Рубрика: Текстовые вопросы

— Я приехал с очень хорошей новостью. Я хотел вам сказать, что Бог есть. В этих словах, может быть, есть доля шутки, а с другой стороны, в них может заключаться и грустная ирония. Порой церковные люди очень долго живут духовной жизнью, очень много знают о Боге, знают церковные обряды и каноны, исторический и культурный религиозный контекст, но совсем не знают Самого Бога. Бог для них остается очень светлой, но весьма далекой философской идеей. Иногда кто-то уходит из православия в другую религию или даже в атеизм. В таких случаях я обычно говорю, что скорей всего человек и не был в православии. Он был рожден православным, исполнял обряды, но не занимался подлинной молитвой. Чтение молитв по книжечкам, молитвословам, акафистам — это еще не молитва. Святые отцы все это называли псалмопением, а Иисусову молитву — именно молитвой. Состояние человека при чтении каких-либо церковных текстов несколько отличается от того, которое святые отцы искали в умной, сугубой Иисусовой молитве.

Порой люди, долго находясь в православии, не имеют качественного результата. Они могут очень много говорить об этом, объективно спорить, приводить доводы, цитаты, но в них не видно отражения Бога. В святоотеческом богословии есть такое понятие, как «обожение». Многие люди думают о Боге как о чем-то далеком и внешнем, тогда как обожение — это состояние, при котором человеческая природа соединяется с природой Бога, и человек начинает видеть Бога, слышать и чувствовать Его. Это как в физике: есть огонь и есть металл — две разные природы, но когда металл соединяется с огнем, они сливаются в одну стихию: это уже и не металл, и не огонь, это раскаленный металл. Примерно так происходит в таинстве обожения, когда человек наполняется Святым Духом и сам становится святым. Не по своему достоинству, не по своей святости, а по святости Бога, Который находится в нем.

По-видимому, вы пригласили меня для того, чтобы узнать об Иисусовой молитве, поскольку обо все остальном, наверное, уже слышали. Я вырос в нерелигиозной семье, в небольшом городке, где никогда не было ни храма, ни священников. В армии был секретарем комитета комсомола, говорил, что все попы — либо аферисты, либо шизофреники. Потом стал взрослеть, задумываться, искать, в конце концов, пришел к Богу и ни с того ни с сего объявился в подряснике и с бородой в родном городке. Последняя моя должность — художник-оформитель, я модно одевался — и вдруг появляюсь в таком непривычном для моего окружения виде. Первая реакция друзей и знакомых: жалко — хороший парень, и вдруг заболел. Я сразу понял, что словами мне никого не переубедить, а доказать, что я не сумасшедший, можно будет только качеством моей новой жизни. До моего воцерковления мой духовник велел мне ходить в рваном пальто и рваной шапке. Это, конечно, еще более усугубило негативное отношение окружающих ко мне. Одни смотрели на меня с улыбкой, другие — с сожалением. Но прошло какое-то время, и мои друзья и знакомые стали относиться ко мне иначе. «Ты не сумасшедший, — говорили они, — ты стал другим, причем не хуже прежнего, а лучше». Это я к тому, что порой воцерковленные люди с течением времени становятся не лучше, а хуже. Я очень люблю православие, для меня оно — несомненная драгоценность, и когда люди деградацию своей личности называют православием, мне бывает так больно, что хочется кричать: «Ребята, это не православие. Православие не может быть злым, истеричным, эгоистичным, потому что Бог не таков, а православие — это движение к Богу, и впоследствии — жизнь в Боге». Слово «обожение» очень точное: человек соединяется с Божеством. Но когда человек начинает кичиться своим обожением, возникают вопросы: с кем он соединился и что с ним произошло? Может быть, он все время шел не в ту сторону?

Утром я общался с одной монахиней, спросившей меня о молитве, о молитвенном направлении, принятом в нашем монастыре. Кредо нашего монастыря — и оно выстрадано мной опытным путем — заключается в том, что мы не занимаемся добрыми делами в надежде стать добрыми и тем самым обрести Бога. За свою священническую жизнь я перепробовал все: двадцать лет езжу в тюрьмы, двенадцать лет опекаю приют для бездомных, являюсь попечителем детского дома для детей с умственными отклонениями, занимаюсь молодежным театром, пишу книги, снимаю фильмы, расписываю храмы на Афоне. Всего этого очень много, но если меня спросят, доволен ли я своей жизнью, я отвечу: «Ничуть». При всем этом внешнем, сделанном мною, я ведь могу быть откровенной дрянью. Если я буду все это делать, любуясь собой или позволяя себе какие-то внутренние грехи, то грош мне цена. Господь в Евангелии сказал, что нужно очистить внутреннюю чашу, тогда внешняя тоже будет чиста. Если внутри тебя будет Бог, тогда все твои внешние дела будут иметь качественно иное — правильное — направление. Ведь можно читать «Отче наш» и в то же самое время размышлять о какой-нибудь гадости. Если внешне ты вроде бы делаешь добрые дела, а внутренне не соответствуешь внешнему, то это называется лицемерием. Такими лицемерами были евангельские фарисеи. Сам Господь в Евангелии говорит: «Как Я устал от вашего лицемерия. Вы заняты внешними делами и поступками, но в вас нет любви, в вас нет честности». И фарисеи, в конце концов, Бога и распяли.

Возвращаясь к Иисусовой молитве, к тому, что она дает нашему монастырю, скажу следующее. Все мы искренне желаем стать лучше, но у нас это почему-то плохо получается. Одно дело, когда человек сознательно живет плохо и думает: я плохой человек, поэтому буду продолжать жить безнравственно, бесчестно, непорядочно. А другое дело, когда человек искренне хочет стать лучше, жить порядочно, честно, искренне, чисто. И очень грустно бывает, когда он, приложив к этому массу усилий, вдруг говорит: «Господи, у меня ничего не получается». Я пришел к тому, что человек не хозяин своего ума. Я читаю «Отче наш», а мой ум движется совершенно в иную сторону. Я хочу усилием воли остановить свой ум, но вижу, что моя воля меня не слушается. То есть после грехопадения ум, сердце и воля человека разлетелись в разные стороны. Ум понимает: это нехорошо, дает этому оценку; а сердце говорит: а мне приятно, я буду это делать. Ум призывает в соработники волю: запрети сердцу делать плохое; а сердце говорит: ничего вы со мной не сделаете. Бывает и по-другому: сердце склоняется к добру и очень искренне начинает желать чистоты, правды, света, но ум не дает сердцу этого сделать. Если кто-нибудь из вас пытался читать молитву внимательно, то вы понимаете, о чем я говорю. Мы становимся на молитву, сосредотачиваемся и начинаем ее внимательно читать. Получается это у нас секунд тридцать, минуту, может быть, три. А на пятой минуте оказывается, что наш ум не с нами, не в молитве, не с Богом.

Мы в нашем монастыре поняли: у нас не получится доброделание, если мы творить добро будем без Бога, сами по себе, поэтому занялись, в первую очередь, молитвой, которая через Бога организует ум, волю, а уж потом попытались делать добрые дела. А без молитвы получается как в расхожей шутке: хотели как лучше, а получилось как всегда. Иисусова молитва призвана организовать наш ум. Конечно, это очень долгий процесс, в этом деле нужна стабильность и долгий труд всей жизни. Мы встаем с утра, чистим зубы, умываемся, приводим в порядок одежду и обувь и этим занимаемся всю жизнь. Так и духовные занятия рассчитаны на всю жизнь. Когда человек занимается Иисусовой молитвой, то понемногу подчиняет себе свой ум и в результате становится хозяином своего ума. Человек держит свой ум там, где тот должен быть: в области сердца.

Бог есть Дух, и Его невозможно ограничить какими-то понятиями и тем более образами. Пытаясь втиснуть Бога в рамки образов и понятий, мы Его умаляем. Вочеловечивание Бога было Его снисхождением к нашей немощи. Он спустился к нам не для того, чтобы остаться с нами. Не случайно Он вознесся, чтобы указать нам путь в Царство Небесное. Несмотря на то, что Бога невозможно описать словами, святые отцы говорили, что Он не совсем уж нечто трансцендентное, недостижимое ни в какой форме, ни при каких условиях. До некоторой степени Бог познаваем как Личность. Бог — не философское понятие. Священное Писание говорит о Боге как о Личности. Значит, в какой-то форме, в какой-то степени человек Его переживает. Когда мы читаем Псалтирь, канон, акафист, там идет сложный повествовательный текст, и у нас включается образное мышление. Мы, к примеру, представляем себе израильтян, находящихся в плену, сидящих на реках вавилонских. Один образ у нас цепляется за другой, и мы отвлекаемся от Самого Бога. Мы думаем о Нем, но теряем Его. А практика Иисусовой молитвы предполагает сотворение очень простой формулы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И мы стараемся ее произносить безвидно, безо́бразно.

Порой, когда я рассказываю людям об этом, они ничего не могут понять. Я говорю: «Давайте начнем делать, и со временем вы поймете». Кое-кто из них приходит некоторое время спустя и говорит: «Мы поняли, что значит безвидно, безо́бразно». Оказывается, можно организовать свой ум так, чтобы он жил вне логического мышления. Поэтому думать и молиться — не одно и то же. Когда мы думаем, то пользуемся логическим образным мышлением, а когда молимся — ум находится в другом состоянии. И в этой безвидности и безо́бразности как раз и находится Бог. И людям, которые занимаются Иисусовой молитвой долго, искренне, обращаясь и к другим видам аскезы, Бог открывается. И тогда они становятся святыми и начинают ощущать Бога безвидно и переживать его безо́бразно. Хотя порой люди, впервые узнавая об умной Иисусовой молитве, начинают путать ее с восточными практиками медитации.

— Как найти духовника?

— В Евангелии Господь часто говорит: «Вы смотрите — и не видите, слушаете — и не слышите». Мы все смотрим на одно и то же, но каждый видит свое. Но в том, на что мы смотрим, все-таки есть одна главная идея — Бог. В каждом событии нам нужно увидеть исключительно то, что Бог в него заложил, а не то, что мы сами себе выдумали. Очень опасно в этом смысле наше личное творчество. Кто пытается понять Бога логикой, тот все время будет заходить в тупик, поскольку наша логика — весьма ограниченный инструмент. Василий Великий сказал: «Я ни от кого так не пострадал, как от плохих учителей». Конечно, вам следует найти того, с кем можно советоваться. А как определить, ваш это духовник или не ваш? Не по тому, что он говорит, не по тому, как он говорит, а по тому, что с вами происходит при общении с ним, изменились ли вы качественно или нет. Как можно определить хорошего врача? Выздоравливаешь ты или нет, лучше тебе или хуже. Ваш духовник должен производить в вас изменения к лучшему. Если этого не происходит, значит, вы что-то неправильно делаете; употребляете усилия, но не достигаете результата. По-моему, на Страшном суде первыми будут стоять христиане. Суд начнется с нас, поскольку нам было дано то, что не было дано другим. И этот драгоценный дар мы не только не преумножили, но и умалили своим неверным отношением к нему.

— Как это — меняться качественно? Что вы понимаете под этим?

— Вот качественное изменение — Мария Египетская. Какая у нее была крайняя степень падения, но какая при этом высшая степень исправления. Она была блудницей, и в житии, рассказывая о своем состоянии, говорила, что это даже повторить стыдно. А после семнадцати лет, проведенных в пустыне, Мария стала чище любой девы. Это и есть качественное изменение. Это не слова. Все сейчас могут грамотно и красиво говорить, так что хочется сказать: хватит слов, покажите ваши дела. Если нечего показать, то, наверно, лучше и не говорить, потому что это уже лицемерие. Как я в своей книге написал: «Перестаньте говорить о Христе, начните говорить со Христом». Он для нас, христиан, часто остается чем-то добрым, светлым, но чем-то очень далеким. Мало кто переживает Христа как Личность. Когда человек находит молитву, Христос становится очень близким. Это очень трудно объяснить, как и рассказать о том, что такое любовь.

— А вам кто-нибудь сказал, как надо заниматься молитвой?

— Любой человек, приходящий в церковь, начинает читать духовные книги, и во всех святоотеческих текстах говорится о молитве. Почти со всеми случается одна и та же история. Я приехал как-то в один монастырь, и ко мне вечером в келью пришел тамошний дьякон — поговорить о молитве. И начал, рассказывая о своей жизни, чуть ли не цитировать книгу «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Дескать, я рукоположился в сан дьякона и задумался о том, что в своем положении призван к сугубой духовной жизни, должен искать молитву, изменить свою жизнь. Я спрашиваю своего духовника: «Можно ли мне заниматься Иисусовой молитвой? И что значит — непрестанно молиться?» Он мне отвечает: «Будь попроще. «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «Ну, и хватит с тебя, а то с ума сойдешь». Я тогда решил обратиться не к священнику, а к монаху. Спрашиваю его: «Как мне заниматься Иисусовой молитвой и надо ли вообще ею заниматься?» А монах мне отвечает: «Да нет, ты так с ума сойдешь. Будь попроще. 50-й псалом выучи — и хватит». Монах все-таки не архимандрит, думаю я, пойду-ка я к архимандриту: «Батюшка, я к вам насчет Иисусовой молитвы. Надо мне ею заниматься или нет?» А тот отвечает: «Ну, что ты все усложняешь? «Отче наш» знаешь?» — «Знаю». — «50-й псалом знаешь?» — «Знаю». — «90-й выучи — и хватит с тебя».

Со мной было то же самое. Слава Богу, вскоре я попал на Афон. Впервые на вершину Святой Горы поднялся в 2000 году. Там был храмик, в котором лежала штемпельная подушка с печатью, а на ней — вершина Афона, крест и надпись на греческом: «Atos 2333 метра». Кроме паспорта, у меня с собой ничего не было, и я поставил себе в паспорт афонскую «прописку». С тех пор я был на Афоне более тридцати раз и не просто паломником, а как иконописец: стал благотворительно расписывать небогатые кельи, храмики, иконы. И обратил внимание на то, что все монахи там с четками, все заняты Иисусовой молитвой. Я стал спрашивать у них: «А можно мне ею заниматься?» И услышал в ответ: «Почему же нельзя? Кто ж тебе запретит спасать свою душу? Это не можно, это до́лжно». Так я получил благословение. Стал заниматься молитвой на свой страх и риск. Но, Слава Богу, у меня был не только риск, но и страх. Какое-то время я делал молитву, когда получалось, когда вспоминал. А как-то раз поехал в Аризону к старцу Ефрему, последнему ученику Иосифа Исихаста, и там мне порекомендовали творить молитву не от случая к случаю, не по вдохновению, не по желанию, но взять у них правило, которое они дают не только монашествующим, но и мирянам. И я стал это делать именно как правило, которое — хочешь не хочешь — нужно делать. А все, что делается стабильно и долго, обычно приносит плод.

В нашем молодом монастыре, которому всего 5 лет будет, мы, пожив этим уставом стабильно, ничего не пропуская и не искажая, начали чувствовать добрый плод нашей деятельности. Начали находить друг в друге добрые изменения. И сами в себе стали их обнаруживать. То, что раньше нам было не под силу, — сдержать свой гнев, эгоизм, понудить себя, побороть свою лень — понемножку стало получаться. Мы вроде бы стали немножко лучше. Это хорошо видно, когда живешь в коллективе. И если нам кто-нибудь запретит заниматься Иисусовой молитвой, мы ее все равно не бросим. Это как драгоценная жемчужина, за которую можно много чего отдать и многое потерпеть.

Началось же все с того, что я был настоятелем кафедрального собора в Орске, и в каждый мой приезд с Афона ко мне приходили люди с расспросами насчет молитвы и даже захотели ее практиковать. Однажды мы собрались и решили своей небольшой общиной начать ею заниматься. Договорились, что каждый из нас будет заводить будильник на 2 часа ночи. Когда он звонил, мы вставали, переводили его на 3 часа и начинали читать Иисусову молитву. В 3 часа ночи он вновь звонил, и мы ложились уже до утра. Сначала это было неимоверно тяжело, но постепенно все устроилось: час пролетал незаметно, а все мы с утра вставали не разбитые, но бодрые, поскольку внутри у нас была гармония. Человек с плохим внутренним состоянием может вовремя лечь, но всю ночь проворочаться и не уснуть. И наоборот: тот, у кого внутри все хорошо, может проспать всего пять-шесть часов и встать очень бодрым.

