Дорогие сестры, хочу вам напомнить, что таинство веры заключается в том, что человек выключает своё рассуждение. Вот в монашестве необходима такая ситуация. Но то, что в миру сложнее, в монашестве легче приблизить к тому, чтобы максимально отключить свою логику и больше отдать сил, внимания молитве. Вы знаете, что на Иисусовой молитве нас нередко что-то отвлекает. Какие-то заботы, впечатления, переживания ненужные. Надо помнить: когда встаешь на молитву, берешь четки – всё, в это время Бог за нас обо всем заботится. Конечно, человеку очень сложно, пока он ещё в духовной жизни не нашел Бога. Не нашел Бога очень близко, чутко, лицом к лицу. Тогда он ещё ходит впотьмах, хотя чувствует, что Бог где-то вот здесь, в этой темноте, в этой безвидности. Но он ещё не ухватился за Него, и это состояние – еще не крепкая вера, а только какое-то преддверие, предощущение.
А с чего начинается таинство веры в полной мере? С таинства послушания, когда вы без рассуждения доверяетесь своему духовнику. Рассуждение о том – доверять или нет – уже будет хулой, кощунством. Вы рассуждали до того, как постригались. Когда матушка Ксения готовилась первой из вас к постригу, я ей говорил: «Сегодня кончается время твоего испытания меня. Сегодня последний день, а завтра – всё, завтра ты не имеешь права больше меня испытывать: ни мои дела, ни мои поступки, ни мои мысли, ни мои поручения. Сегодня ещё подумай и можешь ещё отвернуться, отказаться, а завтра ты уже не имеешь права». Я ей тогда говорил: «Если ты перестанешь меня слушаться, я в какой-то день тихонечко ночью уйду из монастыря, и будешь тут сама мучиться. Спорить не буду».
Эти отношения не в области обид, недоразумений, разочарований. Это просто: или есть духовная жизнь, или её нет. Если нет духовной жизни, значит, ад уже здесь. Если есть духовная жизнь, то в полной мере, по всем законам. Нельзя наполовину жить духовной жизнью. И это касается подражания святым не количеством поклонов, не серьезностью поста и сложностью аскезы, а внутренним, духовным подвигом.
У нас нет устава «наубой», у нас нет устава «насмерть», у нас нет такой работы, как в Дохиарском монастыре на Афоне. Слава Богу, у нас более-менее такой щадящий устав. Но в духовном плане, в отношениях у нас должно быть по максимуму, иначе ничего не получится. Если вы поссорились с духовником, а потом подходите мириться и говорите: «Простите меня, что я вас расстроила, но всё-таки у меня осталось несогласие», то в этом случае покаяние не состоялось. Вы должны не просить прощения, вы даже можете и не просить прощения. Но вы должны выкинуть свое несогласие, а иначе хоть миллион раз просите прощения, но если у вас остается несогласие, недоверие, то у вас не происходит таинства примирения.
Это так во всём. Вот, например, пришла ко мне на исповедь женщина и говорит: «Простите, я нахожусь в грехе, но не хочу его оставлять. Разрешите мне причаститься?» Говорю ей: «Нельзя». Не потому, что осуждаю её, но просто нельзя – духовный закон. Христос не войдет в неё. Другое дело, если бы она плакала и говорила: «Меня этот грех поработил, и я, стиснув зубы, буду пробовать от него избавиться. Не могу на сто процентов обещать, что смогу победить его, но буду всеми силами стараться». Это другая ситуация. Так и прощение. Человек размышляет: «Попрошу прощения, потому что Бог мне так велел, но я всё равно, конечно, прав». Это не прощение, это бесовское примирение: «Я всё равно права. Он же человек, и я человек, и ему свойственно ошибаться».
Да, относительно моих дел с Богом – у меня очень много ошибок, но относительно вас ко мне, дорогие сестры, не должно быть ошибок и рассуждения: «Он ошибается». Если вы допустили это (пусть даже духовник трижды неправильно сказал), то всё равно для вас он должен быть прав. Иначе вы не победите предосуждения, рассуждения, и в вас не будет совершенства. А самое главное – это не остаётся на месте, это начинает расти, расти, расти, умножаться, расширяться. И маленькая искорка может потом так растлеться! Если у вас вдруг появится недоверие или осуждение, рассуждение о делах духовной практики, значит, в нашем монастыре завелась плесень, которая когда-то разовьётся так, что все сожрет.
