мне приходили люди с расспросами насчет молитвы и даже захотели ее практиковать. Однажды мы собрались и решили своей небольшой общиной начать ею заниматься. Договорились, что каждый из нас будет заводить будильник на 2 часа ночи. Когда он звонил, мы вставали, переводили его на 3 часа и начинали читать Иисусову молитву. В 3 часа ночи он вновь звонил, и мы ложились уже до утра. Сначала это было неимоверно тяжело, но постепенно все устроилось: час пролетал незаметно, а все мы с утра вставали не разбитые, но бодрые, поскольку внутри у нас была гармония. Человек с плохим внутренним состоянием может вовремя лечь, но всю ночь проворочаться и не уснуть. И наоборот: тот, у кого внутри все хорошо, может проспать всего пять-шесть часов и встать очень бодрым.

Так мы жили года три, потом у нас появился монастырь. Мы взяли другой Устав, кстати, похожий на Устав, по которому живет монастырь отца Ефрема в Аризоне. Теперь мы в двенадцать часов ночи служим Литургию, а до этого, с девяти до одиннадцати вечера, при звоне колокола сестры расходятся по кельям и делают по сто поклонов с Иисусовой молитвой, и затем внимательная молитва до одиннадцати. Им в это время не нужно никаких идей, никаких переживаний, эмоций. Монахини стараются держать ум нерассеянным, чтобы ничего не представлять, ни о чем не переживать, не вспоминать о вчерашнем, не думать о завтрашнем, а только сосредотачиваться на молитве. Так у нас происходит каждый день и каждую ночь. И к тому, что делается стабильно, организм приспосабливается, более того, это становится его потребностью.

— Что собой представляет Иисусова молитва?

— Это очень короткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», — которая постоянно повторяется. Ты молишься и стараешься удержать ум от рассеянности. Начинается это с устной формы, потом переходит из области разума в область интуиции. Человек уже не понуждается творить молитву, а она у него делается непроизвольно, естественным образом, примерно так, как мы не планируем свои вдохи и выдохи, а просто дышим. Так же человек и молиться должен — естественным образом. После того, как ты начинаешь молиться в уме, некоторое время спустя ум у тебя соединяется с сердцем.

— Как нам, мирским людям, прийти к этой молитве?

— Я бы вам рекомендовал не ждать от Иисусовой молитвы никаких сверхъестественных состояний, кроме внимания. Не нужно ждать созерцания, каких-то наслаждений, избави Бог. Поставьте себе целью просто внимание на молитве, и этого будет вполне достаточно. Тогда вы начнете понимать, что именно вам мешает молиться. Вы обратите внимание на то, что в вашем сознании постоянно идут картинки, и придете к тому, что вам мешает образное мышление. Вам нужно настроиться на долготерпение. Потому что фундамент молитвы — терпение, а терпение — родственник смирения. Некоторые люди понимают смирение как нечто из области этикета. Это примитивное понимание смирения. Смирение — это невозмутимость сердца в любой ситуации. Что бы с тобой ни происходило, как бы ни относились к тебе люди: невнимательно, грубо, оскорбительно, — ты смиренно продолжаешь делать свое дело. Как бы ни складывались обстоятельства, каким бы ни был промысел Божий, которого ты не понимаешь, у тебя не должно возникать желаний бросить делать свое дело. Идет молитва или не идет, уходит от вас внимание или не уходит — вы должны как ни в чем не бывало творить молитву и со временем приобретете навык терпения. Не может быть терпеливым тот, кто не практиковал терпения. Почему святые отцы выдумали аскезу? Это была наука, дающая практику терпения, смирения. И на этот фундамент наложилась молитва, посредством которой они общались с Богом. Этой наукой нужно заниматься всю жизнь, как физикой или музыкой, если хочешь овладеть этими науками в совершенстве. И конца этому совершенству нет. Если вы хотите быстрого результата, то заранее обрекаете себя на неудачу.