Так мы жили года три, потом у нас появился монастырь. Мы взяли другой Устав, кстати, похожий на Устав, по которому живет монастырь отца Ефрема в Аризоне. Теперь мы в двенадцать часов ночи служим Литургию, а до этого, с девяти до одиннадцати вечера, при звоне колокола сестры расходятся по кельям и делают по сто поклонов с Иисусовой молитвой, и затем внимательная молитва до одиннадцати. Им в это время не нужно никаких идей, никаких переживаний, эмоций. Монахини стараются держать ум нерассеянным, чтобы ничего не представлять, ни о чем не переживать, не вспоминать о вчерашнем, не думать о завтрашнем, а только сосредотачиваться на молитве. Так у нас происходит каждый день и каждую ночь. И к тому, что делается стабильно, организм приспосабливается, более того, это становится его потребностью.

— Что собой представляет Иисусова молитва?

— Это очень короткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», — которая постоянно повторяется. Ты молишься и стараешься удержать ум от рассеянности. Начинается это с устной формы, потом переходит из области разума в область интуиции. Человек уже не понуждается творить молитву, а она у него делается непроизвольно, естественным образом, примерно так, как мы не планируем свои вдохи и выдохи, а просто дышим. Так же человек и молиться должен — естественным образом. После того, как ты начинаешь молиться в уме, некоторое время спустя ум у тебя соединяется с сердцем.

— Как нам, мирским людям, прийти к этой молитве?

— Я бы вам рекомендовал не ждать от Иисусовой молитвы никаких сверхъестественных состояний, кроме внимания. Не нужно ждать созерцания, каких-то наслаждений, избави Бог. Поставьте себе целью просто внимание на молитве, и этого будет вполне достаточно. Тогда вы начнете понимать, что именно вам мешает молиться. Вы обратите внимание на то, что в вашем сознании постоянно идут картинки, и придете к тому, что вам мешает образное мышление. Вам нужно настроиться на долготерпение. Потому что фундамент молитвы — терпение, а терпение — родственник смирения. Некоторые люди понимают смирение как нечто из области этикета. Это примитивное понимание смирения. Смирение — это невозмутимость сердца в любой ситуации. Что бы с тобой ни происходило, как бы ни относились к тебе люди: невнимательно, грубо, оскорбительно, — ты смиренно продолжаешь делать свое дело. Как бы ни складывались обстоятельства, каким бы ни был промысел Божий, которого ты не понимаешь, у тебя не должно возникать желаний бросить делать свое дело. Идет молитва или не идет, уходит от вас внимание или не уходит — вы должны как ни в чем не бывало творить молитву и со временем приобретете навык терпения. Не может быть терпеливым тот, кто не практиковал терпения. Почему святые отцы выдумали аскезу? Это была наука, дающая практику терпения, смирения. И на этот фундамент наложилась молитва, посредством которой они общались с Богом. Этой наукой нужно заниматься всю жизнь, как физикой или музыкой, если хочешь овладеть этими науками в совершенстве. И конца этому совершенству нет. Если вы хотите быстрого результата, то заранее обрекаете себя на неудачу.

Ко мне иногда матушки подходят и говорят: «Батюшка, я сегодня во время правила так и не смогла сосредоточиться на молитве. Я, наверное, потеряла это правило». Я отвечаю: «Ты не потеряла этого правила, ты эти два часа занималась практикой терпения. Ты не бросила правила, не разгневалась, не вышла в коридор, ты до конца пыталась молиться». Мне однажды позвонила одна московская монахиня: «Я уже пожилая, мне 75 лет, я хочу заняться Иисусовой молитвой. Дайте мне благословения на немножко, штук на сто». Я говорю: «Матушка, вы вроде бы и хотите заниматься Иисусовой молитвой, и вместе с тем не хотите. Сто молитв — это очень мало: как такая практика перейдет в вашу привычку, станет вашей второй натурой, вашей интуицией?» Целый день, если есть возможность, надо говорить устную молитву. В Аризоне, у старца Ефрема, кого ни встретишь, все время слышишь «Кирие Иису Христе елейсон», то есть они по-гречески говорят Иисусову молитву. Днем творят ее устно, потому что дневное послушание отвлекает от умной молитвы, но устную молитву никто не мешает делать. А вечером можно уединиться в комнате и заняться внимательной молитвой. Если у вас есть детки, уложите их, и пока они засыпают, начните делать поклоны, читать Иисусову молитву. Потом к ним на краешек кроватки присядьте и прочтите свое правило.

Иногда человек говорит, что у него нет свободного времени, что он совершенно занят, и вдруг его приглашают в ресторан, и он сидит там до двух ночи. В чем польза правила, которое ты имеешь? Оно очень сильно организует ум. В Аризоне то правило, которое мы совершаем, не боятся давать даже светским людям. Я его там получил и с тех пор неукоснительно исполняю. Для меня казалось, что сто земных поклонов — это тяжелый подвиг. Я сделал в первый раз десять поклонов, и ощутил такой прилив крови к голове, что думал — она лопнет. Но, оказывается, физиология очень быстро настраивается на такой ритм. У нас матушка Силуана, которой 89 лет, делает, по-моему, больше ста поклонов.

Делайте поклоны очень мягко, спокойно, в том ритме, при котором не задыхаетесь. Я как-то со своими матушками вышел на лужайку — поклоны делать. Сделали. А наша матушка Гавриила, у которой больное сердце, и говорит: «А что, разве сто сделали? Раньше я больше тридцати за один раз не делала, делила на части». Но такой темп надо сперва задать в голове. Почему мы торопимся? Потому что порой считаем поклоны какой-то экзекуцией, и нам хочется побыстрее их сделать, чтобы отвязаться. Но если ты настроился держать ум в словах молитвы, то будильник звонит внезапно: оказывается, час миновал, и тебе было не тяжело. Наша физиология имеет большие резервы. Когда делаешь поклоны как какой-то неимоверный подвиг, тебе в два раза тяжелее. А надо расслабиться физиологически, а самое главное — психологически.

В Аризоне в качестве правила дают девятьсот Иисусовых молитв и триста Богородичных. Есть мнение, что читать их нужно очень медленно, а есть мнение, что очень быстро. Я творю это правило с учетом афонского — быстрого — произношения. Если между молитвами делать паузы, через них могут прийти посторонние мысли. Тем, кто практикует медленное произношение, опыт афонитов, конечно, не подойдет. Чтобы не отвлекаться на счет молитв, святые отцы придумали четки. Те, кто имеет это правило — девятьсот и триста, — порой используют четки не сотницу, а трехсотницу: трое четок прошло — это девятьсот, потом одна четка — триста.

— Когда человек в молитве соединяется с Богом, можно сказать, что происходит обожение, что благодать входит в человека? Это такое же состояние, как во время причастия?

— В этом деле очень опасно торопить результат. Если психические состояния, пусть даже добрые и духовные, будут опережать ваше смирение, то здесь возможна ошибка, возможно то, что называется прелестью. Человек может возомнить о себе неизвестно что, а это большая беда. Ветхозаветный израильский народ — это действительно Богом избранный народ, любимый Богом, но он свою богоизбранность принял не как ответственность, а как честь, и сошел с ума от гордости. Ответственность заставляет быть осторожным, а богоизбранность надмевает. Самый глупый человек — гордый человек. Поэтому когда пришел Иисус Христос, они не увидели в Нем Бога. Они бок о бок с Ним сидели, а потом распяли. И по сей день это происходит.

В практике молитвы я бы вам советовал не спешить с результатами: созерцанием, переживанием Бога — но подольше оставаться в словесной форме молитвы; а в умной молитве — подольше заниматься практикой внимания. Настрой на поиск внимания сам потом подскажет, что ему мешает и что нужно отсечь, и вы путем проб и ошибок будете находить средства, помогающие удерживать внимание. Нужны стабильность, терпение, и ни в ком случае не должно быть высокого мнения о самом себе.

Добрая обеспокоенность на свой счет должна сопутствовать всей вашей духовной жизни при вашей попытке жить чисто. У вас не будет получаться, и это вам поможет понять, что без Бога вы — ничто. Человек, который пытается стяжать Духа Святого, начинает видеть, все как есть, не искаженно, начинает Духом Святым видеть глубину своего падения. И тогда он начинает плакать, но не от того, что у него ничего не получается, а от того, что видит свою ничтожность. Почему святые, чем больше приближались к Богу, тем больше плакали о себе самих? Потому что в контрасте с чистотой Бога, они все яснее видели самих себя. Кстати, здесь вам наверняка пригодится духовник, который сам может и не заниматься Иисусовой молитвой. У художников есть такое понятие: «взгляд замылился». Художник пишет картину, и вдруг перестает ее видеть. Так же и в духовной жизни: взгляд у тебя замыливается, и ты перестаешь себя критически оценивать. Взгляд со стороны полезен не только от духовника. Муж может сказать жене: что-то сегодня с тобой не то. На работе могут сказать, в транспорте. Взгляд со стороны чаще всего бывает объективен, а мы чаще всего сами себя необъективно оцениваем, потому что любим себя, ведь каждый из нас хотя бы отчасти эгоист. Нам не хочется видеть плохого, а только хорошее. А иногда люди, особенно наши враги, говорят о нас то, чего бы мы не хотели, но от чего тоже бывает польза.

Знаете, мне однажды захотелось молиться, а не читать текст; говорить Богу, а не воздуху. Меня иногда спрашивают: «Батюшка, можно ли молиться Иисусовой молитвой на литургии?» Я отвечаю: «Я себе когда-то это позволил, а теперь по-другому уже не могу». Раньше, когда я не творил молитву на литургии, то говорил: «Благословенно Царство…», произносил Великую (мирную) ектению, а потом, когда хор начинал петь первый антифон, мог умом уйти из алтаря и думать о том, что буду делать после литургии. Первый антифон заканчивался, я возвращался в алтарь, говорил «Паки и паки», а потом стал ловить себя на том, что, говоря эти слова, думаю о своем. И так происходила вся литургия, на которой я то ли был, то ли не был. А когда я позволил себе после «Благословенно Царство…» или даже до него говорить Иисусову молитву, то начиналась литургия — начиналась молитва. И вся литургия вплоть до последнего «Аминь» была наполнена «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Когда молитва перейдет в интуицию, станет твоей второй натурой, ты сможешь даже книжку читать и при этом творить Иисусову молитву. Иной раз люди говорят: «Батюшка, я спала, а в голове у меня была Иисусова молитва».

Один мой знакомый, когда пришел на Афон, попал в братство греческого старца, которому сейчас уже 96 лет. Первые несколько дней мой знакомый не мог понять, где у них работает дизельный генератор. День и ночь звучало: бу-бу-бу-бу-бу-бу. Только на третий день он сообразил, что это старец своим баском день и ночь твердит Иисусову молитву. Он спрашивает старца: «Отче, вы сутками, что ли, говорите эту молитву?» — «Да, сынок». — «А как у вас это получается?» — «Ну, милый мой, я шестьдесят лет здесь живу и все шестьдесят лет это делаю. Это моя вторая натура». Когда человек начинает молиться, у него оживает душа. Как физиологически человек дышит воздухом, точно так же душа дышит молитвой. Если человеку перекрыть кислород, он чувствует удушье. Так же и тому, у кого ожила душа, невозможно прекратить молитву, потому что он будет чувствовать духовное удушье. Даже если бы тот старец захотел остановить молитву, то не смог бы, потому что это дыхание его внутреннего человека.

— Здесь есть люди, которые хотят вместе с вами попробовать Иисусову молитву. Можно ли это будет исполнить?

— Как я могу запретить то, чем сам живу? Это было бы неискренне и нечестно. Я только скажу вам еще раз, в чем надо быть осторожными. Не ищите в практике Иисусовой молитвы каких-то особых состояний или наслаждений. Не это наша задача. Иногда приходят ко мне и говорят, что им надо с квартирой что-то решить, с семьей или с невестой, и перед какой иконой об этом можно попросить? Я говорю: «Идите к распятию. Посмотрите на Христа, на то, что у Него кровь течет из рук, из ног, и просите, потому что Он дал нам право просить». Когда у Христа, Который за нас на Кресте висит, хочешь что-то попросить, проси очень осторожно и в конце всегда добавляй: «Да будет воля Твоя». Эти слова Христос, умирая, сказал своему Небесному Отцу: «Не как Я хочу, а как Ты хочешь». Так и нам нужно молиться. Христос шел на Крест, молился до кровавого пота и трижды повторил: «Да минует Меня чаша сия. Но пусть будет не как Я хочу, но как Ты хочешь». Можно просить, но когда начинаешь переживать Христа, Который не две тысячи лет назад пострадал, и все на этом кончилось, а Который ныне и присно и во веки веков на Кресте, то становишься более чутким и осторожным. Стоишь перед крестом и говоришь: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И ничего тебе не надо, даже внимания с Его стороны. Это состояние бескорыстной молитвы, когда ты не просишь даже ничего духовного, очень свято. И любая корысть, хотя мы имеем право просить, унижает нас, оскорбляет нашу молитву. Любовь должна быть бескорыстной. Мы любим не потому, что ожидаем чего-то от любимого. Настоящая любовь, как апостол говорит, не ищет своего. Она все без остатка отдает возлюбленному. Даже если он отвернется и забудет про меня — пусть; если ему так надо, да будет так. Такую любовь показал нам Христос: совершенно бескорыстную, не ожидающую благодарности с нашей стороны. Он висел на Кресте, а иерусалимляне, разочарованные тем, что не получили от Него царства земного, освобождения от римлян, благополучия, плевали в Него и говорили: «Врачу, исцелися сам». А Господь их даже таких любил. Нам бы в отношениях со Христом надо бы именно к такой любви прийти, к бескорыстной, когда мы перестаем у Него что-то просить. Эта короткая формула «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» святыми отцами сокращалась и сокращалась, пока они не начинали просто говорить: «Исусе, Исусе…» А потом и вообще словесная форма этой молитвы прекращалась, и они просто созерцали Его без всяких слов.

— Как в миру быть с людьми и сохранять себя?

— У вас это не получится. И у меня не получится. И у Серафима Саровского не получилось бы. Увидев высоту христианства, один из апостолов воскликнул: «Да кто же может это понести!» И Христос ему ответил: «Человекам это невозможно. Богу возможно все». Когда даже в малой степени происходит обожение, человек переходит в состояние вдохновения. Корень слова «вдохновение» — дух. Приходит Дух Святый — и у человека есть вдохновение делать добро. Нет вдохновения — даже примитивную работу сделать не может. Для духовного подвига, для совершенства, для святости нужно вдохновение, которое исходит от Духа Святого. Нужна молитва. Кто может усилием воли вдохновиться? Кто может усилием воли заставить себя любить? Людям это невозможно. Даже любовь мужчины к женщине приходит не через понуждение, а через вдохновение…

9 ноября 2017 года

Отец Гурам: — Христиане вообще все братья, а мы уже много чего пережили и здесь, в Грузии, и в Орске, так что наша дружба, пройдя испытание временем, все больше и больше углубляется. Началось все с матушки Серафимы, которая сейчас очень больна и не смогла быть с нами, но ее дух находится здесь. Матушка Серафима побывала в Орске и в Оренбурге, и отец Сергий попросил у нее разрешения стать ее сыном. Так что эта дружба продолжается уже несколько лет. Батюшка дважды в год бывает у нас, привозит в наши монастыри иконы собственной работы. В XXI веке происходит охлаждение любви, христианство находится не на своем уровне, поэтому очень ценятся такие люди, которые могут преодолеть своими стараниями и своей любовью то, что разделяет людей. Очень много усилий нужно приложить, чтобы Христовой любовью соединить наши народы, между которыми есть разногласия и охлаждение в отношениях, чего не было раньше. И отец Сергий — пример для нас, он настоящий посланец любви, он преодолевает все преграды и препятствия, мешающие людям и нациям объединяться. Мы просим его поделиться своими размышлениями на этот счет.