В Германии, если в доме появилась черная плесень, люди покидают этот дом, потому что черную плесень уже ничем не выведешь. Так что бойтесь «плесени», которая может в монастыре развиться. И это станет трагедией всей нашей духовной семьи. Монастырь должен радовать и насельниц, и тех, кто приезжает в монастырь. Но когда люди увидят отношения среди нас нехорошие, это будет их очень смущать и огорчать.
Если монах не преодолеет в себе чувство справедливости, он не сможет стать хорошим монахом. Если у вас после ссоры, после замечания, после каких-то недоразумений остается вот это: «Но я же была права, почему меня поругали?» – все, это конец вашему покаянию. Выкиньте из своего лексикона вообще слова «Я же была права». Они не монашеские. В монастыре это сатанинские слова, и от них только горе будет. Выкиньте вообще эти весы, которые взвешивают: «прав – неправ». Отключите ту часть мозга, которая за это ответственна. Если вы размышляете о том, кто был прав, вы находитесь в состоянии одержимости. И я тоже. И это беда страшная.
На Афоне действует следующий принцип. В кельи старшего монаха всегда зовут «геронда», то есть старец. И не важно – высокой он духовной жизни или невысокой, престарелого он возраста или среднего. Если он старший – всё, он старец, через него действует Бог. Правда, бывали крайние случаи, когда, например, этот старший искушал монахов уйти в раскол или в блуд, или ересь какую-то. Тогда по рассуждению или по совету они могли, например, оставить это место и уйти в другое, но только не оставаться в этом осуждении. Пока же ты не ушёл и у тебя нет благословения уходить, – не оценивай старшего никогда. Ни в коем случае не рассуждай. Это не деликатность, это не правила приличия, это закон духовный, который даёт ощущение или радости, или скорби. Или рай, или ад.
Был такой случай, когда паства изгнала своего епископа благочестивого. Но вместо него прислали такого деспота, что паства просто взвыла и стала молиться Богу, чтобы Он им опять поменял епископа. Тогда явился Бог и говорит: «Я бы прислал другого, но хуже не нашёл. Вы достойны именно такого. Вы хорошего изгнали, вот Я вам хуже не смог найти».
На Афоне послушание – основной монашеский закон. Там, конечно, может кто-то честно сказать: «Мы не всегда исполняем в силу нашей немощи». Но другого закона нет. Насколько ты не исполняешь – настолько в тебе беда развивается. Вы не смотрите на моё несовершенство. Закон послушания совершается не от совершенства духовника, а от смирения послушника, потому что Святой Дух там, где смирение и послушание. И Святой Дух врачует несовершенство духовника за смирение послушника.
Вообще Бог любую ситуацию может в корне изменить. Нередко нам кажется что-то неправильным. В духовной жизни случаются такие моменты, когда споришь с Богом и кажется, что неправильно что-то идет, не так надо. А потом смиряешься, и через время оказывается, что это и был единственный правильный вариант решения проблемы. Но в тот момент думаешь: почему Бог со мной так поступает? А Бог может все переменить: минус на плюс и наоборот. Это в Его власти.
Однажды на Афоне мы плыли на корабле с отцом Иосифом, доктором, который в Дохиаре келью получил. Он сетовал, что в наше время сложно, потому как нет старцев. Я ему тогда задал вопрос: «А зачем старцы, если нет послушников? Для кого они нужны, старцы, если послушников нет?» И он со мной согласился. Проблема в послушниках, а не в старцах. Старцы есть до сих пор, просто они молчат. В Древнем патерике описывается, как братья обратились к авве Пимену: «Отче, скажи нам слово на пользу». Он им отвечает: «Сейчас Бог отнял слово у старцев, потому что нет исполняющих это слово, поэтому нет и слова. Бог отнял у нас слово, поэтому мы молчим». Обращаюсь ко всем, кто несёт послушание: бойтесь малого, бойтесь мелочей. Вот чуть-чуть допустите трещинку, эта трещинка в пропасть превратится потом.
У меня бывали случаи, когда я чувствовал, что начальника не переспорить. Не в силу духовных каких-то там переживаний. Просто он начальник и всё. В армии так было, где-то на производстве… Он говорит на тебя несправедливо, а ты ему: «Простите». Но это всё равно не совершенное состояние, когда ты говоришь «Простите» от того, что не переспоришь. Нужно говорить «Простите», чтобы не заводить искушения в отношениях. Это совсем другое. Поэтому сделали вам замечание и, хотя кажется, что несправедливо, ответьте: «Простите» и делайте, как вам сказали. Но только не считайте, что вы правы и просто делаете одолжение. Это не от одолжения, а от закона духовной жизни. Нам нельзя спорить, споры делают из нас бесноватых.
Протоиерей Сергий Баранов
9 марта 2015 г.