Ко мне иногда матушки подходят и говорят: «Батюшка, я сегодня во время правила так и не смогла сосредоточиться на молитве. Я, наверное, потеряла это правило». Я отвечаю: «Ты не потеряла этого правила, ты эти два часа занималась практикой терпения. Ты не бросила правила, не разгневалась, не вышла в коридор, ты до конца пыталась молиться». Мне однажды позвонила одна московская монахиня: «Я уже пожилая, мне 75 лет, я хочу заняться Иисусовой молитвой. Дайте мне благословения на немножко, штук на сто». Я говорю: «Матушка, вы вроде бы и хотите заниматься Иисусовой молитвой, и вместе с тем не хотите. Сто молитв — это очень мало: как такая практика перейдет в вашу привычку, станет вашей второй натурой, вашей интуицией?» Целый день, если есть возможность, надо говорить устную молитву. В Аризоне, у старца Ефрема, кого ни встретишь, все время слышишь «Кирие Иису Христе елейсон», то есть они по-гречески говорят Иисусову молитву. Днем творят ее устно, потому что дневное послушание отвлекает от умной молитвы, но устную молитву никто не мешает делать. А вечером можно уединиться в комнате и заняться внимательной молитвой. Если у вас есть детки, уложите их, и пока они засыпают, начните делать поклоны, читать Иисусову молитву. Потом к ним на краешек кроватки присядьте и прочтите свое правило.

Иногда человек говорит, что у него нет свободного времени, что он совершенно занят, и вдруг его приглашают в ресторан, и он сидит там до двух ночи. В чем польза правила, которое ты имеешь? Оно очень сильно организует ум. В Аризоне то правило, которое мы совершаем, не боятся давать даже светским людям. Я его там получил и с тех пор неукоснительно исполняю. Для меня казалось, что сто земных поклонов — это тяжелый подвиг. Я сделал в первый раз десять поклонов, и ощутил такой прилив крови к голове, что думал — она лопнет. Но, оказывается, физиология очень быстро настраивается на такой ритм. У нас матушка Силуана, которой 89 лет, делает, по-моему, больше ста поклонов.

Делайте поклоны очень мягко, спокойно, в том ритме, при котором не задыхаетесь. Я как-то со своими матушками вышел на лужайку — поклоны делать. Сделали. А наша матушка Гавриила, у которой больное сердце, и говорит: «А что, разве сто сделали? Раньше я больше тридцати за один раз не делала, делила на части». Но такой темп надо сперва задать в голове. Почему мы торопимся? Потому что порой считаем поклоны какой-то экзекуцией, и нам хочется побыстрее их сделать, чтобы отвязаться. Но если ты настроился держать ум в словах молитвы, то будильник звонит внезапно: оказывается, час миновал, и тебе было не тяжело. Наша физиология имеет большие резервы. Когда делаешь поклоны как какой-то неимоверный подвиг, тебе в два раза тяжелее. А надо расслабиться физиологически, а самое главное — психологически.

В Аризоне в качестве правила дают девятьсот Иисусовых молитв и триста Богородичных. Есть мнение, что читать их нужно очень медленно, а есть мнение, что очень быстро. Я творю это правило с учетом афонского — быстрого — произношения. Если между молитвами делать паузы, через них могут прийти посторонние мысли. Тем, кто практикует медленное произношение, опыт афонитов, конечно, не подойдет. Чтобы не отвлекаться на счет молитв, святые отцы придумали четки. Те, кто имеет это правило — девятьсот и триста, — порой используют четки не сотницу, а трехсотницу: трое четок прошло — это девятьсот, потом одна четка — триста.

— Когда человек в молитве соединяется с Богом, можно сказать, что происходит обожение, что благодать входит в человека? Это такое же состояние, как во время причастия?