Отец Сергий: — Каждый человек стремится к любви, ищет любви, потому что это в него заложено Богом. Человек создан по образу и подобию Божию, и если Бог есть любовь, то в человеке всегда будет присутствовать стремление к любви. Даже когда человек уже не будет понимать любви, не будет стремиться к любви, все равно это будет в нем от Бога. Но очень часто у нас не получается любви. Мы ищем ее и не находим. Пытаемся жить по любви, но у нас не выходит. Мы имеем заповеди о любви, пытаемся их исполнить, но у нас ничего не получается. Мы в нашей монашеской общине опытным путем пришли к такому выводу: поскольку Бог есть любовь, без Него мы не сможем, как бы ни хотели, быть в любви. Наше стремление к ней будет несовершенно, любовь будет неполной. В нашем стремлении к ней будет присутствовать эгоизм, страсть, чувства. Наша любовь будет уродливой, и, как ее ни называй, не будет соответствовать идее любви, которая есть у Бога, которая есть Бог.

Мы очень больны эгоизмом, а в таком случаем мы любим кого-то как объект любви. Не совершенно и бескорыстно любим, а по принадлежности к себе: это мое, поэтому я его и люблю. Это моя родина, поэтому я ее люблю. Это моя женщина, поэтому я ее люблю. И когда в отношениях присутствует «это мое», любовь может переходить в предательство и даже в ненависть. Если человек, которого ты любишь, в какой-то мере нарушает твой личный комфорт, ты его не то что не любишь, но даже злишься на него, гневаешься на него, охлаждаешься к нему. Значит, ты любишь его ради себя самого. Любовь может быть душевной, чувственной, сердечной, и если мы не будем выстраивать любовь на этом уровне, то она может стать обычной плотской страстью. Многие люди говорят «люблю», а на самом деле в них играет плотская страсть. Они удивляются, почему апостол говорит, что любовь не перестает, ведь чем хуже живет человек, тем его любовь становится короче. Если раньше люди любили друг друга более длительное время, то сейчас браки очень быстро создаются и очень быстро рассыпаются. Любовь в кавычках приходит очень быстро и очень быстро уходит. На поверку она оказывается обычной плотской страстью на уровне физиологии.

Сердце, живущее без Духа, очень нестабильно: вспыхнуло — погасло, вспыхнуло — погасло. А настоящая духовная любовь, которая идет не от твоих чувств, не от твоей выгоды, приходит от Бога к людям, которые знают Бога, живут Богом, имеют опыт богоообщения. У таких людей любовь исходит от Духа Святого. Многие этого слова даже не понимают. Поэтому мы в нашей духовной общине пришли к следующему: для того чтобы обрести настоящую любовь от Духа Святого, от Бога, мы стали искать не любовь в каких-то формах, которые можно назвать любовью, но Самого Бога. И в Боге обретаем способность к настоящей любви, способность по-настоящему любить, по-настоящему понимать любовь. Что значит «мы ищем Бога»? Мы практикуем молитву, изучаем искусство духовной жизни так, как нам преподали его святые отцы.

Что же такое духовная жизнь? Это выстраивание своей жизни в сторону Бога, когда человек начинает искать Бога. В святоотеческом богословии это называется обожением, то есть соединением человеческой природы с природой Божества. Это очень похоже на то, когда Бог сошел на землю и соединился с природой человеческой. То есть он не перестал быть Богом, но в то же время стал совершенным человеком, восприняв все человеческое, кроме греха. Священное Писание говорит нам, что наша цель — стать богами, только с маленькой буквы. Бог, Который пишется с большой буквы, один, а наша цель, которую нам определил Бог, — это не только и не столько жениться, родить детей, хорошо их воспитать, построить дом. Это само собой. Главное наша цель — максимально возможным образом соединиться с Божеством. Некоторые говорят, что нужно соблюдать заповеди любви, и тогда будешь с Богом. Мы пытались соблюдать заповеди любви, но у нас не получилось. И тогда мы пошли немножко в другую сторону. Мы стали искать Бога, искать Духа Святого. И когда мы начали его обретать, когда Он в нас начал жить, у нас родилась любовь.

Почему первый путь у нас не получился? Потому что человек без Бога не может любить, ибо только Бог есть любовь. Когда человек в Боге, у него все естественно происходит, ему не нужно об этом думать, ему не нужно планировать свое поведение, он живет просто и естественно. Человек, если он культурен от природы, всегда будет культурным, и в любой самой неожиданной ситуации будет культурно поступать. Так и человек, который живет в Боге, естественным образом проявляет правильную любовь. Мы, конечно, пытаемся соблюдать заповеди, трудиться, понуждать себя к любви, именно понуждать к любви, но мы ни в коем случае не называем это любовью, потому что это не может быть совершенной любовью. Мы постоянно практикуем молитву, потому что только через нее человек соединяется с Богом. Не через богомыслие, не через размышления о Боге человек соединяется с Богом. Можно всю жизнь продумать о Боге, но так и не встретить Бога. Можно очень много знать о Боге, но не знать самого Бога. Человек познает Бога в состоянии молитвы. Бог — это Дух, и нам нужно перестроить свое мировоззрение, свое мироощущение в этом смысле. Практикуя молитву, мы пытаемся уйти от размышления к состоянию, которое находится не в области размышления, а в нашем переживании Бога.

Люди, которые не практикуют молитву, православный образ жизни, не ходят на таинство причастия и исповеди, могут быть очень порядочными, хорошими, добрыми, но совершенными стать не могут, потому что совершенство обретается в Боге. Приближаться к совершенству мы можем, только приближаясь к Богу. Становиться богами с маленькой буквы мы сами по себе не можем, это нереально. До того, как Христос пришел на землю, были нравственные, положительные, добрые люди. Они знали любовь на уровне человеческих отношений. Но Христос пришел для того, чтобы дать нам не праведность, но святость, чтобы мы могли становиться святыми не столько в нравственном смысле этого слова, сколько в духовном. Святой — это не просто нравственный человек. Святой — этот тот, кто способен жить Богом, переживать Его. Тот, кто настолько приближается к Богу в образе молитвы, что его мысли становятся мыслями Бога, его сердце становится сердцем Бога.

Есть много примеров того, что это действительно реально. Взять хотя бы нашего Серафима Саровского. Он настолько соединился с Богом, что его мысли стали мыслями Бога, зрение Серафима стало зрением Бога. Он стал старцем в православном понимании этого слова. Что такое старец? Это не старый опытный человек, но это такой человек, который обрел непрестанную молитву, и в непрестанной молитве постоянно находится в соединении с Богом. И тогда он перестает говорить от себя, но через него начинает говорить Бог. Только в таком состоянии человек может стать прозорливым, может узнать волю Божию, может познать ум Божий. Может быть, кто-то сейчас удивится тому, что я говорю какие-то очень высокие вещи, но, знаете, всегда нужно иметь какой-то духовный ориентир, чтобы выстраивать свой путь в его сторону. Если мы не будем иметь этого высокого духовного ориентира, то мы постоянно будем блуждать туда-сюда со своими благими намерениями и хорошими мыслями. Мы будем тратить свою искренность, свою силу на хождение не туда. А когда у человека правильно выстроился его духовный ориентир, тогда он свою искренность, свой труд тратит в правильном направлении. И тогда у него есть результат.

У нас был такой святой старец Софроний Сахаров, ученик Силуана Афонского. Еще относительно молодым иеромонахом Софроний Сахаров в русском монастыре на Святой Горе Афон имел беседу с одним старцем и сказал ему о довольно высоких вещах. И этот старец остановил его: «Отец Софроний, давай будем с тобой говорить о том, что нашего уровня». И тогда Софроний Сахаров позволил себе, конечно, вежливо возразить старцу: «Отче, знаете, в каком смысле я позволяю себе говорить о высоком, не боясь, что это повредит через гордость моей душе? Когда мы имеем высокую святую цель, она стимулирует на постоянное движение к ней. И никогда не будет той точки, на которой мы можем остановиться, передохнуть и сказать: «Я уже что-то приобрел». Эта очень высокая далекая цель будет постоянно заставлять нас двигаться к ней. Перед моими глазами — очень высокий идеал, и на контрасте с ним мое ничтожество всегда будет на очень большой дистанции от него. И сколько бы я ни двигался в его сторону, я всегда буду считать себя недостойным этой цели, недостаточно потрудившимся для нее. И это будет меня учить смирению».

Современному человеку очень не хватает вдохновения. Мы становимся чрезмерно осторожными. Когда сатана не может завладеть нашим вниманием, нашим доверием и увести нас от Бога, тогда он тогда начинает идти вместе с нами в наших поисках Бога, но немножко ускоряет наш шаг, начинает нас торопить, уводить вправо или влево. И мы можем споткнуться и очень сильно ушибиться. А порой он начинает нас тормозить, усугубляя нашу осторожность. Дескать, смотри, сколько святых пали через гордость, сколько преподобных преткнулись через тщеславие и самомнение. Будь осторожен, не спеши, чтобы не впасть в прелесть, чтобы не повредиться. В наше время у него очень хорошо получается именно второе.

Сейчас очень часто приходится слышать, что времена подвига прошли, что люди сейчас немощные, что мы не можем, не имеем права думать так же высоко, как наши святые отцы до нас, не можем пытаться жить, как жили они. Но я думаю, что кое-кто мог бы сказать: «Ложь, неправда». Например, если бы сейчас сюда пришел старец Гавриил, то сказал бы: «Можно!» Мы все были уже взрослыми людьми, когда он жил. Это наш современник. Почему ему можно было подвизаться, а нам нельзя? Почему он смог, а мы не можем? Святой Серафим Саровский сказал: «Мы просто не имеем к этому решимости, а благодать Божия та же, что была во все времена. И помощь Божия для тех, кто хочет жить и подвизаться, такая же, какой была раньше».

Я назвал святого Гавриила, но можно вспомнить преподобного Иосифа Исихаста, который жил на Афоне и умер в 1956 году. Это же почти наш современник. А он жил так, как жили Антоний Великий, Макарий Великий, и нес тот же подвиг аскезы, тот же подвиг молитвы, тот же подвиг воздержания во всем. Конечно, когда мы читаем жития святых четвертого, шестого, десятого веков, нам кажется, что это очень прекрасно, высоко, красиво, но ведь это было очень давно. А сейчас мы стали другими. А насколько другими? Наверное, более ленивыми, более лицемерными, потому что оправдываем свое нерадение какими-то посторонними причинами. А с другой стороны, наверное, и во времена Антония Великого тоже были люди, которые не спешили, озирались, боялись, ленились. Я бы хотел вам сказать, что все возможно. И не стесняйтесь ставить себе высокую цель. Пусть она вас вдохновляет, не дает вам спать, не дает вам самоудовлетворения. Некоторые люди говорят: «Бог меня не осудит: я порядочный человек, тружусь, не ворую, никого не оскорбляю, ни с кем не враждую, жене не изменяю». Но для святости этого недостаточно, ведь это все может делать и совершенно не верующий человек. А зачем тогда Христос? Тогда Христос выпадает, а без Него невозможно войти в Царство Небесное. Значит, нужно подумать, для чего нам нужен именно Христос. Чтобы подняться выше порядочности — туда, где Бог, надо быть не просто добрым человеком, а нужно переживать в молитве Бога; нужно, когда вы молитесь, перестать быть здесь.

Принцип православной Иисусовой молитвы: когда человек уходит от размышления о Боге к разговору с Самим Богом.

Бог перестает в этом измерении размываться для человека в нечто, совершенно неопределенное. Многие религии называют Бога трансцендентной Личностью, о которой нельзя говорить, которая совершенно за пределами наших понятий, наших ориентиров, наших привычек. Богословие называет это апофатическим познанием Бога, познанием того, что Бог не есть. И только православные подвижники со своей Иисусовой молитвой начали из этого размытого, рассеянного по вселенной Бога собирать Его в ту Личность, Которая находится здесь и сейчас. В первую очередь, можно вспомнить Григория Паламу, имевшего опыт Иисусовой молитвы, у которого был спор с ученым мужем Варлаамом, для которого Бог находился в области теории, который не знал самого Бога, но знал много о Боге. Он получил блестящее западное образование, вернулся в Грецию и был там принят с большим почетом. Все с ним советовались, доверяли его словам, слушали его. И когда он приехал на Афон и принялся общаться с афонскими отцами, они искренне рассказали ему о практике Иисусовой молитвы. Да не просто о практике. Они сказали, что в Иисусовой молитве переживают Бога в нетварном свете. И тогда Варлаам, который много знал о Боге, но совершенно не знал Самого Бога, стал говорить, что Бог — это совершенное существо и что Бога нельзя познать. О каком свете вы говорите? В какой форме может Бог являться? Бог трансцендентен, Он непознаваем, Он над миром.

И тогда от афонских отцов выступил Григорий Палама. Он сказал, что Бог и непознаваем, и познаваем. В своей сущности Он ни в какой форме не может быть переживаем. Григорий Палама как раз и сформулировал, в каком случае мы можем приближаться к Богу. Он разделил сущность и энергию Божества. В своей сущности Бог для человека непознаваем, но в своих энергиях, которые мы, православные, называем благодатью, Бог переживается человеком, переживается реально. Более того, Григорий Палама доказал Варлааму, что свет Преображения, свет Божества — это нетварный свет. А до него был Симеон Новый Богослов, который тоже об этом писал: «Перестаньте говорить, что Бог совершенно далек от этого мира, что Он непознаваем. Бог познаваем». И он это говорил с таким жаром, с таким пылом, потому что он сам в Иисусовой молитве был в нетварном свете.

Григорий Палама — это середина второго тысячелетия, Симеон Новый Богослов — еще раньше. Но мы можем сказать о Софронии Сахарове, который умер в девяностые годы. Он наш современник, мы уже даже не детьми, а взрослыми людьми были, когда он был еще жив. Он тоже переживал Бога в нетварном свете и позволил себе об этом писать, уже будучи глубоким старцем: «Почему я позволяю себе это говорить, открыть свое сокровище, не боясь повредить через это самому себе? Я уже старый, стою на пороге смерти. Чем мне гордиться, когда я уже одной ногой там? Я весь в трепете, весь в страхе, потому что уже предвкушаю свой переход туда. И открываю это ради вас, ради своих учеников и ради тех людей, которые потеряли вдохновение, потеряли жажду подвига, ревность к подвигу, потеряли ревность искать Бога, обретать Его, которым достаточно вовремя прочитать утренние молитвы, вечерние молитвы, сотворить правило ко святому причащению, сходить в свое время на исповедь, покаяться, причаститься». Но просто прочитать, просто сходить, просто сделать — для него было очень мало, потому что он хотел в каждом своем духовном действии переживать Бога. Каждое действие должно было быть наполнено присутствием Бога.

Почему некоторые люди ходят пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет в храм, исполняют какие-то внешние обрядовые вещи, молятся, а качественно совершенно не меняются? Потому что они все это делают ради Бога, но без Бога. Они никак не могут Его найти и все делают ради какого-то далекого Бога, Который неизвестно где. Некоторые люди говорят, что совершенной молитвы без слез не может быть. И плачут. А у меня нет слез. Не надо выдавливать из себя слезы, не надо делать театр. Когда придет Бог, ты не сможешь не заплакать. Это будет настолько естественно, что нам не нужна будет наука. Пока мы различаем что-то, то находимся в области дум о Боге. А когда приходит Бог, мысли кончаются, различение заканчивается, все становится на свои места.

Мы начали с того, как обрести настоящую любовь. Да никак мы ее не обретем. Мы можем понуждать себя к любви, к исполнению заповедей о любви. Но когда приходит Бог, тогда человек открывает окно и кричит: «Я всем прощаю, я прощаю своих врагов, я прощаю долги своим должникам». Это очень похоже на влюбленного молодого человека, который бежит по городу и кричит о своей любимой. Ему встречаются его враги, те, кто его оскорблял, другой говорит: «Я тебе должен». А влюбленный отвечает: «Я не помню». Его мысли не здесь.

