Когда умирает человек и его хоронят, тогда это таинство погребения, оно как-то оформляется внешними традициями. Люди издревле приглашали плакальщиков, которые добавляли трагизма этому событию. Кому-то поручали произнести слово об усопшем, и этот человек говорил высоко, глубоко, вдохновенно, плакальщицы плакали. А вот самые близкие обычно ничего не говорят. Почему? Потому что у них крайней степени боль, они не могут ничего говорить и даже плакать не могут. Для них любое слово в момент глубокой трагедии ненастоящее, а может быть, даже кощунственное, потому что эту боль и озвучить-то нельзя никаким словом. Любое слово будет ненастоящим, фальшивым, искусственным, дежурным, и оно может даже оскорбить этот момент.

Почему ещё самые близкие молчат? У них так болит, что они говорить не могут. Они даже соображают в это время очень-очень притуплено. Они в каком-то тумане находятся. Боль такой остроты, такой степени, что уже даже мозг притупляется.

Вот и сегодня не хотелось бы оскорбить этот момент каким-то тяжелым словом. Самое главное сегодня – это не воспоминание чего-то, что произошло две тысячи лет назад. Ни в коем случае, это не воспоминание. Когда мы служим Божественную литургию, то верим, что в этой Божественной литургии то же Тело и та же Кровь Христа. Каждую новую Литургию Он нам дает Своё Тело, раздробленное и окровавленное. Каждая Литургия начинается с проскомидии. А значит и проскомидия – это не «как-бы», это не какие-то воспоминания, не какая-то духовная меланхолия. Значит, и проскомидия, как начало Литургии, это не «как-бы», а вот здесь и сейчас!

А что на проскомидии происходит? Вы вот стоите, поминаете, священник от вас отделён иконостасом. Он заколает Агнца, режет Его. Не «как-бы» Агнца и не «как-бы» режет. Литургия – это не театр воспоминаний, Литургия – это жизнь, это вот сейчас. Священник на проскомидии режет Его, вынимает, раздробляет, и там читаются такие слова: «Един от воин копием ребра Его прободе…» И священник берет копие и прободает Его. Не «как-бы», не в воспоминание. Может быть, это у протестантов так, а у нас каждая Литургия – это Жертва Бога вновь и вновь, вновь и вновь, каждый день. И этим стоит мир.

Наивные люди думают, что мир стоит какими-то великими гуманистами, политиками, экономистами. Да они сами живы только потому, что каждый день приносится Жертва Бескровная. Не было бы ни политиков, ни экономистов, ни гуманистов, ни философов, вообще бы ничего не было, если бы каждый день не приносилась Жертва Христа за каждого из нас. Не «как-бы»… Никогда не кощунствуйте. Пусть даже в помыслах не пройдет это «как-бы»… Не «как-бы», это здесь и сейчас, в полной мере. В полной мере всего трагизма.

И каждый вынос плащаницы – это не «как-бы», это несут Христа. Да, Его несут безумные, бесчувственные люди. Можно начать с нас, священников. Потому что вот мы Его только вынесем, а через пять минут уже будем думать о следующей службе, о разговлении, кто-то сегодня даже напьется. Будем думать о чём-угодно, но только не здесь наша боль, не здесь наши сердца. Так же, как две тысячи лет назад, несут безумные люди, ничего не понимающие, испуганные, не понимающие всей глубины.

Но знаете, что мы можем понять? Да, мы в этой жизни не может войти во всю глубину момента, но хотя бы мы можем понять: Господи, я оскорбляю этот момент своим состоянием. Ну, хотя бы вот это мы можем понять и сказать не какие-то красивые слова, фразы, а сказать просто: «Прости меня, пожалуйста». Когда человек приходят к покойнику, уже поздно о чем-то говорить, кроме «прости». Уже всё, опоздал. Опоздал помириться, решить какие-то вопросы. Всё, уже опоздал. Его уже нет…

Ну, а ты ещё не опоздал хотя бы сказать от себя: «Прости меня». Ещё есть время. Не говорите у Плащаницы ничего лишнего, кроме «прости меня», и всё. Господи, Иисусе Сладчайший, спаси нас!

Протоиерей Сергий Баранов
3 мая 2024 г.