— В этом деле очень опасно торопить результат. Если психические состояния, пусть даже добрые и духовные, будут опережать ваше смирение, то здесь возможна ошибка, возможно то, что называется прелестью. Человек может возомнить о себе неизвестно что, а это большая беда. Ветхозаветный израильский народ — это действительно Богом избранный народ, любимый Богом, но он свою богоизбранность принял не как ответственность, а как честь, и сошел с ума от гордости. Ответственность заставляет быть осторожным, а богоизбранность надмевает. Самый глупый человек — гордый человек. Поэтому когда пришел Иисус Христос, они не увидели в Нем Бога. Они бок о бок с Ним сидели, а потом распяли. И по сей день это происходит.

В практике молитвы я бы вам советовал не спешить с результатами: созерцанием, переживанием Бога — но подольше оставаться в словесной форме молитвы; а в умной молитве — подольше заниматься практикой внимания. Настрой на поиск внимания сам потом подскажет, что ему мешает и что нужно отсечь, и вы путем проб и ошибок будете находить средства, помогающие удерживать внимание. Нужны стабильность, терпение, и ни в ком случае не должно быть высокого мнения о самом себе.

Добрая обеспокоенность на свой счет должна сопутствовать всей вашей духовной жизни при вашей попытке жить чисто. У вас не будет получаться, и это вам поможет понять, что без Бога вы — ничто. Человек, который пытается стяжать Духа Святого, начинает видеть, все как есть, не искаженно, начинает Духом Святым видеть глубину своего падения. И тогда он начинает плакать, но не от того, что у него ничего не получается, а от того, что видит свою ничтожность. Почему святые, чем больше приближались к Богу, тем больше плакали о себе самих? Потому что в контрасте с чистотой Бога, они все яснее видели самих себя. Кстати, здесь вам наверняка пригодится духовник, который сам может и не заниматься Иисусовой молитвой. У художников есть такое понятие: «взгляд замылился». Художник пишет картину, и вдруг перестает ее видеть. Так же и в духовной жизни: взгляд у тебя замыливается, и ты перестаешь себя критически оценивать. Взгляд со стороны полезен не только от духовника. Муж может сказать жене: что-то сегодня с тобой не то. На работе могут сказать, в транспорте. Взгляд со стороны чаще всего бывает объективен, а мы чаще всего сами себя необъективно оцениваем, потому что любим себя, ведь каждый из нас хотя бы отчасти эгоист. Нам не хочется видеть плохого, а только хорошее. А иногда люди, особенно наши враги, говорят о нас то, чего бы мы не хотели, но от чего тоже бывает польза.

Знаете, мне однажды захотелось молиться, а не читать текст; говорить Богу, а не воздуху. Меня иногда спрашивают: «Батюшка, можно ли молиться Иисусовой молитвой на литургии?» Я отвечаю: «Я себе когда-то это позволил, а теперь по-другому уже не могу». Раньше, когда я не творил молитву на литургии, то говорил: «Благословенно Царство…», произносил Великую (мирную) ектению, а потом, когда хор начинал петь первый антифон, мог умом уйти из алтаря и думать о том, что буду делать после литургии. Первый антифон заканчивался, я возвращался в алтарь, говорил «Паки и паки», а потом стал ловить себя на том, что, говоря эти слова, думаю о своем. И так происходила вся литургия, на которой я то ли был, то ли не был. А когда я позволил себе после «Благословенно Царство…» или даже до него говорить Иисусову молитву, то начиналась литургия — начиналась молитва. И вся литургия вплоть до последнего «Аминь» была наполнена «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Когда молитва перейдет в интуицию, станет твоей второй натурой, ты сможешь даже книжку читать и при этом творить Иисусову молитву. Иной раз люди говорят: «Батюшка, я спала, а в голове у меня была Иисусова молитва».

Один мой знакомый, когда пришел на Афон, попал в братство греческого старца, которому сейчас уже 96 лет. Первые несколько дней мой знакомый не мог понять, где у них работает дизельный генератор. День и ночь звучало: бу-бу-бу-бу-бу-бу. Только на третий день он сообразил, что это старец своим баском день и ночь твердит Иисусову молитву. Он спрашивает старца: «Отче, вы сутками, что ли, говорите эту молитву?» — «Да, сынок». — «А как у вас это получается?» — «Ну, милый мой, я шестьдесят лет здесь живу и все шестьдесят лет это делаю. Это моя вторая натура». Когда человек начинает молиться, у него оживает душа. Как физиологически человек дышит воздухом, точно так же душа дышит молитвой. Если человеку перекрыть кислород, он чувствует удушье. Так же и тому, у кого ожила душа, невозможно прекратить молитву, потому что он будет чувствовать духовное удушье. Даже если бы тот старец захотел остановить молитву, то не смог бы, потому что это дыхание его внутреннего человека.