Без Бога это невозможно. Бог есть любовь. Бог есть покаяние. Бог есть мудрость. Бог есть жизнь. Без Бога мы можем только думать об этом, искать, как в потемках, но не находить. Бог приходит в молитве, когда ум человека находится в его сердце. Почему мы не видим Бога, не ощущаем Его? Потому что параллельно идем: Он туда, а мы сюда. Чтобы обрести молитву, нужен труд всей жизни. Нужно искать молитву, и это должно быть целью нашей жизни. Все остальное — это параллельные вспомогательные дела, которые мы должны делать. Должны быть ответственными перед своей семьей, должны быть ответственными гражданами, патриотами и порядочными людьми. Но наша главная цель не в этом. Плохо, когда люди ставят перед собой эти второстепенные цели, которые тоже нужны, на главное место. Тогда они выбивают с главного места самую важную вещь. И у них не происходит результата.

— Каждый человек индивидуален. У всех свои пути к Господу. Почему наша церковь ставит всех людей на один уровень? Должен быть индивидуальный подход. Надо не умом, а сердцем слушать человека. Я очень рада услышать от вас такие мудрые вещи, которые прямо в душу падают.

— Это очень тяжелый крест. Нам, священникам, бывает очень тяжело каждой личности уделить кусочек своего сердца, кусочек своего ума. Мы ведь тоже очень грешные, несовершенные, слабые. Когда нам бывает очень тяжело, мы позволяем себе общий подход к прихожанам. Конечно, это есть. Этому и есть оправдание, и нет оправдания. Нет оправдания, потому что нет результата. А оправдание заключается в том, что священнику очень тяжело, и ему можно посочувствовать. Если бы кто-нибудь попробовал, например, хотя бы сто человек поисповедовать в воскресенье. Мы все разные, как и вы. Как и вы, каждый из нас имеет свой уровень. Я даже не открою чего-то нового, что, может быть, не все священники примут. Может быть, даже кто-то не поймет и осудит меня за это, но не от того, что они плохие или хорошие. Просто каждый живет своим. Если человека с детства кормить хлебом и водой, он не будет знать ничего другого. Он родился и вырос, и всю жизнь прожил, и ему кажется, что ничего вкуснее не бывает. Но вдруг он попробовал манго. И потом ему опять дают хлеб с водой — то, что он ел всю жизнь. Ему было хорошо, это было его нормой, и вдруг почему-то это становится ему невкусно. Пока человек не поест манго, он этого никогда не поймет.

Так и святые. Они вкусили Божественного, и все земное для них становятся безвкусно. Настолько безвкусно, что некоторые из них уходят в монашество. Сознательно лишают себя радостей жизни, радости семьи, радости отцовства, радости материнства, вкушения яств, каких-то эстетических наслаждений. Не только потому, что это греховно. Само по себе это не греховно, потому что Бог ничего греховного не создавал. И хорошо, когда у человека есть опыт духовного переживания. Тогда у него происходит переоценка ценностей. Что для него раньше было чем-то вечным, может рухнуть, обесцениться. Но это не значит, что это греховно. В Евангелии говорится о человеке, который нашел драгоценную жемчужину, и она так завладела его сердцем, что он продал все, что имел, и на эти деньги купил жемчужину. Господь здесь говорит не о сребролюбии, не о драгоценностях, а о духовном, о том, что человек вкусил духовного.

Не стоит разочаровываться в людях, потому что разочарование будет приносить печаль. А христианство должно радовать. Уходите от грустных моментов жизни и собирайте что-то хорошее, светлое. Даже в самом плохом человеке есть что-то хорошее. Уходите от плохого не только потому, что Господь запретил нам осуждать. Мы должны уходить от плохого не потому, что это грех а, потому что плохое приносит нам печаль. Плохое приносит нам нездоровье и смерть. В сущности, что грех принес человеку? Смерть. Все заповеди Господь нам дал не для того, чтобы проявить свою власть над нами. Он их нам дал ради нас самих. Это рецепты счастья. Делай так — и будешь счастлив. Вам нужно понять, что все люди разные. Найдите себе духовника, который будет вас слышать. Не спешите. А то поспешите — потом разочаруетесь, будете осуждать, и у вас будет опять рана. У вас столько духовенства, что наверняка кого-то найдете. А на других не смотрите. Даже когда у человека внутри ничего нет, посмотрите хотя бы на то, какой он красивый.

— Мой вопрос до некоторой степени перекликается с вопросом нашей сестрички. Вы тоже этот вопрос уже задели. Он беспокоит очень многих не только в Грузии, наверное, но и во всех православных странах. Есть мнение, что если есть канонический священник, то, несмотря на его человеческие качества, он все таинства исполняет по закону и по канону. Но священник этот, к сожалению, часто бывает очень негативной личностью. В силу этого имеет ли право член паствы менять священника?

— Есть две крайности. Одна крайность, когда говорят: нельзя поменять приход, священника. А другая крайность, когда человек начинает постоянно менять приходы и священников. И все у него виноваты, а он прав. Можно поменять священника. Одни отношения с духовником, другие — с тем, кто тебя постригал. Василий Великий сказал: «Я ни от кого-то так сильно не пострадал, как от плохих учителей». Благодать священства позволяет священнику, независимо от его нравственного или духовного уровня, совершать литургию, принимать исповедь, совершать требы. В нашем монастыре есть такая традиция, что сестры исповедуется только у меня как у духовника. Если они едут куда-то по святым местам, им нужно поисповедоваться и причаститься, мы с матушкой говорим: «Вы можете подойти к другому священнику и исполнить часть исповеди». Есть исповедь как покаяние в своих грехах, как вскрытие своих грехов. А есть еще и часть исповеди, когда человек просит совета. Покаяться в своих грехах ты можешь у другого священника. Но советоваться можешь не с каждым. Чтобы было понятно, сделайте эксперимент. Подойдите к десяти священникам с этим вопросом. Я не скажу, что каждый скажет по-разному, но могут сказать по-разному. И что вам тогда делать — раздвоиться, растроиться?

Когда священник служит литургию, то через него действует Бог. Но мы должны признать, что даже священники падают. Несмотря на ту благодать, которую даровал им Господь, они сами способны делать ошибки. Чем отличается старец от простого священника, даже хорошего, порядочного, опытного? Даже порядочный, опытный священник будет говорить от своего ума. Это примерно то, о чем говорил Серафим Саровский: «Когда я говорил от себя, были ошибки. Когда говорил от Духа Святого — ошибок не было». Старец всегда имеет молитву, в молитве его ум — это ум Бога, и он говорит от Духа Святого. Конечно, это сейчас очень редко бывает.

— У молодого поколения возникает вопрос: где огонь старца, а где огонь высшего священноначалия? То есть, кто руководит церковью? Есть мнение высшего духовенства, и есть мнение старцев. Кто управляет церковью?

— Я тоже наблюдаю этот духовный спор, ну пока еще не слышал ответа на него. Обе стороны категоричны. Я хочу поговорить о том, возможно ли послушание сейчас или невозможно. У нас, к моему сожалению, сейчас церковь разделилась на две части. Одна часть говорит: в связи с тем, что сейчас отсутствуют духовные отцы высокого уровня, послушание невозможно. Каждый должен жить по своему разумению. Другая часть говорит: послушание сейчас возможно так же, как и всегда. И мы можем по сей день наблюдать в некоторых общинах, что оно еще живет. В частности на Святой Горе Афон до сих пор есть традиция послушания. Не послушание по рассуждению, а именно стремление к совершенному послушанию. Другое дело, как оно получается, но ориентир задан именно на совершенное послушание. И у той, и у другой стороны есть объективные доводы. Тем, кто говорит, что возможно послушание, можно даже доводы не приводить, а просто показать отдельные общины, которые этим живут. Ну, вот оно и есть, и что тут можно сказать, когда оно есть, когда еще жив, например, старец Ефрем, ученик Иосифа Исихаста. И не в одной обители — у Ефрема 19 православных монастырей в Америке. И все считают его старцем, и все входят в отношения с ним, именно как со старцем в совершенном послушании.

Для его монахов то, что скажет отец Ефрем, это истина в последней инстанции. Но я не хочу сказать, что другая сторона категорически не права. У нее есть объективные причины иметь другую точку зрения. К сожалению, мы наблюдаем, что появилось очень много псевдостарцев. Или, как церковь их называет, младостарцев. Эти люди понудили свои общины к послушанию, но сами очень сильно не соответствуют истинному старчеству. В чем не соответствуют? Они пытаются руководить от своего ума, не имея молитвы. То есть через них не действует Бог. Поэтому мы, к сожалению, имеем примеры общин, которые не радуют Бога и христиан, а огорчают. Мы видим, что у них результат получается какой-то уродливый, нехороший, а значит, там нет Бога. Если же у них нет результата, значит, у них неправильный путь. Те, кто смотрит только на отрицательный опыт этих общин, чаще всего ссылается на святителя Игнатия Брянчанинова, который в конце 19-го века написал такие слова: «Ввиду отсутствия духоносных старцев, совершенное послушание невозможно, а часто бывает опасно». И поэтому он советует жить по рассуждению и по советам.

Но тогда мы в церкви теряем драгоценность старчества — послушничество. Неужели церковь совершенно его потеряла? Эти слова были написаны в конце 19-го века, но именно в это время был расцвет Оптиной пустыни, где старчество предстало во всей красе. Неужели и у этих старцев невозможно было жить в послушании? Оптина пустынь, глинское старчество, валаамское старчество. Наверняка были и другие монастыри. В «Братьях Карамазовых» Достоевский уделяет целую главу старчеству, говоря, что оно не традиционно для русской церкви, и пришло в русскую церковь с востока, с Афона, из Египта, что поначалу оно даже вызвало отторжение. Мы так не привыкли жить и увидели в этом для нас что-то нетрадиционное, даже нехорошее. Старчество очень трудно приживалась, но все-таки прижилось, и мы в России, пишет Достоевский, увидели очень красивый, драгоценный плод.

Что было до этого? Наверное, было послушание другого уровня. Период оптинского старчества дал не одного святого, а целую плеяду святых старцев. Глинских старцев так же канонизировали целой группой. Тут опять же можно ничего не говорить, а посмотреть результат. Но, наверное, как во все времена, появлялись какие-то псевдостарцы. Люди, которые, может быть, не только не соответствовали столь высокому рангу, но были волками в овечьей шкуре, которые свою паству заводили далеко от Христа. Видимо, об этих ошибках Игнатий Брянчанинов и говорил. Может быть, не нужно принимать его слова буквально. Возможно, это было предупреждение и, наверное, эти слова вынуты из контекста, потому что в других сочинениях он о послушании пишет очень высоко. И все святые говорили, что Иисусова молитва невозможна без послушания. Значит, надо искать золотую середину. Я хочу сказать, что нужно стремиться все-таки к послушанию.

Ни что другое в церкви не дает такого плода, как послушание. В сущности, потеря рая — это было непослушание. И чтобы вернуться в рай, нужно сделать обратное действие: вернуться к послушанию. А чтобы вернуться к послушанию, его нужно практиковать. Практикуя послушание, мы, в конечном итоге, постепенно выстраиваем способность быть послушными Самому Богу. В наше духовно опасное время, может быть, очень редки такие общины, где возможно совершенное послушание. Но если человек не нашел себе такого духовника и такой общины, может быть, он, не имея духовного опыта, нашел не того, кого нужно. А потом в процессе жизни увидел не грехи своего духовника, а то, что у него нет результата. Это критерий неправильности духовной жизни. А то, что он увидел грехи духовника, это неправильно. Серафима Саровского не хотели канонизировать, потому что кто-то и у него что-то находил. Не в ту сторону нужно идти. Если ты вдруг увидел грехи духовника, это твоя проблема. Ты должен увидеть, что духовно не растешь, и только это является причиной, что с духовником у тебя что-то не так. Ты не растешь, а еще хуже — деградируешь, не имеешь результата. Нужно искать возможность жить в послушании, а не своей волей.

В тех несовершенных условиях, в которых вы находитесь, все-таки нужно стремиться максимально приблизиться к совершенству. Можно категорично сказать себе: «Послушание невозможно, нет духовных людей», — и все, ты остановился и живешь по своей воле. А можно сказать по-другому: «Да, их мало, совершенных, может быть, их даже совсем нет, но я буду все равно стремиться максимально приблизиться к этому образу жизни и, насколько возможно, исполнять послушание, потому что вижу от этого большую духовную пользу. Я от этого приобретаю благодать. Это мне дает возможность ущемлять свое «я», подчинять свое «я» через кого-то самому Богу». Община Иосифа Исихаста существовала до 1956 года. Он завещал своим ученикам, чтобы после его смерти они разошлись по Святой Горе. Для чего? Для того чтобы таинство послушания умножали, как отростки от одного дерева, чтобы от них еще отростки пошли. Это самая благодатная возможность приблизиться к обожению. Еще раз скажу: мы потеряли рай за непослушание, значит, должны приобретать его только через послушание.

Я сегодня говорил о Симеоне Новом Богослове. У него есть труд о трех образах Иисусовой молитвы. Он говорит категорично: невозможно человеку обрести внутреннюю умную молитву, которая соединяет его с Богом, не практикуя послушания. Это не получится. Будет фантазия, ошибка, претыкание. Вы будете скатываться обратно. Вроде идете, идете, идете, уже столько сил потратили — и опять вернулись к началу пути, а то и дальше.

В отношении епископов. Есть епископы, по своему человечеству несовершенные, и их много, как и священников. Но есть и духовники не в нужной мере духовности. Может быть, кто-то внешне блестит, но внутренне не соответствует понятию о духовном. Что нам с этим делать? Где бы мы ни были, с кем бы ни соприкасались в духовной жизни, нам нужно настраиваться на приобретение максимального послушания и через него на получение максимальной пользы.

Почему мы иногда бежим через дорогу, чтобы кому-то сумку помочь поднести? Потому что даже на уровне человеческого сделали доброе дело и получили радость. А в духовной практике ты получаешь благодать. Когда человек понимает послушание в том смысле, что через это он что-то приобретает, он готов постоянно искать послушания ради самого себя. Серафим Саровский говорил: «Мои родители были купцами и торговали тем, что приносит больше барыша. Так и в духовном нужно всегда смотреть, что тебе приносит благодать, и этим пользоваться с выгодой для самого себя».

Почему Господь требует всех прощать? Не ради тех, кого мы должны простить, а ради нас самих. Мы часто говорим такие слова: праведный гнев. А он хоть праведный, хоть неправедный — все одно гнев. И ты несешь это в себе. А когда ты гневаешься, тогда у тебя нет радости. Не может быть гнев и радость одновременно. Господь в Евангелии говорит: «Мир Мой даю вам». Он же не говорит: гнев даю вам. Гневливые — это самые несчастные люди, потому что у них нет радости. Поэтому Господь говорит: «Прощайте ваших врагов». Потому что если прощать друзей, то это будет счастье наполовину. Всех людей можно разделить напополам: часть — друзья, часть — враги. Если ты прощаешь только своих друзей, то счастлив лишь наполовину, а наполовину несчастен, потому что ссора не приносит радости, даже когда ты прав.

Не нужно метать бисер перед свиньями: не в том плане, что мы должны так относиться к той части людей, которые не способны обратиться к Богу. Да нет, это греховно. Тот же Силуан Афонский делил людей на познавших и не познавших Бога. Есть люди, которые не освящены Духом Святым, но не потому, что не хотят быть хорошими. Они хотят быть хорошими, но в них нет Духа Святого, они слепые. Как вы знаете, я и в тюрьмы езжу, и в психиатрические больницы. Как можно обижаться на психиатрического больного? Он же больной, невменяемый. Он тебя даже убить может в силу того, что у него мозг не работает.

