Все внешнее, что мы делаем в монастыре, второстепенно. Мы это должны делать, но это не наша цель. Не наша цель — стены, уют, чистота, даже исполнение устава — это не наша цель. Храм — это тоже не наша цель. Пение на богослужении — это не наша цель. Наша цель — победить себя через общежитие, через отношения между собой. Победить себя не только в плане откровенной греховности, но и в плане преодоления своей гордости, неуступчивости, спорливости. Если мы это не поймем и не сделаем, то, может быть, этот монастырь долго не будет стоять, а рассыплется и будет только считаться, что в Орске есть монастырь. А может, он и долго будет стоять, но будет пустым.
Сейчас в Петербурге идут споры по возвращению Исаакиевского собора: мирские люди не хотят отдавать его церкви. Там еще есть храм Спаса на Крови. Я однажды туда зашел — и разинул рот как художник: настолько красиво там и великолепно. И в то же время я пережил какое-то странное состояние. Я увидел красивого, ухоженного, зашпаклеванного покойника, из которого вынули душу. Это храм и напоминает красивого покойника, который с красивыми, утонченными чертами лица лежит в гробу. Я ходил по этому храму, где не ведется богослужение, где ходят туристы, экскурсии, и ощущал леденящий холод внутри.
Если мы не поймем нашу главную цель, наш монастырь может стать таким же. Здесь будут службы, будут ходить люди в черном, но он перестанет приносить радость, потому что внутренняя червоточинка будет находиться даже в атмосфере храма, и все ее будут чувствовать. Неважно, насколько чисты будут у нас полы, как у нас будут расставлены столы, в какой момент мы на службе зажжем паникадила, как мы расставим свечи, как мы будем двигаться в храме, как будем исполнять послушание. Все это важно только как приложение к главному. Если мы ради этого будем ссориться, то лучше жить в пустыне. Не нужны эти красивые стены, подсвечники, паникадила, цветы и иконы, если мы не будем понимать самого главного, что ради отношений между собой, ради отсутствия ссор (не дай Бог еще затяжных, долгих ссор!), если мы не будем этим жертвовать ради главного, то ничего не будет.
Святые отцы жили в пустыне, ходили в лохмотьях и были царственны и величественны своим внутренним содержанием. Никогда не спорьте на послушаниях, в быту, в повседневной жизни. И еще одно. Все люди имеют разные таланты. Один более талантлив в одном, другой — в другом. Когда человек не улавливает сути монашества, он может делать ошибки, и ему это простительно. Но совсем другая ситуация возникает, когда ему объяснили суть монашества, и он, уже зная об этом, сознательно грешит. Господь говорил ученикам своим, которые так же вокруг Него сидели, что вам дано знать тайну Царства Небесного. Внешним людям не дано, с них спрос другой. Но вы-то уже знаете обо всем, и с вас спрос значительно строже.
Поэтому я вам хочу, сестры, сказать, чтобы вы уловили мою мысль. Иногда мы, в самом деле, теряем главную нить и, подобно слепым, совершаем ошибки. Не теряйте эту самую главную ниточку. Самое главное в нашей жизни — наши отношения, поэтому общежитие и спасает нас от всего внешнего. Здесь проявляются все недоразумения, но в то же время есть возможность их исправить. Если вы исправляете их должным образом, по-Божьему, то честь и хвала вам — Господь радуется, духовник радуется, игуменья радуется, и ангелы на небесах радуются.
Один делает что-то хуже, другой — лучше, но лучше делать плохо, лишь бы мир был. Нам не нужны внешние достижения. Иногда мы можем сказать: «Я же говорил — и был прав». Но лучше бы ты был неправ. Это ужасная ситуация. Например, в отношениях наших с матушкой Ксенией — вдруг она скажет: «Я ведь говорила и оказалась права». И эта ее правота очень страшна. Почему? Потому что она лишает ее доверия к моему слову. Она десять раз окажется права, а на одиннадцатый раз ее сатана поймает. Во-первых, она потеряет доверие, а во-вторых, она начнет доверять только самой себе. Пусть она сто раз будет права, одного раза будет достаточно, чтобы скатиться в пропасть. Как святые отцы говорят: 60 лет в пустыне прожил — и за один совершенный грех потерял 60 лет.
Или кто-то из вас скажет: вчера матушка Ксения была неправа, а месяц назад она тоже в каком-то случае была неправа. Если по-человечески судить, может быть, она и была неправа, но вас сгубит ваша правота. Вам лучше быть, даже будучи правыми, — неправыми. Бойтесь своей правоты. Это вас убьет, отправит в ад. Избави Бог нас от этой правоты. В таком случае последуют две беды: мы потеряем отношения между собой, и у нас возникнет мнение о себе. Святые отцы говорят, что прелесть бывает двух видов. Первый — примитивный, когда к тебе начинают ангелы являться, в ухо тебе шептать. Второй — более тонкий и опасный, когда у нас возникает мнение о себе, мнение о своей правоте, мнение о своем духовном видении. И когда это мнение станет железобетонным, тогда вы уже его рабы.