— Здесь есть люди, которые хотят вместе с вами попробовать Иисусову молитву. Можно ли это будет исполнить?

— Как я могу запретить то, чем сам живу? Это было бы неискренне и нечестно. Я только скажу вам еще раз, в чем надо быть осторожными. Не ищите в практике Иисусовой молитвы каких-то особых состояний или наслаждений. Не это наша задача. Иногда приходят ко мне и говорят, что им надо с квартирой что-то решить, с семьей или с невестой, и перед какой иконой об этом можно попросить? Я говорю: «Идите к распятию. Посмотрите на Христа, на то, что у Него кровь течет из рук, из ног, и просите, потому что Он дал нам право просить». Когда у Христа, Который за нас на Кресте висит, хочешь что-то попросить, проси очень осторожно и в конце всегда добавляй: «Да будет воля Твоя». Эти слова Христос, умирая, сказал своему Небесному Отцу: «Не как Я хочу, а как Ты хочешь». Так и нам нужно молиться. Христос шел на Крест, молился до кровавого пота и трижды повторил: «Да минует Меня чаша сия. Но пусть будет не как Я хочу, но как Ты хочешь». Можно просить, но когда начинаешь переживать Христа, Который не две тысячи лет назад пострадал, и все на этом кончилось, а Который ныне и присно и во веки веков на Кресте, то становишься более чутким и осторожным. Стоишь перед крестом и говоришь: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И ничего тебе не надо, даже внимания с Его стороны. Это состояние бескорыстной молитвы, когда ты не просишь даже ничего духовного, очень свято. И любая корысть, хотя мы имеем право просить, унижает нас, оскорбляет нашу молитву. Любовь должна быть бескорыстной. Мы любим не потому, что ожидаем чего-то от любимого. Настоящая любовь, как апостол говорит, не ищет своего. Она все без остатка отдает возлюбленному. Даже если он отвернется и забудет про меня — пусть; если ему так надо, да будет так. Такую любовь показал нам Христос: совершенно бескорыстную, не ожидающую благодарности с нашей стороны. Он висел на Кресте, а иерусалимляне, разочарованные тем, что не получили от Него царства земного, освобождения от римлян, благополучия, плевали в Него и говорили: «Врачу, исцелися сам». А Господь их даже таких любил. Нам бы в отношениях со Христом надо бы именно к такой любви прийти, к бескорыстной, когда мы перестаем у Него что-то просить. Эта короткая формула «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» святыми отцами сокращалась и сокращалась, пока они не начинали просто говорить: «Исусе, Исусе…» А потом и вообще словесная форма этой молитвы прекращалась, и они просто созерцали Его без всяких слов.

— Как в миру быть с людьми и сохранять себя?

— У вас это не получится. И у меня не получится. И у Серафима Саровского не получилось бы. Увидев высоту христианства, один из апостолов воскликнул: «Да кто же может это понести!» И Христос ему ответил: «Человекам это невозможно. Богу возможно все». Когда даже в малой степени происходит обожение, человек переходит в состояние вдохновения. Корень слова «вдохновение» — дух. Приходит Дух Святый — и у человека есть вдохновение делать добро. Нет вдохновения — даже примитивную работу сделать не может. Для духовного подвига, для совершенства, для святости нужно вдохновение, которое исходит от Духа Святого. Нужна молитва. Кто может усилием воли вдохновиться? Кто может усилием воли заставить себя любить? Людям это невозможно. Даже любовь мужчины к женщине приходит не через понуждение, а через вдохновение…

9 ноября 2017 года