Что такое чувство такта? Это чувство меры. Тактичный человек не размышляет, но чувствует грань. Чувствует, что начинает кого-то обижать, и замолкает. И наоборот: нетактичный человек будет говорить такие вещи, которые, может, и правда, но могут кого-то обидеть. Я как-то ехал по Грузии с одним молодым человеком, и вот он завелся на политическую тему минут на тридцать. Я еду и думаю: ты разбираешься в таких сложных вещах, а того не чувствуешь, что ты меня обижаешь, ведь я сижу у тебя в машине, я — гость. Я уже глаза опустил, и ты не видишь таких простых вещей. Зато ты разбираешься в глобальной политике.

Иногда люди видят правду как факт, и она действительно есть. А правда Божия живет не как факт, а как результат и всегда хороший результат. А правда человеческая, принимаемая как факт, иногда имеет плохой результат. Я, например, говорю человеку в лицо: «Ты некрасивый». Как факт — это может быть правда, но она не Божия, потому что я расстроил человека, а может быть, если у него это комплекс жизненный, я его еще и добил этой своей правдой. Лучше бы я как-то вдохновил его или хотя бы воздержался от замечаний. Иногда мы говорим правду как факт, а имеем страшный результат. И в этом основная ошибка всех наших взаимоотношений. Почему у нас происходят ссоры и недоразумения? Потому что мы говорим правду как факт, и это нас вдохновляет: это же правда. Одно дело, когда человек сознательно делает зло. Он еще как-то может сдержать себя. Но порой человек видит, что он поступает по правде, а результат у него плохой.

— Приходят люди в церковь к священнику, когда им очень тяжело, когда у них есть какие-то проблемы. Ходят они в церковь, советуются со священником, причащаются, каются, но через какое-то время эти проблемы с Божьей помощью более или менее решаются или совсем сходят на нет. После чего большая часть этих людей перестает ходить в церковь. До той поры, когда опять случится какое-то несчастье. А некоторые и вовсе могут не прийти. Имеем ли мы право им напоминать об этом, и каким образом это делать?

— К сожалению, даже воцерковленные люди не понимают, зачем они ходят в церковь. Не понимают, что самая главная цель наших посещений — это Христос. Не благополучие, а Христос. Когда человек полюбит другого, он готов согласиться на неустроенность, на потери ради обладания любимым. Если у нас не выстроен приоритет ценности в церкви, если не Христос наша главная цель, то всегда так, к сожалению, будет. И духовники должны об этом говорить. Мы ходим в храм не для того, чтобы нашу жизнь устроить, не благополучия ради, а для того, чтобы возлюбить Христа. Сначала с чьих-то рассказов, доверяя опыту тех людей, которые знали Христа и рассказывают нам о нем. Это настолько светлый образ, что о нем даже слушать приятно. Это происходит сначала на доверии к чужому опыту — Серафима Саровского, Силуана Афонского и других. Но потом, если человек действительно искренне загорелся любовью ко Христу, он начинает сам уже искать Его. Человека перестает удовлетворять чужой опыт и, когда он приобретает свой личный опыт, это становится его верой. Для него Бог становится Личностью. Не идеей философской, а Личностью. Тогда человек влюбляется в эту Личность и ради Нее готов терпеть многое. Допустим, два человека полюбили друг друга. Один из них любит громко слушать музыку, а другой страдает головными болями. И тогда любящий человек жертвует своим увлечением. Он не ест острое лобио, потому у другого человека желудок больной.

Пока люди не поймут, для чего они ходят в церковь, пока не поймут, что главное — это Христос, у них постоянно будет разочарование. А когда человек любит эту Личность, тогда он говорит просто: «Ну, пусть будет, как Ты хочешь». Так бывает в хороших семьях, где получилась любовь. Человек чем-то жертвует, говоря: «Ну, ладно, ладно пусть будет по-твоему. Ты только не расстраивайся, не сердись». Почему Господь принял крестные муки? Потому что главная примета любви — это жертвенность. Если есть жертвенность, значит, это любовь. Если жертвенности нет, значит, это не любовь, а эгоизм. Ты его любишь ради себя самого. Поэтому в отношениях с Богом мы выстраиваем отношение любви к Нему. Со своей стороны, Он нам все доказал, взойдя на Крест. Выше доказательств не может быть. С нашей стороны, не только Ему, нам самим нужны доказательства: действительно ли мы любим Бога. Сегодня, когда мы узнали, что Кетеван привезли, у меня комок в горле был. Она может ничего не говорить. Она не оставила никакого наследия, никакого письменного источника. Она своими деяниями все доказала. Ее рвали на части железными щипцами, на куски живую разрывали, а она, царица, не предала Христа. Речь шла не о ее благополучии, не о ее свободе, а о том, что ее растерзали, но она осталась верной до конца. Вот это — любовь ко Христу. Выше — не бывает.

24 сентября 2017 года

— Можно ли определить меру делания духовного, и если можно, то как?

— Эта мера очень хорошо определяется таким образом: имеете вы молитву или нет; имеете вы память о Боге или нет. Если у вас есть молитва, значит, вы держите духовную меру. Мирскими делами мы не можем не заниматься. Мы должны трудиться, деток кормить, одевать, обувать. Просто приоритет ценностей должен быть таков, что духовное важнее мирского. Если молитва вдруг оставила вас, значит, в вас мирское превзошло духовное. Или мирское вас захлестнуло так, что вы и о Боге забыли, и молитва у вас перестала идти.

— Порой в конце дня не можешь вспомнить за собой ни одного греха. Это из-за невнимательности или из-за гордыни?

— Я вам расскажу о двух способах увидеть свои грехи. Первый способ: наблюдать за собой. Но это несовершенный способ, потому что наш разум очень ограничен, мысли путаются, поэтому мы не видим четко и ясно. Этот способ вы тоже должны использовать, но надо иметь в виду, что он не поможет вам увидеть все свои грехи, поскольку они суть хитросплетения тонкой паутины. Другой способ видеть свои грехи дается человеку, когда тот стяжал благодать Духа Святого, и она открыла ему зрение. Мы смотрим нашим физиологическим зрением, а есть еще зрение духовное. Когда учитель израильский Никодим обрел Господа, Господь ему сказал: «Невозможно человеку, не родившись свыше, познать тайну Царствия Божия». Никодим спрашивает: «Как человек может родиться во второй раз? Снова окажется в утробе матери?» Господь ему с некоторым упреком говорит: «Как ты, законоучитель израильский, не понимаешь таких вещей!» Как часто Господь в Евангелии говорит: «Вы смотрите и не видите; слушаете и не слышите». То есть — смотрите на событие и не понимаете его духовного смысла. Много людей физиологически слышали Господа и пытались что-то понять, но никак не смогли. Эти вещи понимаются не разумом, а духом. То, что от Духа Святого, более глубоко, более тонко, более совершенно. А то, что от нашего разума, очень ограниченно.

Сегодня во время службы в чашу упала мушка. Некоторые могут подумать: «Как это так! Почему в такую святыню мушка угодила?» Но мушка — неразумное существо, не способное чувствовать Бога в той мере, в какой Бог это дал человеку, но человеку совершенному, обоженному, одухотворенному. Мошка в силу своей ограниченности не понимает благодати. Точно так же, если человек представляет из себя просто психосоматическое, а не духовное существо, он тоже не видит Бога, не видит премудрости Божией, разлитой в этом мире, тем более не слышит Бога в состоянии молитвы, в которой как раз и происходит разговор с Ним. Такой человек видит только внешнее, а внутреннего — там, где Бог с ним говорит, — не слышит. Наверное, вы со мной согласитесь, что, к сожалению, так оно и есть. Когда мы читаем о молитвах святых, в нас возникает желание обрести такую же молитву, какая была у них; заниматься не чтением книжечек, а разговаривать с Богом лицом к лицу. Мы загораемся таким желанием и вдруг видим, с сожалением, со слезами, что у нас ничего не получается, потому что мы не вошли в эту область человеческого и духовного бытия. Дайте послушать человеку, который никогда не занимался музыкой, что-нибудь из классики. Он начнет зевать, поскольку слышит ее как звуки, но не слышит как музыку. Так же некоторые люди равнодушны к поэзии. Но это еще не духовный уровень. Это душевный уровень, но и до него люди порой не досягают. Духовный уровень гораздо выше и тоньше. В атмосферу духа можно войти с помощью духовной и церковной жизни, практикой внимательной молитвы. Когда человек живёт правильно выстроенной духовной жизнью, молитва у него идет не как говорение, а как состояние. Внезапно он начинает видеть такие вещи, которых раньше не то что не видел, но даже не подозревал об их существовании, не ведал о том, что мир устроен гораздо тоньше и гармоничней. Он видел только грубые и простые вещи.

Настоящее глубокое покаяние человеку самому по себе неподвластно. Человек может увидеть свои грехи во всей полноте только Духом Святым, когда у него откроются духовные очи. Но, во-первых, они не открываются в силу нашей неготовности, а во-вторых, Господь их ещё немножко придерживает, потому что если бы Он нам открыл в полной мере наше грехопадение, то мы при нашей гордости в такое отчаяние впали бы, что этого не перенесли бы, но тут же умерли от горя и печали. Сколько бы вы ни старались какими-то психологическими средствами, напряжением ума понять Евангелие, у вас ничего не получится. А ещё хуже, если получится, но искаженно. Так бывает у сектантов. Они отошли от церкви Христовой, потеряли благодать как средство к пониманию Евангелия и стали его изучать просто своим умом. А это не та книга, которая изучается своим умом. Это книга книг, которая открывается через вдохновение, через Духа Святого. И поэтому они понимают Евангелие, но искаженно. И это грустно. Господи Иисусе Христе…

— Я вдова. Во втором браке семь лет. Но ощущение такое, что мы чужие друг другу. Каждый живет сам по себе. Что нужно в себе изменить, чтобы полюбить мужа?

— Может ли человек прыгнуть выше своей головы? Нет. И локоть свой не может укусить. Но когда Бог дает человеку крылья, тот может высоко-высоко взлететь. Это не лирическое отступление и не мои фантазии. Когда Бог посещал грешных, ограниченных, беспомощных людей, те начинали творить такие вещи, что знавшие их говорили: «Перед нами совсем другие люди». Говорят, что невозможно изменить собственный характер. Но когда благодать Божия касается человека, у него не только характер, — внешность меняется. Однако нужно понимать, что человеку это не под силу, тогда как благодать Божия может творить чудеса. В нашем монастыре есть храмик Марии Египетской. Настолько было глубоко ее грехопадение, что люди, знавшие ее, стыдились даже смотреть в ее сторону, слушать о ней не хотели. И вдруг она так изменилась, стала совершенно другим человеком — просто земля и небо. Не внешне, конечно, а по характеру. Если раньше небо закрывало глаза, глядя на её дела, то потом она, став преподобной Марией Египетской, поднимала руки и от земли отрывалась.

Порой человек приходит в церковь, пробует работать над собой — неделю, месяц, год, — а потом говорит: «Батюшка, ничего у меня не получается. Наверное, и не получится, потому что я настолько свыкся с грехом, что он вошел в меня, как раковая опухоль». Тогда священник начинает ему приводить примеры. Будущий апостол Павел выправил бумагу, чтобы жестоко убивать христиан. И вдруг этот лютый Савл, мучитель христиан, наслаждавшийся своими злодеяниями, сам становится таким же христианином, обретает любовь, милосердие и сочувствие ко всем. Савл и Павел — два разных человека. А вместе с тем — один и тот же.

Не может человек полюбить другого усилием воли. Какими словами мы прикажем сердцу любить? Оно нас не слушается. Мы его стыдим, заставляем, напрягаемся, а оно говорит: «Я не люблю. Я не хочу. Я не хочу прощать. Я не буду прощать». Мы ему говорим: «Есть заповедь, Христос так велел. Ты в ад попадешь, если не будешь прощать». А сердце отвечает: «Не буду. Не прощало никогда и теперь не буду». Но, когда благодать Божия приходит в сердце, с ним происходит нечто сверхъестественное. Вдруг это каменное, жесткое, жестокое сердце начинает таять, как воск, становится мягким, податливым, послушным. Такое сердце уже не нужно уговаривать: оно само сначала начинает прощать, потом терпеть, потом сочувствовать даже врагам, а потом начинает их любить.

То, что я сейчас говорю, очень далеко от нас. Но мы на примере многих тысяч святых знаем, что это было, это есть и это будет до скончания века, потому что всегда будут святые. Если церковь перестанет рожать святых, значит, она умерла. Причем святым может стать каждый из нас. Стать святым — это не значит ходить по воде, исцелять людей от всех болезней, удивлять чудесами прозорливости; это значит — быть способным любить даже врагов своих.

— Любить другого человека, как себя самого, — это благодать?

— Конечно, благодать. Молите Бога: «Господи, открой мне глаза на добродетели других, закрой мне глаза на их недостатки — и я буду уже здесь, на земле, в раю, потому что меня ничто не будет огорчать». Что нас огорчает? Все плохое, что мы видим. А что нас радует? Все хорошее, что мы видим. Поэтому не видеть грехи других, а видеть только их добродетели — это почти рай.

— Если отец не хочет материально помогать своей дочери-студентке, как за такого отца молиться и как такого мужа любить?

— Допустим, живет семья, и вдруг один из ее членов заболевает психиатрической болезнью, начинает совершать странные, а порой и опасные для окружающих поступки. Но все точно знают, что он это не сам делает, что это следствие его специфической болезни. Когда семья так понимает ситуацию, ей легче его пожалеть, правда? Противоестественно для нормального человека не помогать своей дочери. А если противоестественно, значит, он болен. Надо увидеть в нем больного, и вам сразу станет легче. А более всего сочувствует больному тот, кто сам болен. Лежат в палате, скажем десять человек, у каждого из них своя болезнь. Они делятся друг с другом своими переживаниями по этому поводу, и каждый сочувствует каждому, поскольку все больны. Если здоровому человеку о своих болезнях рассказать на улице, он может равнодушно пройти мимо. А когда он сам в такой или схожей ситуации, ему легче сочувствовать другому.

Чтобы сочувствовать сумасшествию ближнего, нужно осознать свое собственное сумасшествие. Вспомните свою жизнь, свои исповеди. В каком случае священнику, который исповедует тысячи людей, легче нести этот груз? Когда он видит в себе то же самое. Конечно, если священник, будучи безумным, считает себя ангелом, его могут возмутить грехи прихожан и он будет сердиться, раздражаться. А когда он сам постоянно плачет о своих грехах, сам исповедуется, тогда ему легче прощать других людей. Тогда он становится более милостивым. Мы все больны грехами. Если поставить рядом двух человек и на одного бочку нечистот вылить, а на другого — десять бочек. Как они будут выглядеть? Одинаково. Может быть, на том человеке как раз десять бочек греха, но нам хватит и одной бочки, чтобы выпачкаться до неузнаваемости. Отец, который не помогает собственному ребёнку, болен. Это не физиологическая, а духовная болезнь…

— Он верующий…

— Да у нас полно и нездоровых верующих. Мы с вами тоже верующие, тоже исповедуемся постоянно и на каждой исповеди говорим: «Господи, почему я опять это сделал? Я же в прошлый раз покаялся. Почему же это вновь из меня лезет?» Чем верующие отличаются от неверующих? Только тем, что верующие осознали свой диагноз и пошли к врачу.

— Алкоголики тоже больные? Они осознают свою болезнь?

— Не дай Бог вам стать алкоголиком, чтобы не чувствовать тяги к спиртному. Не дай Бог вам стать блудником, наркоманом, игроманом. Не дай Бог вам стать жестоким человеком, который отходит после своей жестокости, начинает плакать и говорить: «Что же со мной творится? Ведь я же всех, кого обидел, люблю». Я очень много общался с алкоголиками, наркоманами, заключенными, и всякий раз думал: «Избави Бог меня от такой страшной зависимости». Человек сам плачет об этом, а через час делает то же самое. Это какое-то пленение: мозгов, сердца.

— Выходит, бесы в людей вселяются, а благодать улетает?