Это будет развиваться примерно так. Сначала монах скажет: «А что мне отец Серафим?» Потом скажет: «А что мне игумен?» Потом скажет: «А что мне епископ?» Потом: «А что мне патриарх — он тоже человек!» Потом: «А что мне апостол Павел — и он был человеком». А кончится тем, что он скажет: «А что мне Христос?» Смотрите, как безобидно начинается эта цепочка и как страшно кончается. Например, с отцом N мы потеряли отношения. Мы не перестали быть друзьями, встречаемся, обнимаемся, вместе служим, но он потерял отношения со мной как с духовником. И это началось довольно объективно: он, как умный человек, видел мои земные ошибки. Сначала он начал бурчать, потом он начал рычать, потом все кончилось. Прошло время, и мы с ним помирились, но прежних отношений уже нет. Мне кажется, он это понимает, но ему уже очень тяжело все вернуть обратно.
Вот и вы, сестры, можете потерять эти отношения. Тогда вас ничто не спасет, вы останетесь при своей воле, то есть сами с собой. Однажды отец N сказал мне, что Игнатий Брянчанинов наставляет: в наше время невозможно послушание ввиду отсутствия духоносных отцов. Это был конец девятнадцатого — начало двадцатого веков. Я говорю: «Отец N, так ведь это самый расцвет Оптиной пустыни, старчества, глинского старчества, валаамского. Как же не было духоносных старцев? Как же невозможно послушание? Был Иоанн Кронштадтский». Отец N отвечает: «Иоанн Кронштадтский не достиг меры бесстрастия, он в своих дневниках писал, что им владеют еще некоторые страсти». Я сказал: «Отец N, я не знаю, какая мера бесстрастия была у него, но все-таки это канонизированный святой, и при любой мере бесстрастия ему отдаться в послушание безопаснее, чем остаться на послушании у самого себя».
До чего может дойти искаженное духовное видение? Доктор бывает не только терапевтом, но и хирургом. Когда опухоль лекарствами и примочками не вылечить. Тогда приходится порой резать по живому. Не только монашество, но и вообще христианство — это война, война лютая, страшная, на которой убивают, отрывают руки-ноги, головы режут. Если мы не поймем, что это война, мы проиграем ее. Начало премудрости — страх Божий. Если в нас этого страха не будет, мы согрешим и останемся без Христа. Мы будем очень несохранны. Мы можем погибнуть. Погибали и не такие монахи, как вы. Погибали отцы-пустынники, святые отцы, которые на Афоне по 40 лет жили. Это война с очень страшным зверем, который — если бы только Бог попустил, — косточки от вас не оставил бы, все бы разметал. Господь его с цепи не спускает, разрешает только лаять, чтобы мы слышали этот лай, содрогались и понимали: не дай Бог ближе подойти — сожрет.
Бойтесь правоты своей, бойтесь своей гениальности, бойтесь своей особенности, индивидуальности. Сто раз будете правы, и достаточно одного раза неправоты, чтобы все те сто раз перечеркнуть. И тогда все заново придется начинать, если Бог даст еще возможность заново начать. А то люди порой в отчаяние впадают, видя, что труды ста раз потеряли в один миг. Как часто мы думаем: я лучше умею это, чем другая сестра, и я лучше понимаю этот вопрос, чем другая сестра. Так начинается ваша беда. Вы уже лучше. Да лучше было бы, если бы вы были хуже. Мы сейчас беседовали с отцом N, и он, молодой священник, говорит: «Я уважаю сильных мужчин, мужчина должен быть сильным, мужественным». А я говорю: «Знаешь, а я больше люблю добрых. Мужественные иногда бывают гордые и жестокие. А добрый, может быть, даже и трус, зато добрый. Он даже может понимать, что он трус, и даже, может быть, он тебя предаст, но предаст именно по трусости. Но он добрый, с ним лучше.
Поэтому не надо вам быть правыми, гениальными, умными — будьте добрыми. Лучше быть дураками, но добрыми. Порой мы о сущих глупостях спорим. А теряем самое главное — радость. А у нас другого пути нет — только к радости. Людей, страдающих депрессией и тоской, иногда бес дурит: «Вот помру — и все кончится». Напротив, тогда только и начнется все. Что мы с собой перенесем через черту смерти, то у нас и продолжится в вечности. Через черту смерти нужно пройти, улыбаясь.
Вы должны радоваться труду, тому, что вас кто-то оскорбил, не понял. Это все репетиция жизни вечной. Вы должны радоваться тому, что кто-то умнее вас, — и слава Богу! Умным очень трудно справиться со своим умом. Они не знают, куда его девать. Он вечно лезет, куда его не просят, этот ум. Иногда думаешь: лучше бы я был дураком, зато добрым и кротким, чем умным, но выскочкой, гордым, спорливым, непослушным. По-мирски вы будете правы, а духовное будете терять. Ко мне недавно приходила одна матушка и сказала мне страшные слова: «Я анализирую свою жизнь и всегда, когда у нас с батюшкой были споры, я в конечном счете была права». Я стою на нее смотрю и думаю: «Бедная… Как ты из этого выйдешь? Какое это для тебя искушение, что ты всегда права! Как ты теперь с этим справишься? Лучше бы ты всю жизнь была неправа и уступала бы батюшке, советовалась бы с ним». По-мирски — какое счастье видеть, что она всегда права. А по-духовному — какое горе, Господи, что она всегда права. Господи помилуй, как ты такая, правая, войдешь в рай, когда туда неправых берут?
Сестры, то, что я вам сказал, не достигается сразу, но нам нужно иметь правильное направление. И согласиться с этим направлением. Согласиться с тем, что батюшка правильно сказал. Когда вы согласитесь, то начнете себя в этих рамках корректировать. И тогда у вас постепенно начнет получаться. Но если мы не имеем правильного направления мысли, то куда мы вообще пойдем?
Протоиерей Сергий Баранов
12 февраля 2017 г.