Сердце так не болит, как болит задетое тщеславие. Если в вас появится мудрость, и вы обнаружите в себе искру смирения, эффект будет такой, словно в темной комнате включили свет. И крайняя скорбь перейдет в хорошую тихую радость. Когда я еще был дьяконом, у нас был духовник схиархимандрит, а мой друг-священник был у него любимым учеником, тогда как я был у духовника на вторых ролях. Приехали мы как-то раз к нему. Мой друг вошел к нему в келью, а я пошел в соседнюю комнату навестить больную монахиню. И произошло так, что они не закрыли дверь, и я случайно стал свидетелем их разговора обо мне. Мой друг сказал, что в храм нужен второй священник, и он рекомендует рукоположить меня. А духовник ответил: «Да ты что! Он же сумасшедший, шизофреник». Можете себе представить, как это больно ударило по моему сердцу — услышать такое от людей, которым я очень доверял. И мне стало страшно. Я подумал: «Господи, оказывается, вот я какой…»

Мне стало неловко, что я все это услышал. Я вошел к ним и попросил у них прощения за это. Они тоже смутились. Я вышел на крыльцо, и вдруг Бог мне послал такую мысль: Бог ведь и шизофреников любит. Обида и расстройство мгновенно улетучились, и словно солнце вспыхнуло в душе. С тех пор, когда меня сильно одолевает гордость, — а ведь постоянно возникают какие-то обиды, — я всегда стараюсь проявить смирение. Сколько бы я ни оправдывался перед самим собой, мне от этого становится только хуже. Я нахожу какие-то доводы насчет того, что я, может быть, не виноват, может быть, Бог мне ниспослал эту ситуацию для моего же усовершенствования, — ничего не помогает. Но стоит только смириться и сказать себе: пусть будет так, ведь Бог все равно меня любит, — и обида проходит.

Когда я однажды служил литургию в деревянном храме на Васнецова, вдруг остановилась молитва. Нет ее — и все тут. Я стою перед престолом — ни молитвы нет, ни Бога в этом алтаре нет, словно я погрузился в космическую тьму. Священнику так служить литургию невозможно. И тут я вспоминаю, чему нас учили в семинарии: Бог — Существо совершенное и, как совершенное Существо, Он не может изменяться, Он всегда совершенен, Он всегда любовь. И что бы сейчас со мной ни происходило, Бог всегда меня одинаково любит. И тут же у меня все и включилось. И молитва пошла, и литургия пошла своим чередом. И я вышел из алтаря с таким лицом, что про меня сказали: он, наверное, там Бога увидел, в алтаре.

Никогда никого не осуждайте, даже самоубийц. Не дай Бог вам впасть в крайнюю степень отчаяния. Тем более, если вы неверующий человек, и у вас нет понятия ни о молитве, ни о благодати. Но на этой крайней точке отчаяния к нам ближе всего Бог. Может быть, это возникает из-за контраста между крайней степенью отчаяния и негаданным-нежданным утешением Бога. Мы с вами сейчас переживаем период младенчества нашего монастыря. Вы находитесь под покровом нашего Устава, многие вещи беру на себя я, что-то берет на себя матушка, и нам кажется, что мы уже приобрели нечто. На самом же деле вы сейчас, как тепличные растения: если пересадить их в открытый грунт — они в ту же ночь померзнут, или дневное солнце их сожжет. Просто бегать от греха или быть прикрытым от греха какими-то условиями, — это всего лишь относительная безопасность. Но это не совершенство. Когда мы убегаем от греха, мы рискуем быть пойманными грехом. Небольшое нерадение, небольшая расслабленность — и он тебя догонит и сожрет. Однако вы и должны сейчас пребывать в этом состоянии младенчества и просто бегать от греха.

Но совершенно убежать от греха можно, только сразившись с ним и победив его. Только ни в коем случае это нельзя делать самим по себе. В какое-то время Бог даст вам такое искушение, что вы только ахнете. Вы-то думали, что прожили довольно долго в монастыре, и что все у вас уже успокоилось, и вдруг нечто вспыхивает с такой силой, что вы можете прийти в растерянность и даже в отчаяние. Бог дает такое искушение тем, от кого ждет большего, тем, кто способен на это большее. Об этом очень много писал Софроний Сахаров. Он описывал это состояние так: стоишь буквально на пороге ада — но не отчаиваешься. И практически уже летишь в бездну ада — но все равно не отчаиваешься. И тогда приходит Бог. Если вам Бог даст это искушение, вспомните мои слова и не отчаивайтесь. Не теряйте веру в то, что Господь придет в самую последнюю минуту. Не нужно бояться таких ситуаций, но и не нужно самим на себя это брать. И до самого конца оставайтесь смиренными. А для людей, которые не знают Христа, эта точка может стать точкой невозврата.

В одном стихотворении светского, не церковного человека есть очень хорошая мысль: из отчаяния можно выйти только смирением. Не мудростью, не искусством, не терпением, но только смирением, которое смотрит только на Бога. Но чтобы мы могли обрести это крайнее смирение, Господь попускает нам крайнее искушение. Не когда мы начинаем грешить и говорить, что это необходимо для того, чтобы познать свою греховность. Это опасные игры. Нет, вы ничего не планировали, а Бог попустил вам ситуацию, которая вас практически уничтожила. Уничтожила все ваши представления о том, что вы хороший человек, что вы — молитвенник, что у вас есть мужество, вдохновение, терпение. Но после великой скорби вам откроется такая радость, которую вы не обрели бы в комфортной молитве, в комфортных условиях, в хороших отношениях с сестрами. Все это, конечно, можно обрести в какой-то мере и таким образом. Но сугубую благодать можно получить только после искушений, если мы смиримся.

Я часто привожу слова Пимена Великого, который сказал ученику: «Имей всегда добрые мысли — и спасешься». Старайтесь видеть добро и не замечать зла. Видение зла не спасает. Спасает видение добра, потому что оно размягчает каменные сердца. Добро растапливает и ледяные сердца, которые становятся мягче воска. А зло еще больше отягощает злое сердце. Порфирий Кавсокаливит на что бы ни посмотрел, во всем видел только доброе. Я вам читал стихи Роберта Рождественского. В предисловии к книге сказано, что он был безбожником. А я читаю поздние стихи Рождественского и думаю: врет предисловие. Слишком много в стихах размышлений о вечности, о смысле жизни, слишком часто встречается слово «Господь». Я двадцать два года посещаю тюрьмы, и если бы смотрел только на плохое, то сошел бы с ума. Но даже в тюрьмах находится что-то хорошее. Даже в пожизненной тюрьме, где сидят настоящие упыри, все равно можно найти хорошее.

Я вам рассказывал об отце и сыне, которые там сидят. Я разговариваю с отцом, и вдруг он меня обнимает через клетку, целует и говорит на ухо: «Если бы ты только знал, батюшка, как близок здесь Бог!» Казалось бы, к кому близок? К этим убийцам? А Богу все равно, кто перед Ним. Он нелицеприятен. Все наши нарушенные отношения с Богом нарушены с нашей стороны. Для Бога же ничего не меняется, Он — всегда любовь. Даже в ад не Бог отправляет, а мы сами туда летим. Что такое ад? Это отсутствие Бога. Где Бога нет, там ад. То есть там нет общения с Богом, потому что Он пронизывает Собой даже ад. Но когда ты теряешь Бога, для тебя наступает сущий ад.

Протоиерей Сергий Баранов

30 июля 2017 г.