— Я часто наблюдал хороших людей, которые начинали заболевать алкоголизмом. По мере погружения в эту зависимость, они постепенно изменялись, начинали деградировать, врать, предавать, становились некрасивыми не только внешне, но и внутренне. Наблюдать за такой деградацией было до слез печально. В каждом из нас заложена предрасположенность к любому греху. Когда-то родители оградили нас от него, когда-то Господь нас упас, когда-то обстоятельства жизни отвели. Но будь родители более невнимательными, помани нас улица, сложись жизненные обстоятельства неблагоприятно, — каждый из нас мог бы стать алкоголиком, блудником, преступником — кем угодно. В тюрьмах и женщин много сидит, и детей. А самое страшное, что глубина этого грехопадения бесконечна, как ад. Я много лет езжу в тюрьмы и вроде бы ко всему привык, но когда приезжаю в «Чёрный дельфин», где сидят пожизненно заключенные, содрогаюсь, словно в первый раз, потому что у них на дверях висят подробности их преступлений. Почитав надписи, я прихожу к выводу, что половину из этих злодеев нужно держать не в тюрьме, а в психиатрической больнице. Нормальный человек такого нипочем не может сделать. Они сумасшедшие. Просто они сугубо сумасшедшие. А мы, может быть, в меньшей мере, но тоже сумасшедшие.

— Кто-нибудь из них раскаивается?

— Раскаивается. Но чем глубже ты попал в лапы сатане, тем тяжелее вырваться из его когтей.

— Если, не искоренив страсти и скорби, прийти к покаянию, можно ли войти в Царство Небесное?

— А вы не сможете терпеть скорби и страсти без Христа. Например, возьмем человека другой религии или совершенного безбожника. Разве их спасает простое терпение скорбей? Христос спасает. Если мы во Христе терпим страсти, то да, мы спасемся. Но чтобы быть во Христе, нужно жить духовной жизнью. Некоторые люди говорят: «Мы верим, что там, за гробом, что-то есть». Но Христос — это не что-то. Он должен стать для нас Личностью. Поэтому просто терпеть скорби — благородно, красиво, но это не спасет. Христос — и цель, и средство для достижения Царства Небесного. Он — та дверь, через которую входят в Царство Небесное. Без Христа ничего не будет. У вас просто не получится.

— Но ведь нет практически ни одного человека без страстей…

— Даже монастыря без страстей нет. Но одно дело, когда человек говорит: «Да, я страстный, принимайте меня таким, каков я есть». А другое дело, когда человек плачет из-за своей греховности, цепляется за Христа, говорит: «Господи, избавь меня от этой муки». Он каждый день, каждую минуту употребляет усилия, чтобы вырваться из плена страстей. Нам всем нужно делать что-то с самими собой, иначе будет очень тяжело и даже нереально спастись…

9 сентября 2017 г.

Нельзя средство ставить выше цели, а наша цель — Христос, а Христа мы ищем через молитву, а молитва получается только тогда, когда мы практикуем все разновидности аскезы вместе с молитвой. Казалось бы, как поклоны могут помочь молитве? Но когда человек делает земные поклоны, он обретает бодрость духа и теряет уныние. А без уныния легче идет молитва, поскольку в аскезе все взаимосвязано. Послушание, то есть отсечение своей воли, — это крылья молитвы, тогда как самость убивает любую молитву. Имеется в виду молитва не как говорение, не как чтение книжечек, а как состояние, которое живет Богом, дышит Богом.

Хорошо быть рядом даже с добрым человеком, а представляете, как хорошо быть рядом со Христом? Это бесконечно хорошо….

Духовный вкус, как и творческий, воспитывается не головой, но сердцем. Это нельзя истолковать логически. Когда твоя духовная жизнь переходит из области теории в область твоего бытия, Бог для тебя становится не философской темой, а темой самой жизни. И ты начинаешь тонко чувствовать, что значит обрести благодать или ее утратить. Для тебя это не просто моральный закон, а закон твоей жизни. Порой наступает такой момент в творчестве, когда оно начинает вытеснять Бога, и тогда ты должен остановиться. Но это произойдет только в том случае, если твоя духовная жизнь выстроена, и ты живешь этими категориями, ощущая, с Богом ты в настоящий момент или нет. К сожалению, у нас очень мало молитвенной практики. Мы читаем каноны, акафисты — но это еще не молитва.

Случается, к примеру, замечать интеллигентность в простой деревенской старушке, не обученной этикету. У нее нет образования, она не может красиво говорить, не знает, в какой руке держать вилку, в какой нож, но в ней имеется внутренняя культура, идущая не от науки, а от состояния ее сердца, и она тонко подсказывает старушке что плохо, а что хорошо. С другой стороны, есть много людей, имеющих понятие об этикете, культуре, но совершенно некультурных сердцем, которые могут вежливо оскорбить, деликатно обидеть.

Иногда мы идем на исповедь, потому что так надо, потому что мы решили причаститься, а иногда — потому что всю ночь не могли уснуть из-за переживаний и еле дождались утра. Не потому что положено ходить на исповедь, а потому что сердце изболелось. Так и в духовной жизни. Плохо, если люди полагают, что нельзя грешить только потому, что там, за чертой жизни и смерти, можно попасть в ад. Этот страх в какой-то мере действует, но это ненадежное средство. Человек может сказать себе, что проживет еще с десяток лет, поэтому можно пока расслабиться, а уж потом мобилизоваться и начать заниматься духовной жизнью. А другой человек озабочен текущей минутой: она у него с Богом или без Бога? Когда у человека совесть жива, любой проступок его жжет. А если совесть умерла, то и говорить не о чем. Совесть — это глас Божий. Когда человек, занимаясь молитвой, понемногу обретает ее, то в ней ощущает состояние близости с Богом. Это становится для него не теорией, а повседневной жизнью. Тогда человек очень чутко и с большой болью переживает потерю Божьей благодати. Точно так же Силуан Афонский переживал потерю Бога вследствие того, что впал в гордыню и благодать от него отошла. Хотя внешне ничего не изменилось: монастырь тот же самый, те же самые послушания, братья не перестали к нему хуже относиться, — но внутри у Силуана начался ад.

Некоторые говорят: живут же безбожники и нормально живут, и счастливы. На это можно ответить следующее. Допустим, родился у алкоголиков в подвале ребенок, ест хлеб с водой, спит в тепле, подле батареи, его не бьют — и для него это счастье. И вдруг его прямо из подвала приводят на рождественскую елку. Для него возвращение в подвал станет катастрофой и то, что раньше было верхом блаженства, станет адом. Так же и в духовной жизни. Живет человек на свете, деньги зарабатывает, детей рожает, искусством занимается, с друзьями время проводит, и для него это смысл жизни. И вдруг его освещает лучик благодати, и эти мгновения он будет помнить всю жизнь. Об этом как раз и говорит Господь в Евангелии, в притче о жемчужине. Человек все имеет и вдруг находит жемчужину и продает все, что имеет, чтобы ее купить. Пока он ее не видел, ему было хорошо, а когда увидел, — все, что у него было, померкло для него в сравнении с ней.

Очень плохо, если мы не живем этими категориями, если мы такие странные христиане, которым не надо высоких материй, не надо читать про нетварный свет, не надо Иисусовой молитвы, благодати. Как сильно мы отличаемся от первых христиан, которые бросали все и шли за Христом и даже на смерть ради Него. А кто сейчас готов пойти на смерть? Очень грустно, если мы противимся высокому, но ходим в храм, читаем «Отче Наш», знаем 50-й псалом, потом выучим 90-й — и с нас хватит. Когда человек так думает и говорит, он уже находится в прелести нерадения. Тот, кто полюбил Христа, не может жить, как все, он готов идти против течения. И не нужно этого бояться. Нужно бояться быть полумертвыми христианами. Спроси такого: что ты знаешь о Христе, кроме того, что прочитал? И ответить ему будет нечего. Как некоторые безбожники говорят: что-то в религии, в Христе, в Евангелии все-таки есть. Так же и многие христиане полагают: где-то там Христос есть, и где-то, за порогом смерти, может быть, мы с Ним и встретимся, но до этого еще дожить надо. Но как бы в таком случае не оказаться чужим с Ним по духу.

Даже люди порой не сходятся друг с другом по духу. Например, в космос отправляют только тех, кто психологически совместим друг с другом, иначе неизвестно, что там может произойти. То же самое и в вопросе с Христом. Как бы Он не стал для нас чужим, нежеланным, каким Он стал для бесов. Он раздражает бесов, жжет их, с ума сводит. И праведник бесов с ума сводит, хотя он прекрасный и добрый человек. Более того, праведник раздражает также и людей, которые хотят спокойно и комфортно жить. И когда праведник приходит к ним, он их бесит, потому что его слова обличают их. Первомученика Стефана камнями забили за то, что он пошел против течения. Все апостолы примерно так же жизнь окончили.

Нужно немножко тревожить свое комфортное существование. Не стоит быть довольным своим христианством, нужно как-то стимулировать свою духовную жизнь. Нас очень усыпляет и наша средней руки нравственность, и в меру совершенные добрые дела. Прискорбно, что иные священники вам могут сказать: «Зачем тебе читать Симеона Нового Богослова? Ты же детей воспитываешь, по воскресеньям бываешь в храме, домашние делаешь, хорошо делаешь — тем самым и спасешься». Но мы не трудами нашими спасаемся, а Христом. И в какой мере через духовную жизнь мы обретем Христа, в такой мере мы способны войти в Царство Небесное. Трудятся и язычники, и безбожники: и добрые дела они делают, и порядочны — но они же не входят в Царство Небесное в силу того, что они порядочные люди. Они хорошие, но чтобы наследовать жизнь вечную, надо обрести Христа. Человек вечен только Богом. Часто приходится слышать от прихожан: мой папа был коммунистом, но он же хороший и добрый человек. Может быть, но он не имеет Христа.

Нужно учиться молитве, вести духовную жизнь, не следует бояться слова «аскеза». Оно относится не только к Антонию или Макарию Великим и не только к монашествующим. Это слово относится ко всем нам. И в какой мере мы сможем соблюсти эти условия, в такой и обретаем Христа. Все наши добрые дела и благие начинания должны быть во Христе. Серафим Саровский сказал, что только во Христе все ценно, только в нем благодать Духа Святого. Когда яблоня цветет, все ее соцветия одинаково красивы и все прекрасно пахнут, но далеко не все дадут плоды. Часть этих соцветий опадет на землю, не дав плода. Так и люди, не обретшие Христа, не дают плода в жизнь вечную.

Духовное мышление — то, в котором происходит молитва, — очень простое, точное и чуткое. Мыслить и молиться — это не одно и то же. Молитва — это существенно иная форма бытия. Кто имеет молитву, тот имеет очень многое: терпение во искушениях, много любви и доброты. Христос согревает сердца молящихся.

— Как быть творческим людям? Без образного мышления творчества быть не может. Надо отказаться от него, перестроить себя?

— Я как-то ехал в машине с театральным режиссером и сказал такую вещь: великое искусство делается в области интуиции, а не в области логики. В области логики делается хорошее искусство. Пока ты считаешь, что делаешь искусство, ты всегда будешь находиться в пределах своей ограниченности. Необходимо выйти за рамки своего «я». Тогда Бог раздвинет перед тобой горизонты. Это относится и к искусству, и к искусству молитвы, и вообще к духовной жизни. Люди искусства порой сильно стимулируют не духовную сферу, а свою душевную, и там очень сильно повреждаются. Очень часто они рассуждают о высоких материях, а в своей частной жизни допускают грехи, предательства, пошлости. Со сцены говорит так, что весь зал плачет, а сам в тот же вечер может позволить себе плохие поступки.

— Батюшка, как провести грань между напряжением в духовной жизни и мягкостью в общении?

— Нужно приобретать собственный духовный опыт, а не жить опытом других. Чем больше мы анализируем ситуацию, чем больше себя уговариваем, убеждаем, тем хуже для нас. Это как на Крещение в прорубь окунуться. Чем больше будешь готовиться, тем сложнее будет войти. Так и в духовной жизни. Нужно просто делать и делать молитву.

— Но вы сами говорили об одной матушке, которая молилась и молилась, а подлинной молитвы так и не обрела. Как же ее обрести?

— Хорошо было бы найти проводника и просто идти за ним. Гораздо сложнее, когда он тебе говорит: там прямо пойдешь, там повернешь направо, там налево. Такие указания можно и забыть, и запутаться в них. В советское время был такой анекдот. Плывет американский корабль. Рядом всплывает наша подводная лодка. Наш капитан спрашивает американского: «Как нам в Суэцкий канал попасть?» Американец отвечает: «Курс — норд-вест!» Наш отвечает: «Ты давай не умничай, пальцем покажи!» Все святые отцы говорили, что лучше всего идти за проводником.

— А где его взять? Может быть, надо довериться кому-то?

— Можно довериться тому, кто сам дороги не знает и может завести неведомо куда. Я думаю, что нужно молиться Богу, искренне молиться, долготерпеливо, чтобы Он указал нам путь. Самое главное — не бросать этого, не махнуть на все рукой и не сказать себе: «Нет сейчас проводников, и никаких условий для духовной жизни нет». И это будет ваш духовный конец. Надо молиться: «Господи, просвети меня, помоги, пошли мне людей, книги, пошли мне разум, чтобы я правильно их понял».

— Но часто приходит отчаяние…

— Постоянно творите Иисусову молитву, кладите земные поклоны — все это прогоняет отчаяние. Даже у мирских людей есть такое понятие, как радость труда. Если приходит тоска, она не лечится лежанием на диване. Вы говорите себе: «Вот я отдохну немного и встану бодрым». Но это станет началом конца: бодрым вы уже не встанете. С вечера понудьте себя, начните через силу делать земные поклоны, но только с радостью, чтобы это не было для вас чем-то вроде трагедии. И в какой-то момент поклоны и молитвы начнут выдавливать вашу тоску. А спать ложитесь, когда тоска будет совсем побеждена вашим подвигом. Если тяжело молитва идет, переходите на устную молитву, произносите ее вслух, шепотом. А наутро встанете — а от вашей тоски и следа не останется. И наоборот: жалеешь себя, переутомился, настроение плохое, надо бы пораньше лечь, — а утром встаешь весь разбитый. А если все-таки понудился и исполнил правило, то встаешь свежим, даже если и спал меньше.

— Отец Сергий, в силу того, что «оскуде преподобный», святые отцы пишут, что надо ориентироваться на книги. Но в разных книгах разные направления. Феофан Затворник, к примеру, порой употребляет уничижительные эпитеты по отношению к делателям Иисусовой молитвы. Что вы порекомендуете почитать об Иисусовой молитве? А может быть, нужно поменьше читать, а побольше делать?

— Побольше делать. Большая информированность порой переводит нас в состояние мечтательности о духовном. Иногда читаем, и все вроде бы понятно, и мы все принимаем, а на самом деле очень далеки от прочитанного. Многие, начитавшись книг, начинают критиковать устную молитву, говорят, что она не приносит пользы без сугубого внимания. А ведь она — начало умной молитвы. По-моему, у Иоанна Лествичника в «Слове о молитве» говорится о том, что многие ссылаются на слова апостола: лучше несколько слов сказать умом, чем много устами. Но у вас, говорит далее Иоанн Лествичник, не получится сразу умная молитва. Чтобы ее обрести, придется творить и устную молитву, и невнимательную, но надо творить и творить. И это долгое терпеливое делание будет постепенно улучшать качество вашей молитвы. Кто хочет перескочить этот этап, — минуя устную молитву, не заниматься устной и сразу как-то попасть в умную, — как раз и находятся в фантазиях. Нельзя, не проучившись в начальной школе, идти сразу в 10-й класс.

— Отец Сергий, мне один монах рассказывал, что когда он только пришел в монастырь, то почувствовал какое-то умиление, любовь к братьям. А потом это состояние куда-то улетучилось, и он начал исполнять правила без радости, как обыкновенную работу. Как сохранить в себе это состояние?

— В тех случаях, когда тебя одолевают тяготы, искушения, когда ты находишься на грани отчаяния, я всегда советую трудиться не ради духовного мира, не ради внимательной молитвы, а ради Самого Христа. Посвятите Ему свой труд. Знаете, как сильно это укрепляет дух! По крайней мере, мне это очень помогает. Я недавно говорил с одной женщиной средних лет, онкологической больной. Она и соборовалась, и причащалась, и исповедовалась, а болезнь не проходит. Мне пришлось говорить с ней довольно откровенно. Я сказал, что всем нам когда-нибудь придется умереть, может быть, это как раз ваше время, раз ничего не помогает, и вам неимоверно тяжело. Но вам придется пронести этот крест до конца. Посвятите его Христу. Скажите: «Господи, я все испробовала и поняла, что мне придется пройти через это искушение. Но пусть это будет не просто тупое терпение, Господи, пусть оно будет ради Тебя». Знаете, как сильно это согревает сердце: у жизни появляется смысл, у человека — вдохновение, и он терпит страдания не от безысходности, а ради Христа, Который Сам терпит ради этого человека крайнюю боль каждый день. Нельзя убежать от искушений. И всегда имеется то, что ты должен вытерпеть. Терпи ради Христа, и когда ты окажешься на грани отчаяния, в это самое время придет Господь и спасет тебя. Хорошо, когда человек в своей духовной жизни имеет опыт искушений такого рода. Они согревают сердце, наполняют его благодарностью Христу, верой, надеждой и желанием еще потрудиться ради Него. И чем больше в твоей жизни таких ситуаций, тем больше в тебе теплится надежда, что все-таки Он сейчас придет. И Он непременно придет, и будет все хорошо.

Человеку одному трудно спастись. Мне хорошо: у меня сестры есть. Я расслабляюсь — на них смотрю и за ними тянусь. Они заунывали — на меня посмотрели и за мной потянулись. Наша община образовалась тогда, когда прихожане захотели духовной жизни и взяли себе за правило с двух до трех часов ночи вставать на Иисусову молитву. Каждый у себя дома, в разных концах города. Я себе тоже заводил будильник на 2 часа ночи. Тяжело было вставать — но они же все вставали, вот и я вставал. Лучше стоя молиться, поскольку сидя можно заснуть. Сначала было неимоверно тяжело, потом как-то терпимее, потом все легче и легче, пока ночная молитва не вошла в норму. Меня часто спрашивают, зачем я езжу по миру: на Афон, в Америку, в Англию, в Грузию… Я отвечаю: «Когда я узнаю, что где-то люди живут духовной жизнью, я всегда могу возразить тем, кто утверждает, что сейчас это невозможно, что все это в прошлом, что теперь надо жить проще: «Отче наш» прочел — и достаточно. Неправда, люди живут духовной жизнью в разных краях земли и сейчас. Даже святые есть — такие же, как Серафим Саровский». А почему мы не хотим им подражать хоть немножко? А самое главное то, что это нам самим принесет радость и счастье. У человека, который нашел Бога, рот всегда до ушей.

— Мы вас просим взять нас на буксир…

— Давайте дружить монастырями. Друг друга будем вдохновлять. Самое интересное, что, находясь в одних и тех же условиях, один говорит — невозможно, а другой ничего не говорит, но живет и делает дело. Исходя из своего опыта, я говорю: исполняй правило. Ты не выспишься, тебе некогда, ты занят другими делами, а на деле — встаешь вдохновенный. На свою работу, как на крыльях, летишь. Всем людям улыбаешься. Если тяжело ночью вставать, возьмите правило творить Иисусову молитву вечером. Но для нее 5—10 минут очень мало. Нужно хотя бы час. В Аризоне у старца Ефрема мне дали это правило: хочешь, не хочешь — а делай. На Афоне, к примеру, пришли мы откуда-то, у меня ноги отваливаются от усталости, тут бы упасть и заснуть. Но нет: надо правило исполнить. В противном случае с утра будет какая-то грусть на сердце. Так и вы. Лягте спать вечером на час позже, но этот час посвятите молитве. Некоторые говорят: «У меня дети малые, я буду им мешать». Я отвечаю: «Уложите детей, выключите свет, зажгите лампадку и начните при детях делать поклоны. Они будут засыпать, видя, как вы их делаете и читаете Иисусову молитву. Представляете, какое воспитательное воздействие это окажет на детей? И они засыпают, и вы правило свое делаете». Я вечером в келье делаю поклоны и заходит ко мне кто-нибудь из сыновей. Он меня видит, и это лучше для него, чем, если бы я ему какие-то нотации или нравоучения читал. Надо стараться не пропускать правила. Пропускаешь — откатываешься назад в духовном самосовершенствовании. После поклонов постарайтесь держать ум в области сердца. Чтобы он не витал в облаках, а был сосредоточен в самом вашем центре. Со временем это начнет получаться у вас все лучше и лучше. Вы увидите, что это место у вас — самое безвидное, самое бесшумное, самое тихое. В келье мы закрываемся от внешних шумов, но внутри нас тоже порой бывает шумно, и от внутреннего шума можно закрыться в келье своего сердца. Там все происходит безвидно, безо́бразно, не рассеянно, очень просто, понятно и точно.

— Вы считаете, что лучше правило делать вечером. А если это делать утром?

— Я считаю, что чем больше, тем лучше: делайте и утром, и вечером. В каком состоянии вы легли спать, в таком и проснетесь. И в каком состоянии вы начнете день, так он у вас и пройдет. Поэтому и вечером делайте, и утром. В общем, как вам удобно. Но читать Иисусову молитву надо как можно больше, чтобы она в навык перешла, в привычку, а привычка со временем перейдет в интуицию, во вторую натуру. Был у нас такой случай. Одна прихожанка решила повеситься. Детей уложила, муж ушел в спальню, она встала на табуретку, привязала веревку к крюку и… по привычке перекрестилась. Табуретка под ней сломалась, женщина рухнула на пол. Муж на шум прибежал — она на полу сидит, веревка висит… Он без шума и крика взял жену на руки, отнес в спальню, потом отвязал и выбросил веревку. Собираясь покончить с собой, она сказала «Господи, благослови» и даже не поняла, какие несочетаемые вещи она пытается соединить: «Господи, благослови повеситься!» — уму непостижимо! Это хорошо, когда у нас молитва переходит в интуицию, когда мы в трудной ситуации не «Мама!» кричим, а «Господи!» Но это происходит у нас не всегда, а только тогда, когда молитва становится интуицией.

19 июля 2017 г.

По поводу ваших вопросов: как сохранить себя, как спастись… Ребенка можно много чему учить, но самая лучшая сохранность, когда он держит свою руку в маминой руке. Если христианин постоянно находится в благодати, в молитве, рядом с Богом, — это самая лучшая сохранность. Никакими технологиями нельзя на все 100% подстраховаться. Если Бог не спасет, никто не спасется. Нужно искать, в первую очередь, не внешнего, а внутреннего, и тогда Бог будет вашим путеводителем, проводником, вашим умом, сердцем. Мы иногда сильно отвлекаемся на внешние технологии и забываем главное: нужно жить духовной жизнью, изучать молитву, молиться, и все будет хорошо. Никто ничего сам по себе не может. Все это даже небезопасно. Десять раз сможешь, на одиннадцатый раз споткнешься. Поэтому «аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии». Нужно, чтобы всей нашей жизнью управлял Господь. Нужно быть рядом с Ним. Даже лучше не рядом с Ним, а в Нем.

— Пока ребенок послушный, мама и папа водят его в церковь, причащают. Потом он подрастает и не хочет ходить. Как в этом случае быть?

— Может быть, вы его достали? Так иногда бывает. Я часто вспоминаю мультик о том, как лось хотел спать, а заяц ему то соломки принесет, то еще что-нибудь, а в результате так и не дал прикорнуть. Мы иногда так назойливо пытаемся помочь, что просто достаем человека. Он уже ничего не хочет, ему бы только от нас уйти. Иногда мы слишком рьяно воцерковляем наших детей. Но они подрастают и уже могут отказаться нас слушать. А вообще переходный возраст — это естественное состояние. Не нужно паниковать, нужно проявить еще больше мудрости, терпения, долготерпения. Никогда не нужно укорять детей, иначе они закроются. Когда между нами есть обиды, тогда кончаются отношения. Если дети ведут себя недостойно в храме, значит, это мы их так воспитали. От этого никуда не денешься. Это же наши дети, не с неба же они к нам упали. Если мы будем винить самих себя, нам легче будет простить и понять наших детей. А когда мы ни в коем случае не считаем себя виноватыми, тогда мы начинаем сердиться на детей. А они просто от нас уходят.

— Я не могу делать детям замечания в церкви, ведь я на службе. Но порой сердце переворачивается…

— Выходит, вы на службе не молитесь, а психуете, когда нужно молиться. Как лучше всего воспитывать детей? Пока ребенок маленький, он должен видеть, что мама, уложив его в кроватку, с молитвой совершает поклоны, потом, сидя на краю кроватки, шепчет Иисусову молитву. В первую очередь ребенок должен видеть благие примеры, а не слышать назидательное, а тем более назойливое слово. Я двадцать один год тюрьмами занимаюсь. Казалось бы, хуже заключенных никого нет, но и там есть те, кто исправляется. Я недавно был на Афоне. Там на Каруле живет мой знакомый, бывший заключенный, теперь монах. А до этого он десять лет прожил на Валааме. На все нужно терпение. Можно чего-то добиться, если не терять терпения, не терять веры, запастись любовью. Иногда одно доброе слово может сильнее подействовать, чем десять нравоучений. Не надо сыпать цитатами из святых отцов, из Евангелия. Они детям претят. Ко мне как-то раз пришла одна мама: ее семнадцатилетний сынок собрался уезжать к отцу, в другой город. А там у того уже другая семья. Сын уперся: поеду — и все. Она просит: «Отец Сергий, уговорите его». Как уговорить? Я попросил его съездить со мной по одному делу, и мы о его отъезде вообще не говорили, а всего лишь хорошо и по-доброму общались целый день. И после этого дня добрых отношений я ему как бы вскользь сказал: «Максим, может, не поедешь?» Он говорит: «Не поеду». По-доброму можно многое сделать. И наоборот, когда кончаются добрые отношения, вообще ничего нельзя сделать. Ну и, конечно, не надо злиться и психовать, когда не все получается. Ну, не может в жизни все получаться. Что-то нужно просто терпеть. Терпение — это тоже духовная жизнь. Я бы даже так сказал: терпение — это некая форма молитвы. Нельзя ничего делать, если в вас нет терпения, нет молитвы. И нельзя этим заниматься только теоретически, ничего не получится. Вы ничего не сможете, если у вас нет молитвы. Молитва — это наш дух. Мы все Евангелия знаем, все заповеди знаем, нравственный закон знаем, но ничего не можем. Все говорим: «Я хочу», — и тут же: «Я не могу». Чего в нас нет? Духа нет. А Дух как раз через молитву черпается. Перед Великим постом у нас было собрание епархии. Я — секретарь епархии. Владыка попросил сказать немножко о духовной жизни. Вот я священникам и говорю: «Батюшки, я хотел бы перед Великим постом заронить в вас такую добрую обеспокоенность, немножко нарушить мирное течение вашей жизни. Казалось бы, все у нас нормально, все делаем хорошо, и такая получается нехорошая успокоенность. А я хочу привнести добрую обеспокоенность. Вот мы, священники, соблюдаем нравственный закон, остаемся верными своим матушкам, не делаем аборты, рожаем детей, растим их, приносим деньги в дом, служим службы, делаем добрые социальные дела, посещаем тюрьмы, детские дома, школы. А что из того, что я перечислил, не могут делать язычники или атеисты?» Все! Я мог бы даже не своими словами, а евангельскими словами Господа сказать: «Когда вы исполнили нравственный закон, что особенного вы сделали? То же самое делают и язычники». А что не могут делать язычники, безбожники? Молитвы они не могут делать, и именно молитвы Иисусовой, потому что в других религиях молитву тоже знают. Но Христовой молитвы они не знают. Некоторые говорят, что послушание выше поста и молитвы. Но можно привести в пример японских самураев, которые из послушания кишки себе выпускают и умирают. Что бы мы ни брали в пределах нравственного закона, если это не основано на Иисусовой молитве, все рассыпается. Серафим Саровский говорил, что всякое доброе дело, сделанное не Христа ради, не свято. А я бы сказал: не Христа ради, а во Христе. Потому что для некоторых «Христа ради» — это пустая фраза, ведь они не знают Христа, ради Которого следует все делать. Нужно говорить — во Христе, в Духе Святом. Тот же Серафим Саровский сказал: «Более всего дает благодать молитва; она начало всему, она спутница всего и конец всему». Коммунисты за Родину умирали, за други своя жизнь отдавали, но Царство Небесное не наследовали. Жизнь вечная только во Христе. Христос — жизнь, источник жизни. Одного святителя спросили о том, что будет с католиками, живущими на острове и вообще ничего не знающими о православии? На что он ответил: «Я не знаю, что будет с теми католиками. Бог один знает. Но я знаю, что если я стану католиком, я погибну». Очень опасно понимать православие, христианство только в пределах нравственного закона. Это большая ошибка, ведущая к трагедии. Это даже, я бы сказал, ересь. Без Христа человек не может спастись.

— Только что мы говорили о странном парадоксе, что порой человек не верит самым близким людям, например, родителям. И когда змей обратился к Еве, предлагая сорвать плод, она заколебалась, как бы перестав доверять Богу. Какая-то ущербность в людях прослеживается, потеря веры.

— То есть необходим навык слушать Бога и не слушать посторонние голоса. Это как раз и воспитывается Иисусовой молитвой. Человек не должен допускать ни одного постороннего помысла, целиком держать ум в словах молитвы.

— Батюшка, когда долго молишься, то ни о чем другом уже не думаешь. Но даже в этом случае периодически прорываются помыслы. Даже когда ты читаешь молитву со вниманием, то опять же через какое-то время все равно приходят помыслы.

— В Эссексе, в монастыре Софрония Сахарова, я услышал одну интересную историю. Приехали люди поучиться английскому парковому дизайну. Все записали, законспектировали — уехали. Потом звонят: «Что-то у нас не получается, видимо, что-то мы забыли записать». Им отвечают: «Надо триста лет подряд газон стричь, тогда получится». То же самое и духовной жизни. Жизнь нам для того и дана, чтобы мы посвятили ее наследованию Царствия Божия. Если нарисовать бесконечность в виде линии, наша жизнь будет маленькой точкой. Вот цена нашей жизни, а мы используем ее для каких-то глупостей. Господь говорит: «В каком состоянии человек переступит в вечность, такую вечность и получит». Этому и надо посвятить свою жизнь, а мы посвящаем ее чему угодно. Человек учится в школе, в институте, в аспирантуре, потом работает, некоторые работают на вредном производстве, чтобы раньше выйти на пенсию. Выходят на пенсию — и помирают. И в этом смысл жизни? Стоим мы потом возле гроба, кадим его и говорим: «Суета сует и томление духа». Все рассыпается, все наши ценности земные рассыпаются, потому что они ограничены временем.

— Кто-то скажет: а мне скучно жить без цели. Как в фильме «Кин-дза-дза»: «Как жить в обществе, в котором нет дифференциации штанов?»

— Действительно, без цели скучно. Просто надо иметь благую цель. Очень плохо, когда православие оценивается в том смысле, что мы трудимся ради того, чтобы однажды попасть в рай. Православие всегда трудилось ради «сегодня». Человек берет четки — и на него нисходит благодать. Скажет «Пресвятая Богородица» — и плачет. Заходит в келью, становится перед иконами — и у него начинается Царство Небесное, а не через двадцать или тридцать лет. Если мы будем так понимать православие, это станет самым лучшим, самым приятным обучением. А люди представляют так: надо эту жизнь перестрадать, чтобы потом там что-то наследовать. И вот они, бедные, себя мучают, детей своих мучают. И православие превращается в какую-то страшную, ужасную, тяжелую пытку, когда православные не улыбаются, а хмурые ходят. Но православные же должны улыбаться. Если ты в Царстве Небесном, ты не можешь не улыбаться. Симеон Новый Богослов говорит: «Если вы не стяжали Царство Небесное здесь, то не надейтесь стяжать его и там».

— А как его стяжать, батюшка? Как начинать молиться, когда сердце еще не открыто? Оно открывается эпизодически, а потом почему-то закрывается.

— Так оно у вас и не откроется никогда, если вы не начнете. Нужно начать — и постепенно все придет. Господь очень любит людей усердных, искренних и скромных. Если вы будете стараться так жить, Господь непременно вас посетит. Будет давать и отнимать внимательную молитву. Не нужно пугаться, когда отнимается молитва. В это время мы совершенствуемся в терпении, без которого невозможно спастись. Человек, который не стяжал долготерпения, может по каждому мельчайшему поводу выходить из себя. Его в рай поставь — он и там начнет из-за чего-нибудь психовать, что-нибудь его там будет раздражать. Долготерпение — это и есть самый глубокий духовный атрибут смирения. Смиренный человек внутренне стабилен. Ничто не выводит его из равновесия: ни болезни, ни печали, ни катаклизмы, ни отношения между людьми. Он и молитву не теряет. Но такое смирение приобретается долготерпением. А нетерпеливый человек встает на молитву — и любой сквозняк или шум его от нее отвлекает. Долготерпеливый может очень многое даже в неидеальных условиях, тогда как для нетерпеливого невозможны идеальные условия: его постоянно что-нибудь будет раздражать. Если вы хотите освоить духовную науку, то должны понимать, что искушения — это средство стяжания совершенства. Об этом говорили и апостолы. Искушение дает терпение, терпение дает смирение, смирение дает молитву. Не бойтесь терпеть. Скорби должны быть. Господь же сказал: «Хочешь быть Моим учеником — бери крест и следуй за Мной». То есть, если хочешь наследовать Царство Небесное — пройди через искушения, научись быть долготерпеливым, за все благодарным. Человек, обретший смирение, становится благодарным. Нетерпеливый же человек все время спорит с Богом. Его все не устраивает. А долготерпеливый — каждую минуту говорит: «Слава тебе, Господи». А благодарность — это уже практически состояние Царства Небесного. Благодарный человек уже в раю.

— Слова молитвы уже не хочется произносить вслух. Очень хочется, чтобы сердце говорило, а не уста. Уходишь в себя и хочешь говорить сердцем, а слова мешают, отвлекают. Их можно не произносить?

— Конечно, можно не произносить вслух, а молиться про себя.

— Давайте подводить итоги. То, что уже сказано, — мало услышать, надо еще и усвоить. Мы можем часами получать духовную пищу, но надо еще и исполнять предписанное. Как Господь говорил: «Вы все знаете, но блаженны, когда исполняете». Здесь был дан ответ: надо обрести молитву, потому что без Христа благодати не обрести.

— Слишком много негатива удручает человека, приводит его в пессимистическое состояние, и тогда он ни к чему не способен. Черпайте позитив, побольше слушайте и читайте о святых, о праведниках. Когда один человек в негативе — это трансформаторная будка, когда целый компания — это уже атомная электростанция. Отец Павлин мне рассказал о группе русских афонитов, которые на полном серьезе убеждают всех, что Земля плоская. И это не шутка. Предъявляют доказательства, доводы. И тут другой монах говорит: «Пусть у них будет Земля плоская, лишь бы не спорили». Я отвечаю: «В том-то и проблема. Ладно, если бы они остались при своем, но они сердятся на тех, кто не соглашается с их мнением, заводят никчемные споры». Можно много спорить на любую тему, приводить те или иные доводы, а результат будет отрицательный. Результат должен быть с любовью. Нет любви — нет правды Божьей. Значит, это уже человеческие страсти даже и в духовной плоскости.

— То есть духовная любовь — это радость, мир, долготерпение, кротость, свет…

— Самое главное — мирный дух.

— Но бывают случаи, когда следует возмутиться…

— Мы имеем право говорить, если только говорим спокойно, мирно, с любовью. Если этого нет, лучше промолчать, потому что будет обратный результат. Как-то пришла ко мне одна прихожанка с жалобой на мужа, которую тот не пускает съездить в Дивеево. «Но я все равно поеду, — говорит она, — чего бы мне это ни стоило». Я ее немножко успокоил. Вы, говорю, сегодня скажите мужу: «Я как христианка все поняла. Ты все же муж, глава семьи. Раз ты велишь не ехать, значит, так тому и быть». А через недельку, говорю, когда он будет в хорошем настроении, поцелуйте его и скажите: «Может, я все-таки поеду?»» Через неделю приходит и говорит: «Еду!» Тем более нельзя со спорами, со скандалами, в недобром настроении говорить о духовных вещах. Неужели Богу это приятно?

— А мне нравится такая молитва: «Господи, сделай грешников праведниками, праведников — добрыми!»

— Часто «праведники» бывают такие злые, что их начинают грешники раздражать. Как-то в приходе мне одна бабушка сказала: «У меня такая ревность о Бозе — убить готова!»

— Батюшка, почему бывает так: говоришь с подчиненными уважительно — не понимают, а поговоришь с ними на их языке, жестко, — начинают понимать?

— Нет, не надо употреблять нецензурные выражения. У начальников есть другие средства повлиять на подчиненного: запреты, наказания. Но даже наказывать нужно вежливо, не унижая человека. Это не значит все пустить на самотек, чтобы каждый делал, что хочет. Западный мир к этому как раз и пришел. У них такая трансформированная любовь: пусть каждый творит, что хочет. Но это не любовь, это бардак. Руководитель должен делать замечания, но, не унижая подчиненных, вежливо. Если замечания не действуют, накладывать какие-то запреты. У нас даже в церкви своя юриспруденция есть. Но плохо, когда мы это делаем с ненавистью, со злобой. Тогда все рушится.

— У нас была комиссия. Нас спрашивают: как вы наказываете за непослушание? Да вроде, говорю, такой нужды еще не было.

— Всегда лучше сделать так, чтобы человеку было не обидно, а стыдно. Даже если сейчас он не поймет, но у вас не должно быть ненависти к нему. Потому что там, где гнев, все очень плохо для вас самих. Вы этот гнев домой принесете, на жену, на детей обрушите. Иногда можно и наказать, но при этом молитву не терять, духа не терять, потому что наказал справедливо и без жестокости. И Господь от тебя не отойдет, потому что ты все правильно сделал. Нужно всегда стараться быть в мирном духе, наказывать в мирном духе, руководить. Конечно, порой надо и строгость проявить, но без ненависти. Этому нельзя научиться. Можно научиться молитве, а молитва сама выстроит ваш внутренний мир. На Пасху из храма выйдешь и вдруг увидишь человека, с которым был в ссоре. А у тебя такое внутреннее состояние, что ты готов с ним примириться и все ему простить. Дух — это реальность, энергия Божества, и ее можно стяжать и копить.

Почему мощи святых не тлеют, источают благодать, миро, благоухание? Потому что они всю жизнь аккумулировали в себе энергию Божества, а теперь отдают ее. Казалось бы, мертвое тело — откуда в нем благодать? А он всю жизнь занимался молитвой, и его дух питался Духом Божьим, и тело в этом участвовало, находясь в состоянии обожения. Поэтому тело святого после смерти лежит не трупом, из которого исходит трупный яд и смрад. Даже место, где подвизался святой, его келья и предметы его быта источают эту благодать. Неслучайно у нас есть такое понятие, как святые места. Что это такое? Это места сугубой благодати. Часто мы все перекладываем на Бога: Бог добрый, Он нас спасет. Но ты прожил семьдесят лет — и все семьдесят лет Он висел за тебя на Кресте, каждый день. А ты ничего не делал: дескать, висит Он там — пусть еще повисит. А как ты потом к Нему туда придешь и посмотришь Ему в глаза? Нужно подвизаться, чтобы потом от стыда не сгореть. То есть к Его кресту нужно прикладывать свое усердие, свой маленький крест и тем самым помогать Ему, хоть немножко поддержать Его крест. Он же ради нас висит, не ради Себя. Иногда приходят и спрашивают, как у Бога попросить о квартире, о детях, о работе. К какой иконе подойти? Я говорю: «Идите к распятию. Смотрите, как у Него кровь из рук, из ног течет, — и просите». Нужно понимать, что жизнь нам дана для крестоношения: вместе со Христом понести крест и войти с этим крестом в рай. А не для того, чтобы здесь веселиться, а потом надеяться на рай. Как Господь евангельскому богачу сказал? «Ты там веселился, а Лазарь страдал, зато здесь веселится». В духовной жизни очень нужна аскеза, нужно понуждение, терпение — без этого ничего не будет. А с этим ты уже здесь, в земной жизни, начинаешь получать подарки от Бога, уже здесь начинаешь получать утешение.

— Причем это нечаянная радость, а не потому, что я сейчас что-то сделал для Бога, и Он меня за это должен наградить.

— Когда отношения со Христом у тебя состоялись, тогда ты начинаешь любить Его совершенно бескорыстно. Даст Он тебе что-то или не даст, ты Его все равно любишь. Даже если Он посылает тебе скорби, любишь, потому что ты пленник этой любви. Иногда бывает так и в земной жизни: мужчина настолько любит женщину, что готов даже уступить ее другому, лишь бы она была счастлива. Вот это действительно настоящая любовь. Так и со Христом. Тогда вы никогда не будете отчаиваться: есть молитва сегодня, нет молитвы — ты все равно Его любишь и говоришь: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Одно это уже тебя утешает. То, что Он существует, тебя утешает. Христос куда выше всех наших земных отношений. Христос — это самое светлое, самое чистое, что у нас есть. Святые едва произносили «Иисусе сладчайший», как начинали плакать, потому что это умиляло их сердца.

12 марта 2017 года

— Дорогой батюшка, мне 20 лет, и пока, по Божьей милости, со мной ничего особенно плохого не происходило. Неужели только через испытания и страдания можно познать Бога?

— Я приведу слова Христа из Евангелия: «Хочешь быть Моим учеником — бери крест». С одной стороны, Господь предлагает Царство Небесное, где будет радость и счастье, а с другой стороны, вручает крест. Противоречия здесь нет. Когда человек потерял рай, для него отчасти наступил ад. Почему человек, созданный для любви, был изгнан из рая? Главное качество любви — жертвенность. Если человек готов ради любимого умереть, значит, он любит. Если не готов умереть, значит, это что-то другое. Жертвенность для любящего не тягостна, а сладка. Человек готов сознательно страдать, чтобы угодить любимому, и даже радоваться своему страданию. Ведь даже подарки приятнее дарить, чем получать. Итак, смысл человеческого счастья заключается в любви. Но люди совершили действия, прямо противоположные любви, впустив в свое сердце эгоизм. Любовь, повторяю, — это готовность умереть за любимого, а эгоизм — это готовность его убить ради себя. Это и была причина потери рая, именно из-за эгоизма мы все на земле и страдаем. Не Бог наказывает нас, а мы сами к этому пришли. Нелюбящий человек не может быть счастлив, у него постоянно будет нехорошо на сердце. Если мы потеряли любовь из-за собственного эгоизма, то и вернуть любовь можно, только перейдя в состояние, противоположное эгоизму. Этот путь показал нам Сам Господь Иисус Христос, когда ни в чем не виновный воплотился в наше человеческое тело и поднял его на крест. По нашей земной логике это было и неразумно, и несправедливо. Но вернуть в наши сердца любовь можно было только так. Чтобы убить наш эгоизм, нужны были очень большие усилия. Нужна была великая наука, которой овладели святые отцы. Они, во-первых, были научены Самим Христом, а во-вторых, в процессе своей духовной жизни сами нашли средства для умерщвления эгоизма и обретения любви: постоянное утеснение себя, когда ты ради Христа делаешь не то, что хочешь, а то, что нужно. Это очень тяжело, но это единственный путь к любви. Святые отцы в аскезе брали на себя очень сугубые подвиги, на которые мы практически не способны. Но есть другой путь: просто покориться судьбе, Промыслу Божьему, посылающему нам болезни, недоразумения, обиды и оскорбления. Мы должны их преодолеть и в силу этого стать счастливыми. Бог заповедует не просто быть порядочными, но стать святыми. Порядочность предполагает любить друзей, но не врагов, предлагая быть благородными по отношению к ним, терпеть их, а вот любить врагов — это выше сил порядочного человека. Но если мы не сможем этого сделать, то не будем счастливы на земле, ведь один-единственный враг может разрушить все наше счастье, даже если у вас будет сто друзей. Согласитесь, что любая ссора лишает нас счастья, правы мы или неправы. Любая размолвка причиняет боль нашему сердцу, мы не можем спать, теряем радость, теряем настроение, перестаем улыбаться. Поэтому Господь и говорит: «Если хочешь в рай — бери крест и следуй за Мной».

— Каким вы видите завтрашний день в отношениях между Грузией и Россией?

— В первый раз я приехал в Грузию в 2008 году, за три месяца до войны. Предвестия грядущих событий уже витали в воздухе. Мы в России это остро чувствовали, в своей иконописной мастерской сделали большую икону Георгия Победоносца и написали на ней по-русски и по-грузински: «Любите друг друга». Эту очень большую и тяжелую икону, находящуюся сейчас в зугдидском кафедральном соборе, мы привезли в Грузию, и в ту поездку подружились с очень многими людьми. Через три месяца началась война. Тогда некоторые люди в России мне с иронией говорили: «Что толку было ездить в Грузию? Все равно случилась война. Зря ты ездил». — «Нет, — говорю, — не зря. Потому что через три часа после начала войны мне позвонила грузинская игуменья Варвара и сказала: «Несмотря ни на что, люблю и уважаю»». Через полгода я был в грузинской церкви Москвы. Мы сидели за столом, но после конфликта между нашими странами все-таки была какая-то натянутость в отношениях. Впрочем, большинство грузин относилось к нам, русским гостям, очень доброжелательно. Но там был один грузин, имевший серьезный вес в общине, и эта ситуация его немножко раздражала: надо бы держать русских на расстоянии, а грузины к нам обращались с большой любовью. Наконец, он не выдержал и сказал: «Грузины, до каких пор вы будете такими наивными!» Тогда я вспомнил поговорку: если ты встретил наивного человека, значит, он – грузин. Мне очень хотелось сказать этому человеку, чтобы он больше не нервничал: «То, чего вы стесняетесь в своем «грузинстве», — это самое драгоценное, что в вас есть. Вы думаете, что наивность — это недостаток или порок? Наивность в христианском понимании — это самое драгоценное, что может быть в человеке, потому что именно на наивное детское сердце лучше всего ложится Евангелие». И когда меня спрашивают в России о характере и поведении грузин, я всегда говорю: «Они как дети». Если бы я был не христианин, а, скажем, иудей, может быть, это меня унижало бы. Но, как христианин, я понимаю, что это самое бесценное сокровище. В каждом народе, особенно христианском, есть что-то хорошее. Почему я постоянно езжу в Грузию? Потому что мне очень нравится ваша простота, ваше детское сердце. Не стыдитесь этого и ни в коем случае не меняйтесь. Господь сказал в Евангелии: «Если не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное». Вы очень похожи на ваши наивные иконы. Я — русский, очень люблю Россию, у меня русский менталитет, но это не мешает мне всем сердцем войти в вашу культуру и полюбить вас. По большому счету, каждый христианин должен вмещать культуру любого народа. Святой преподобный Силуан Афонский писал: «Для меня нет национальности, нет плохого человека. Для меня есть люди, познавшие Бога и не познавшие Бога. Познавшие Бога добры, прекрасны, красивы. Но как я могу осуждать не познавших Бога? Я могу только сочувствовать им, переживать за них».

Я вам со стороны хочу дать один совет духовного свойства. Грузины — очень сердечный, душевный народ, а в Иисусовой молитве надо чуть-чуть ограничивать душевность, чтобы перейти в духовное состояние. Для него нужна сосредоточенность, а эмоциональность этому может мешать. Честно говоря, я сам иногда не могу сдержать свою душевность, если мне хочется кого-то обнять.

14 сентября 2015 года